Казалось, возникла огненная дуга: меч героя свистел в небе, чтобы обрушиться на уязвимое горло Шона. Голова Шона против его воли откинулась назад, и тем самым еще сильнее оголилась шея. Шатаясь, как сломанная палка, он видел над собой мерцающую, свистящую сталь, и ему казалось, что невозможно отклонить ее или увернуться.

Но в самый последний миг инстинкт — скорее, инстинкт королевского воина из деревни, чем рыцаря — подсказал единственное движение, которое, могло его спасти. Он прекратил попытку удержать равновесие, так как меч приближался к его шее, и вместо этого неуклюже упал вниз.

Удар меча настиг его, и он почувствовал его огненный укус, но не на горле, а на груди. Кольчуга уберегла его от гораздо худшего, чем болевой шок, от которого он лишь запыхтел.

Он упал на траву. Хотя он был оглушен мечем и падением на землю, он нашел в себе достаточно сил, чтобы откатиться назад. Он слышал, как меч героя воткнулся в землю там, где еще мгновение назад был он. Прежде чем он снова вскочил, меч опустился в третий раз. Удача улыбалась ему недолго, и в этот раз клинок остудила кровь.

Удар пришелся по лодыжке Шона, рана была незначительной и неглубокой, но потеря крови могла значительно ослабить его и притупить сообразительность. Теперь он должен был спешить, поскольку был раненым и каждую неиспользованную минуту как бы дарил противнику.

Снова встав на ноги, Шон увидел меч противника, красный от крови, как и его щит. Меч качался перед его глазами туда и сюда. Качание меча предвещало следующий удар, нацеленный в грудь, и было, конечно, лишь финтом. Шон понял это. Он поднял щит вверх, как будто защищаясь от удара. Меч противника отклонился, чтобы кольнуть под поднятую руку Шона: еще одно уязвимое место. Но Шон уже отклонил свой щит в сторону, отражая удар. Когда меч грубо стукнул по выпуклости щита, Шон тоже сделал выпад, направляя клинок под поднятую руку своего врага, где были более слабые кольчужные кольца.

Это означало бы конец боя и конец воина Крея.

Шон не слышал шума толпы, вообще забыл о толпе. Мир сжался до размеров клочка зеленой травы, где бились два воина, один из которых должен был умереть. Но теперь шум проник в этот мир, и произошло это потому, что качество его изменилось. Это уже не было шумом толпы. Из сотен голосов, требовавших крови и смерти, выделился один единственный голос, который кричал:

— Нет! Нет, Шоннор, НЕТ!

Шон споткнулся и замер. Его глаза были прикованы к противнику. Нужно было оторваться лишь на краткий миг. Но именно этот миг был решающим, а крик — слишком внезапен. Черная летучая лошадь вынырнула из толпы Детей Смерти, и ее светлые подковы засверкали в воздухе. А в блестящих, как звезды, стременах стояла с протянутой рукой, будто хотела что-то бросить или схватить его девочка в зеленом, как трава платье, и кричала:

— Нет, Шоннор!

Что-то внутри Шона щелкнуло, как щелкает сустав, возвращаясь в правильное положение. Хотя он как бы знал, что тот этого не сделает, он обернулся к противнику, чтобы защититься от нападения. К его удивлению, герой тоже был в смущении, обескураженный криком Захидды. Прежде чем хоть какая-то мысль или сомнение возникли в нем, клинок Шона, как будто сам собой двинулся вперед. Он пронзил слабую кольчугу воина ниже поднятой руки, как и было изначально задумано.

Шон достаточно побывал на кабаньих охотах в лесу, чтобы знать, что пронзил сердце. С дрожью, полной отвращения, он почувствовал, как живая машина сломалась и ее сила потекла по мечу.

Воин Крея рухнул в траву. Задыхаясь, Шон склонился над ним. С отвратительным чувством триумфа победителя он снял шлем своего противника и отбросил его в сторону. Сперва он подумал, что глаза изменили ему. Волосы были не белые, как он помнил, а золотого цвета, как и шлем. Помедлив, он отбросил волосы с лица. Это было лицо Дирна. И он был действительно мертв.

Шон упал на колени. Он смотрел на воина Крея и пытался осмыслить произошедшее, изменить его.

Он не слышал топота копыт, не волновал его и голос девочки, непрерывно повторявшей: «Торопись, торопись! Ты не можешь здесь оставаться» И вдруг Шон подумал, что ее крик был причиной того, что произошло. Он повернулся и ринулся к ней, вскочил на лошадь и лошадь взмыла в воздух сквозь ветер, поднятый крыльями. Девочка плакала. Она плакала и тогда, когда он видел ее в последний раз.

— Я пыталась тебя остановить, помешать тебе… — лепетала она. Ему хотелось схватить и трясти ее, сделать ей больно, объяснить ей, чем обернулось ее волшебство против него. Но ничего такого он не сделал, потому что каким-то образом он уже все знал.

Небо было широкой голубой долиной. Фантастическая скачка по ней делала нереальным все остальное. Мертвое лицо Дирна могло быть иллюзией, новой маской.

Вдали возникла башня с разноцветными окнами, которые раскрылись при их приближении, и они влетели в круглую комнату высоко над крышами Трясины Крея.

Захидда сказала лошади какое-то слово, и та в ответ опустила крылья и тихо стукнула копытом по ковру, покрывавшему пол. Еще одно слово стеклянным ставням — и они с щелканьем закрылись. Затем еще одно слово самой комнате — и как будто повеяло тонким, легким запахом. Волшебством, которое она создала.

Она опустилась на пол.

— Здесь ты некоторое время в безопасности. Я лучше других в этом городе разбираюсь в том, что касается волшебства. Но, конечно, не как Крей. — Ее слезы высохли, она собралась и тихо сказала Шону. — Крей рассказал мне, что он задумал. Шутка заключалась в том, что ты должен был бороться за свое место при его дворе, а Дирн — за свое. Но когда Крей ушел, я вдруг догадалась, что означает эта шутка. Крей отвратительный и жестокий. Ты понял, что он сделал?

Шон, сидевший на лошади и разглядывавший ее шелковую гриву, сказал:

— Да, я понял это. Кто-то подошел ко мне в кольчуге и без маски, а потом ушел, а я должен был ждать барабанного сигнала, прежде чем схватиться с ним. Он перед этим подходил к Дирну, и так же заставил его ждать. Дирн, как и я, был где-то спрятан, но ближе к полю боя. Он тоже не мог видеть, куда исчез воин. Я думаю, Крей рассказал Дирну, будто поймали меня и что меня освободят, если Дирн выиграет бой. Мы были замаскированы, встретившись на поле боя. Каждый из нас, естественно, считал другого тем человеком, которого только что видел. Но когда ты прокричала мое имя…

— … Дирнарас… Дирн… понял… трюк, — сказала Захидда. Голос ее звучал твердо и горько. — Это я сглупила. Я должна была прокричать оба ваших имени.

— Да, — глухо сказал Шон. Он начал считать волосы в гриве лошади. И вдруг перестал. — Но ведь Дирн не мог сражаться. У него была покалечена нога…

— О, — сказала она, вздохнув. — Мы дали ему лекарство, чтобы избавить от боли, а затем применили волшебный прибор, выпрямляющий и укорачивающий ногу, чтобы он мог прямо и проворно передвигаться. Крей даже дал Дирну преимущество. Все это я узнала от проклятых дураков из этого города. Проклятые дураки, один из которых — я. Я думала, Крей не все мне рассказал, так как предвидел, что вопреки своим намерениям я не смогу не помочь тебе. Но в конце концов я все же помогла Крею.

— Почему он это сделал? — спросил Шон. — В наказание?

— Да. И еще, чтобы сломать ваш дух и лишить вас мужества — кто бы из вас ни стал победителем. Конечно, он понял, что когда-нибудь вы захотите убить его. Он боялся вас. Он боялся Дирнараса. Да, Крей боялся. Но в этот раз он был проворней. Он убил твою инициативу. Теперь ты больше не сможешь напасть на Крея. Твое сомнение — лучшее оружие, которое он смог бы выковать.

То, что она сказала, не имело смысла. Так же, как пересчитывать волосы в лошадиной гриве. Смерть Дирна настолько запала ему в душу, что никакое событие не могло вытравить мысли об этом.

Шон соскользнул с лошади. Он стоял и смотрел на бесконечные блестящие стены комнаты. Девочка выплакала ему все свое горе, и больше ничего нельзя было поделать.

Но Дочь Крея не оставляла его в покое.