Они не выказывали страха, когда присутствовал Крей. Шон был запуган их королем и выставлен на посмешище. Крей сделал это достаточно хорошо. Так Шона вооружали на этот поединок и смеялись над ним, уверяя, что будут носить его цвета, чтобы воодушевить его.

Его раздражение вылилось в глухую, клокочущую ярость, и он цеплялся за нее. Ему могли помочь только ярость и надежда завоевать свободу для Дирна. И воспоминания о Захидде и обо всех несведенных счетах.

О присутствии Крея он попробовал забыть. Можно было думать, что не следует верить тому, что Крей говорил или обещал, а можно было предположить, что Крей был более человечным, и притом неуязвимым — во всяком случае, эти гложущие сомнения должны были подождать.

Однако Креем было предписано ему сражаться длинным ножом с золотой рукояткой и с лакированным щитом — шутка, так сказать.

— А вот шлем, чтобы защитить глаза и голову.

Он уставился на шлем. В отличие от меча и щита он казался чужеродным.

— Но тогда я буду замаскирован, как и вы, — сказал он.

— Таким образом мы защищаем себя при поединках, — ответили ему певучими голосами. — Кому охота иметь обезображенное мечом лицо?

Шлем был из золота и закрывал всю голову и шею. Лицо скрывалось за этим водяным зеркалом, которое они носили в лесу, и сквозь которое, как они уверяли, можно было отлично видеть.

Он не слишком сопротивлялся, так как было бессмысленно обращать внимание на такие мелочи. Они нахлобучили шлем ему на голову и пристегнули его. Теперь перед его лицом находилось зеркало, и он прекрасно мог видеть, как они разговаривают. Напротив носа и рта находились крохотные отверстия, через которые он мог дышать и говорить, хоть это и звучало глухо и непривычно.

Чего он меньше всего хотел, так это быть похожим на одного из них.

Вновь затрещали барабаны.

— Идет воин короля! — закричали придворные.

Шон тоже посмотрел. Он не мог бы сказать, кого ожидал увидеть: гиганта или какого-то другого волшебного монстра, которым он будет, без сомнения, побежден. Вместо этого он увидел молодого человека, такого как он сам. Это был юноша со снежно-белыми волосами, который утром гулял с Шоном и Дирном по городу. Юноша, над которым они посмеялись.

Теперь он гордо шествовал в кольчуге, и нес такой же золотой шлем под мышкой. Он неуклюже поклонился.

— Я заранее сожалею о твоей смерти, — сказал беловолосый.

— Я могу ответить тем же.

— Ну, я удивляюсь твоему бахвальству. Конечно, я имею преимущества, так как привык к этому оружию. Мы регулярно занимаемся спортом с мечом и щитом.

— Хорошо. Тогда ты проживешь немного дольше, чем я предполагал.

И вдруг Шон подумал: «Верно, ведь я должен его убить» Мысль эта была горьким лекарством, которое он должен был проглотить. Еще ни разу в жизни он не убивал человека. А те потасовки, что он устраивал с друзьями, были бурными, но без злого умысла.

Однако беловолосый герой Крея самоуверенно прошествовал мимо. Шон тоже было пошел, но его оттянули назад.

— Подожди барабанного сигнала, нетерпеливый!

Дети Смерти хихикали.

Воин исчез среди деревьев, и все погрузилось в глухую тишину. Птицы пели, но короткими, печальными трелями. Было жарко. Деревья вокруг балдахина, да и весь парк, казалось, вибрировали в болезненном напряжении единственного, сдерживаемого всеми силами вздоха.

Шон переминался с одной ноги на другую. Клинок в его руках стал блестящим от пота. Он проклинал их и их хихиканье; казалось, они от души наслаждались шуткой своего короля.

Барабанный бой. Он разорвал день на две части: что прошло и что должно было случиться. И теперь он не мог пошевелиться. Он прирос к земле. «Убить его, — думал он. — Может быть, я сам умру». Однако с этой мрачной перспективой к нему вернулось его мужество, которое было так необходимо, его инстинкт выживания. Он вышел из-под балдахина и пошел между деревьями по траве парка. Дети Смерти следовали за ним по пятам.

Поле боя было четко очерчено и он сразу увидел его. Большое зеленое поле в окружении придворных, похожее на цветочную клумбу. Оно находилось примерно в 200 метрах ниже по склону. Воин Крея уже стоял на поле и блистал в солнечном свете своими доспехами, как украшенный драгоценный жук.

Размеренными шагами Шон двигался по полю боя к жуку, а его сердце так же размеренно ударялось в груди, трижды в каждый шаг.

Он достиг края толпы. Что-то мягкое коснулось его руки, и он посмотрел туда. Они забрасывали его цветами, оставляя узкий проход для него, — чтобы он убил или был убит.

Он стоял в открытом поле. Воин находился примерно в 200 метрах от него, а может быть, в 10 или 12. Все произошло слишком быстро. Шону нужно было больше времени. Чтобы вдохнуть полной грудью, подумать. Но никто бы не позволил ему этого. Воин был одет так же, как и он, только щит на его левой руке был красным. Красным, как глаза Крея.

Шон осознал, что последние секунды растрачивает на то, что озирается и ищет Крея. Он не нашел его — да это уже и не имело смысла. И тут вновь забили барабаны.

Солнце слепило, отражаясь в металле. Шон бросился на противника.

Бой начался, и даже если Король Смерти отсутствовал, сама смерть, несомненно, была здесь.

Толпа почти сразу начала кричать. Они разделились в соответствии с цветами — голубым и красным. Они заключили пари на победителя, как это делали мужчины в деревне, когда два пса бились из-за самки или кости.

Никогда прежде он не пользовался мечом и щитом. Однако это не должно было его беспокоить. Ведь это дух, который его околдовал, сражался таким способом: меч — в правой руке, щит — на левой, и дух будет руководить им, если он отдастся ему. Дух всегда будет руководить им, если он позволит ему, действительно этого захочет и будет поддаваться. Подобно тому, как он взлетел со скал над пещерой Дирна, вызвав дух Трясины Крея.

Меч противника ударил его. Это был плохой удар, и Шон решил, что беловолосый юноша играет с ним для увеселения толпы, опускаясь до его уровня, передразнивая неуклюжесть Шона. Ладно, он будет беречь себя.

Шон резко ударил по ноге воина и пролетел мимо него. Теперь их разделяло метров двадцать. Он выбросил все постороннее из головы и сконцентрировался на мече и щите и на духовном противоборстве с противником. Дух должен был отвечать за то, чтобы спасти его жизнь; он хотел, чтобы Шон жил, так как он поселился в нем. Крея не было здесь, чтобы этому помешать. Ну, давай же! Быстро! Покажи мне, как!

Воин ринулся на него. Как и прежде, Шону показалось, что бег его крови вдруг изменился. Внезапно он почувствовал щит и меч так же, как он чувствовал свои собственные руки, свое тело. Он рьяно бросился навстречу атакующему противнику.

Шон остановил протянутый клинок краем щита, и когда тот соскользнул, рассыпая дождь искр, нанес удар. Меч царапнул кольчугу воина Крея, не повредив ее. Это было еще одно, на что он должен был обратить внимание. Лишь удар большой силы мог рассечь кольца. В ближнем бою он должен был целиться в узкую полоску оголенной шеи между шлемом и кольчугой, или в незащищенные ноги, или в более слабые кольца под руками, или в застежку вдоль позвоночника.

Клинок воина вновь взметнулся над ним. Шон выбросил свой клинок вверх. Мечи лязгнули друг о друга, на миг скрестившись, и, звеня, разлетелись. Рука Шона загудела от этого столкновения. Вроде бы какое-то постороннее воспоминание мешало ему: подумалось, что глаза воина могли выдать его действия в бою мерцанием зрачков в момент, когда произойдет опасный или особенно замысловатый выпад. Может, для того Крей и замаскировал своего воина, чтобы скрыть предательские глаза? Но Шону показалось, несмотря на слова Крея, что придворные мужчины сражались, не маскируясь.

Неожиданно воин Крея упал на одно колено, благодаря чему его красный щит ушел далеко вниз. Шон был недостаточно осторожен. Красный щит находился теперь в горизонтальном положении под его собственным — последовал удар снизу. Шон зашатался, беззащитно открываясь противнику, потерял равновесие, и его меч опустился. А воин бросился на него.