– Мартин, – Лэа вздохнула, – это что? Опять какой-то мальчик-демон? Где ты их, блин, находишь? Что тебя на нормальных не тянет? Ты посмотри, он же размалеван, как… – она не сказала вслух, как кто, вместо этого спросила, то ли зло, то ли устало: – Ему хоть пятнадцать-то есть?
Это была Лэа. Это была та черта ее характера, которая иногда восхищала Мартина, а иногда, в зависимости от ситуации, становилась утомительной. Готовность драться с любым, кто ей не понравится, и ревность ко всему, что двигается. Раньше Мартин думал, что ко всему, что двигается и дышит. Теперь последний пункт можно было вычеркивать – Заноза не дышал.
– Лэа, – он подошел к жене, поцеловал ее в щеку, – это Заноза, он вампир, новичок на Тарвуде. Эрте попросил меня его встретить.
Лэа фыркнула и тряхнула головой.
– Что тут смешного? Не ври, что не смеешься! Между прочим, если бы ты побольше рассказывал мне о своих делах с господином Эрте, я бы… ладно. Привет, Заноза, – бросила она, – приятно познакомиться, я Лэа. А ты чего мне поклонился? Перепутал с кем-то?
Упырь озадаченно нахмурился. Мартин очень, очень старался не смеяться. Перепады настроения любимой жены были еще одной гранью ее невероятной и опасной красоты. Привыкай, Заноза, привыкай. Ты ведь тут задержишься, тебе с Лэа часто придется дело иметь.
– Я так привык, – ответил Заноза задумчиво, как будто осмыслял собственное поведение, – леди входит, нужно встать и поклониться. Вы – леди.
– Что, правда? – Лэа хмыкнула.
– Вы живете в самом дорогом районе города, ваш офис занимает целый дом в Даунтауне, вы замужем за демоном, который накоротке знаком с правительницей Тарвуда, и вы можете себе позволить обругать совершенно незнакомого человека, – перечислил Заноза, не моргнув глазом, – настоящая леди. Еще вы очень красивая, – добавил он неожиданно, – а это самый верный признак.
– Ну, если самый верный, тогда зашибись! – Лэа широко улыбнулась. – Только давай на «ты». Тебе религия позволяет с настоящими леди на «ты» разговаривать? Мартин, так он вампир? И только что из портала? Он голодный, наверное. Ты же его не накормил, это к гадалке не ходи, сразу прогрузил за дела. А он сейчас совсем оголодает и на нас накинется. Заноза, сиди здесь, никуда не уходи!
Она развернулась и вылетела из кабинета, только дверь хлопнула.
– Это Лэа, – сказал Мартин.
– Ага… – Заноза кивнул, – я понял. Офигеть!
Он сто шестнадцать лет не видел своего отражения в зеркале, но знал, как выглядит: под рукой всегда была парочка хороших художников, которые при необходимости за каких-нибудь полчаса могли нарисовать его портрет с фотографической точностью. И хотя сам Заноза не умел распознавать сходство во внешности людей, видел только различия, он понимал: любой из тех художников сказал бы, что синеглазая блондинка Лэа походит на него, как сестра-близнец. Такая красивая! И такая же резкая. Хорошо, что арбалет у нее был не заряжен. Заноза знал себя – он стрелял, не задумываясь – и у него пока не было повода полагать, будто Лэа поступает иначе.
Очень красивая женщина. Непонятно только: завидовать Мартину или сочувствовать.
Его дайн, его талант или дар, приобретенный после смерти, требовал очень любить себя. Не больше всех на свете – эгоизм был не обязателен, хоть и не мешал – а просто любить, гордиться собой, быть уверенным в своей неотразимости. Одним этим дайном возможности не ограничивались, но все же именно он был основным. И именно о нем знали лишь самые близкие. Остальное Заноза держал на виду: скверный характер; манеру сначала стрелять, потом смотреть – в кого, и даже не задумываться, а надо ли было стрелять-то; жестокость, безжалостность, равнодушие к чужой смерти – вот он весь, Уильям Сплиттер, Белый Пес Турка. О том, каков его настоящий талант, только Турок и знал. Ну, еще Лайза, но Лайза – это совсем другое дело. Ее знания и ее фантазии были так перемешаны, что не только она не отличала одного от другого, но и Заноза не всегда мог разобраться, что в мире сестры настоящее, а что – плод ее больного разума.
Лэа была похожа на него. По крайней мере, внешне. Увидеть ее оказалось так же опасно, как Нарциссу увидеть свое отражение. Оторваться невозможно. Изменить что-то нельзя. Остается только смотреть и напоминать себе, что смотришь на себя, любуешься собой, влюбляешься в себя. В себя, а не в эту совершенно незнакомую девочку.
Ну да, не вопрос, это довольно странный дайн, но что у вампиров не странно?
Лэа вернулась через минуту. Прищурившись, осмотрела их, сидящих по разные стороны стола, непонятно сказала Мартину:
– Ты даже не думай, убью обоих.
И тут же совершенно другим тоном сообщила Занозе:
– Я отправила курьера за кровью. Тут близко, через Ларенхейд на юг, мимо рынка – и уже таверна. Мартин тебе показывал? Там всегда можно свежую кровь купить. Человеческую. Не спрашивай, зачем ее продают. Для извращенцев из Порта. Мартин, ты о нем хоть что-нибудь знаешь, кроме того, что господин Эрте велел его встретить?
– Сейчас и узнаем, – откликнулся Мартин.
Он выложил на стол пластиковый прямоугольник размером чуть больше двух кредиток, потыкал в него ногтем и над столешницей появилось изображение. С виду нормальный десктоп, даже с обоями. Трехмерный только. На обоях, опять же, Лэа. Улыбается. Улыбка у нее очень искренняя, это Заноза заметил сразу, еще когда Лэа предложила перейти на «ты». Вот в чем они не похожи: у Лэа нет камней за пазухой. У нее, возможно, полон рот ядовитых колючек, но они сразу прилетают в того, кто не пришелся ей по душе. Улыбаться, чтобы потом подкрасться сзади и вбить нож в сердце, Лэа не станет. Ей в голову такое не придет.
Говорить себе о том, что делает слишком уверенные выводы для шаткого основания из двух улыбок, настоящей и сфотографированной, Заноза не стал. Очевидные истины надо оглашать не себе, а другим, других это бесит.
Как-то не вязались «замок» и «стража» с мартиновским компьютером, трехмерной проекцией вместо монитора. А компьютер, стража и замок не вязались с кровью, которая продается в местной гостинице. Впрочем, компьютер – это хорошо, это просто прекрасно. Даже не надо заставлять себя думать про позитив: любопытство вытеснило большинство других эмоций.
– Английский, да? – уточнил Мартин. – Вот смотри, ты такой язык понимаешь?
На экране появился список вопросов. Мартин смотрел на него со своей стороны, Заноза – со своей, Лэа заглянула сбоку, и, похоже, каждый видел текст в нормальном изображении, написанным слева направо на непрозрачном фоне. Интересно как!
– Такой язык понимаю, – Заноза кивнул. – Анкета рекрута?
– Типа того. Здесь все по порядку, все вопросы, которые я тебе задавать пытался, – Мартин вытянул из лежащей на столе основы тонкое стило. – В Москве это называется кибердек, вот это все устройство. Как у тебя в мире, не знаю, может, «компьютер». Мы с Лэа к «кибердеку» привыкли. Смотри, стилом можно писать, а еще, если эту кнопку под указательным пальцем держать нажатой, можно менять положение экрана. Видишь? – Он надавил на верхний край проекции, и та перевернулась параллельно столешнице. Мартин ткнул стилом в центр, и проекция просто упала на стол, стала выглядеть как лист обычной бумаги. – Еще много чего делать можно, но тебе пока только писать надо. На, держи, – он протянул стило Занозе. И хмыкнул:
– А ты левша, да?
– По ситуации. В основном, да.
Анкету он прочел сразу, как увидел: она вся на один экран уместилась. Пункт о том, что левша, отметил первым. Дальше стал отвечать по мере усложнения вопросов. Вопросы были лаконичными и четкими, ответы подразумевались развернутыми, писать предстояло много.
Пару минут понаблюдав за ним, Лэа наклонилась к Мартину, зашептала ему на ухо:
– Он не по порядку отвечает. Странно как-то…
– Это-то боги бы с ним, – ответил Мартин так тихо, что Заноза его почти не услышал, – ты на почерк посмотри.
Понятно было, что о своем очень хорошем слухе тоже нужно будет упомянуть. Но не в первую очередь. Список преимуществ получался развесистым, чуть большим даже, чем список психозов. А почерк… ну, почерк, фигли… Заноза и сам знал, что привычка писать готическими буквами, да еще и с левым наклоном, делала написанный им текст почти нечитаемым. Но Мартину никто не мешал дать ему клавиатуру, верно? Мартин не захотел, и это правильно, Заноза сам не отказывался от возможности посмотреть, как пишут те, с кем предстояло работать.
