Заноза снова перевел взгляд на голову дракона. Она как-то успокаивала.

– Это не постояльцы, – Мартин неверно истолковал его заминку, – это какие-то знакомые Мигеля. А вон его меч, видишь? – он показал на гигантских размеров мачете, висящее выше бутылок и ниже черепов. – Называется «Смеркалось».

– И это не настоящий дракон, – сказала Лэа. Но едва Заноза задумался над тем, рад он или разочарован, добавила: – это тарвудская виверна, они живут в горах на севере. Неразумные, а так, с виду, от дракона не отличить. Мы с Мартином ходили на такую охотиться.

– Чуть не легли там, – буркнул Мартин. – Нельзя на дракона без пулемета, но огнестрел тут не работает.

Из этого короткого и не очень понятного диалога, Заноза уяснил главное: на Тарвуде нет привычного ему оружия, и второстепенное: Лэа и Мартин безоружными ходили охотиться на дракона. Какая новость хуже – невозможность стрелять или неадекватность работодателей, он не знал. Решил, что обе плохи.

А пока он размышлял, из кухонной двери вышел и проследовал за стойку человек-гора. Огромный, смуглый до оливковой прозелени, черноволосый и до того страшный, что череп его мог бы занять достойное место на стене за стойкой. На лице было поровну шрамов и татуировок, на руках, до закатанных по локоть рукавов, татуировок было, кажется, чуть больше, чем шрамов. А белая идеально-чистая ткань рубашки контрастом превращала темную кожу в шкуру броненосца.

– А это Мигель, – сказали Мартин и Лэа хором.

– Угу, – Заноза кивнул, – я догадался.

Этому типу «Смеркалось» был как раз по руке. И «знакомые», висящие на стеночке, были подходящей компанией. Это его Лэа запугивать собиралась?

– Привет, Мигель! – Лэа первой пошла к стойке, – это Заноза, он будет жить у тебя.

– Буэнас диас, сеньора и сеньоры, – густой бас подходил этому громадному человеку как нельзя лучше. Из-под черных густых усов сверкнули белые зубы, и это, определенно, была улыбка.

– Глоссолалия… – Заноза забыл поздороваться. – Это же испанский! А ты, – он развернулся к Мартину, – говоришь на итальянском. На английском я слышу только Лэа.

– Я говорю на русском, – Лэа озадачилась.

– А я почти не знаю русского, поэтому слышу тебя по-английски. Но знаю испанский и итальянский, и Мартина слышу то как итальянца, то как англичанина, а вы, – Заноза взглянул на Мигеля, – говорите на мексиканском испанском.

Еще одна улыбка:

– Вы тоже, сеньор, вы тоже.

– Это я машинально.

С каждым нужно говорить на родном языке – неизменное следование этому правилу делало его основной дайн неотразимым. В Алаатире это работало как прикормка для зверья между охотничьими сезонами: эффект дайна накапливался, влияние росло, возможностей становилось все больше. Ну, а в тех краях, где приходилось бывать наездами, знание языков было катализатором дайна. Вот и здесь сработало.

Значит, Мигель не просто слышит его речь, как испанскую, а знает, что он действительно говорит на испанском.

– А если так? – спросил Заноза на итальянском, и вопросительно уставился на Мартина поверх очков, – есть разница?

– Сейчас ты говоришь по-итальянски. Интересно… я же тебя и раньше по-итальянски слышал, но знал, что это другой какой-то язык.

Мартин был озадачен. Лэа тоже. А вот Мигель – ни капли не удивился.

– Всегда так было, – прогудел он, поставив на стойку перед Мартином чашку с горячим кофе, – с испанским и французским, а может и с остальными, их я не знаю. – Перед Лэа была поставлена чашка с чаем и вазочка с горячим хрустящим печеньем. – Ана по-французски говорит, Берана по-испански, теперь и сеньор Заноза тоже. Их совсем по-другому слышно, чем вас, сеньор Халькон, или сеньору Дерин, или тех, кто на тарвудском разговаривает.

– Если сеньор, то Сплиттер. А если Заноза, то без сеньора.

– Каморриста12? – переспросил Мигель, снова улыбаясь в усы.

Это было ужасно интересно. «Сплиттер», и «каморриста» – одно и то же слово, первое на немецком, второе – на испанском. И для Мигеля оно должно было звучать одинаково. Но звучало по-разному.

– А ты разницу слышишь? – спросил Заноза у Мартина.

– Между Сплиттером и Занозой? Слышу, конечно.

– А ведь по-итальянски «каморриста» – «бандит», а не «заноза».

– У нас тут хороший переводчик, – сказал Мартин гордо. – Переводит как надо, а не как правильно.

– Хорошие микробы, – уточнила Лэа.

– Я думаю, это вмешательство демонов, – поделился мнением Мигель.

Как это ни печально, скорее всего, он был ближе всех к истине. Тарвудская глоссолалия работала бессистемно, зато максимально близко к духу, а не букве слов. Не похоже ни на микробов, ни на какую-нибудь программу-переводчик, даже с неограниченным словарным запасом. Куда больше похоже на разум.

А поскольку демоны – почти то же самое, что магия, эту тему стоило выкинуть из головы до лучших времен. Если они когда-нибудь наступят.

Оказалось, что большая часть второго этажа таверны отведена под игорный дом. Об этом рассказала Ана, старшая официантка, которой Мигель поручил проводить нового постояльца в номер. Лестница вывела в маленький зал, где, не мешая друг другу, были расставлены низкие столы, кресла и пара диванов. Здесь тоже пахло кофе, немного вином и еще откуда-то тянуло благовониями. Легкий запах, не раздражающий, но не без афродизиаков.

Ана свернула направо, в коридор, отделенный от зальчика массивной дверью.

– Прошу за мной, сеньор, жилые комнаты здесь. А там, за холлом, – она махнула рукой в сторону широко открытых дверей напротив, – казино. И дом свиданий. Девушки у нас самые дорогие в городе, – добавила Ана, не чинясь, – но самые лучшие.

Девушки – это живая кровь. Если понадобится. А она понадобится. Заноза не знал, сколько протянет на консервах, ему сама идея питаться кровью из бутылок была внове. В прежние времена, когда в больницах сохраняли кровь, а не плазму, некоторые упыри кормились на станциях переливания. Но они были жалкими и слабыми, не умели или не смели охотиться, не могли сделать так, чтоб жертва сама начала мечтать о «поцелуе».

До тех пор, пока он не определится с тем, на кого и как охотиться на Тарвуде, ему тоже придется пить сцеженную кровь. Для того, чтобы поддерживать существование, просто приходить в себя после алого солнца, нужно съедать трех человек. Фигня для Алаатира, с его двадцатью миллионами населения, и серьезная заявка на неприятности на Тарвуде, где на всем острове едва наберется двадцать тысяч. Из которых, к слову, еще и люди – не все, а можно ли пить кровь нелюдей, придется выяснять без предварительных испытаний на кроликах. В общем, пока только бутылки. А их наверняка окажется недостаточно. Так что девушки, которым можно просто заплатить, это спасение.

Оказаться запертым в небольшом городе, где ты у всех на виду, где каждый знает каждого – вот настоящий кошмар для вампира. Именно это. А вовсе не солнце или огонь.

«А еще тараканы, – вспомнил Заноза, когда Ана открыла перед ним дверь в номер, – маленький город и большие тараканы».

Ана прошла внутрь, положила ключи на стол, поправила пышные подушки на кровати, вернулась к дверям. И предостерегающе подняла палец, увидев, как Заноза сунул руку в карман:

– На чай у нас не принято давать больше трех медных. Два не дают: плохая примета. Так что или один медячок или три, можно три одной монеткой. Но с постояльцев мы чаевые не берем, а вы постоялец. Хорошего утра, сеньор, – она вышла, бесшумно закрыв за собой дверь.

Отличное пожелание мертвяку, о лучшем и мечтать нельзя. И ведь, puta madre, от всего сердца же…

Я знаю, когда ты придешь, загорится свет

И в этой ночной темноте – я так в тебя верю,

В шаги твои гулкие возле закрытой двери,

И в то, что меня без тебя в этом мире нет.

В номере было чисто. Тесно. Не слишком уютно, зато ничего лишнего, и ничего привлекательного для насекомых. Кровать изголовьем к глухой стене, стол у занавешенного окна, пара задвинутых под стол стульев. А у той же стены, где дверь – комод в лучших традициях эпохи, когда встроенную мебель не только не делали, но даже еще и не придумали.