Но этого мгновения было достаточно. Мужчина в комнате был Джеромом Тальботом.
Марсия быстро спустилась по ступенькам, ноги ее скользнули по гладкому дереву. Внизу в комнате на нее с жалостью смотрела Чийо.
— Один раз Ичиро привел вас сюда, чтобы вы узнали, — сказала она. — Но вы не поняли.
— Да, — согласилась Марсия. — Я не поняла. Я ошибалась с самого начала.
— Теперь вы не должны здесь оставаться, — заговорила Чийо шепотом. — Я ухожу. Вы пойдете со мной? Я хочу поговорить с вами вне дома.
Марсия была потрясена. Она понимала, что это было ужасное открытие и что рано или поздно ей придется с этим столкнуться вплотную. Теперь же Чийо настойчиво просила пойти с ней, и Марсия уступила.
— Я пойду с вами, — сказала она.
Чийо несла лунный цветок, и они оставили его у ворот Марсии с внутренней стороны. Потом они спустились по улочке к перекрестку, где ходили трамваи. По пути в город обе женщины молчали. На мосту Саньо они вышли из трамвая, и Чийо повела Марсию на набережную реки, где на камнях сидела группа школьников, деловито рисовавших открывающийся оттуда вид. Чийо не обратила внимания на знакомую картину и повела Марсию по набережной, подальше от юных художников.
— Здесь тихо, — сказала она. — Скоро я должна буду идти на урок игры на барабане, это здесь неподалеку, но сначала мы поговорим, — она вынула из рукава кимоно носовой платок и прижала его к носу, явно собираясь заплакать.
Марсия ждала.
— Это все мой муж, Ичиро, — начала Чийо. — Он очень хочет уехать в Кобе на работу, и он все еще настаивает, чтобы я ехала с ним. Из-за моей кузины Харуки я не могу поехать. Ее невозможно оставить. Кроме того, ваш муж хочет, чтобы я осталась, чтобы заботиться о ней. Однако будет лучше, если Ичиро получит эту работу в Кобе. Он слишком долго был тем, что японцы называют «бесполезный человек». Теперь он говорит, что бросит меня, если я не поеду с ним. Я не знаю, что делать.
— Может быть, для вас лучше, если бы он уехал? — спросила Марсия.
Чийо была потрясена.
— Он мой муж. Для меня не существует другого мужчины.
Марсия подумала, что все это время она не видела, что творилось у нее на глазах. Она все время пользовалась неверным ключом. Доброе отношение Джерома к Чийо, его внимание к ней, все это заслоняло тот факт, что Чийо неотделима от заботы о Харуке.
— Когда я впервые его встретила, — продолжала Чийо, — Ичиро только что вернулся из Малайи. Он был очень болен. Не телесно, но духовно. Его семья умерла в Токио во время войны, моя тоже. Все отвернулись от него, как случалось со многими солдатами, вернувшимися домой с позором. Я была ему очень нужна, хотя я была молода — мне было только шестнадцать. У меня не было никого, кроме Харуки, и он принял и ее и те обстоятельства, в которых нам пришлось жить, чтобы заботиться о Харуке. Даже сейчас он очень добр к Харуке и он бы заботился о ней, если бы я увезла ее отсюда.
— Так почему же вы этого не сделаете? — поинтересовалась Марсия. — Возможно, это было бы лучше для всех.
— Она такая добрая, такая смелая, — говорила Чийо, как будто не слыша Марсию. — И она такая… такая прекрасная. И несчастная. Когда вы сюда приехали, я невзлюбила вас, потому что я боялась, что вы можете обидеть Харуку. Теперь я думаю, что было бы лучше, если бы ее обидели и все это прекратилось.
— Джером влюблен в женщину, которая… — Марсия запнулась и замолчала.
Хотя она не досказала, Чийо поняла.
— Что такое сумасшествие? Разве каждый из нас в своем роде не сумасшедший? Ваш муж, возможно, тоже сумасшедший! Даже вы, потому что приехали, чтобы увезти его обратно. Какой вы мне показались глупой, когда впервые я вас увидела. Однако теперь я не думаю, что вы глупая или сумасшедшая. Может быть, Харука мудрее всех нас, потому что она ближе всех к другой жизни. Нужно видеть ее постоянно, чтобы не перечить ей.
Она направилась в сторону улицы, и Марсия пошла с нею.
— Как жаль, что вы не можете увезти вашего мужа на родину, — посетовала Чийо. — Это было бы самое лучшее. Харука была бы огорчена, но она бы поехала со мной и с Ичиро и, вероятно, справилась бы с огорчением, вызванным его отъездом. Но ваш муж остается, поэтому для всех нас нет выхода.
— Он ни за что не вернется домой со мной, — сказала Марсия, но не добавила, что больше не хочет, чтобы он возвращался с нею.
— Я скажу Ичиро, что я должна остаться здесь, — печально произнесла Чийо. — Другого выхода нет. Теперь мне пора на урок. Вы не хотите пойти и посмотреть?
В тоне Чийо было нечто такое мягкое и извиняющееся, что Марсия не могла ей отказать. Они пошли по узкой улочке, что шла параллельно реке, и эта часть Киото называлась «Понточо» — один из главных кварталов гейш. Они пересекли эту улочку и оказались на еще более узкой — едва ли шире, чем тропинка между близко стоящими домами. Чийо свернула в эту улочку как раз в тот момент, когда вновь начался дождь, и вошла в трехэтажный дом. Марсия слышала доносившиеся сверху звуки барабана и пение.
Они оставили свою обувь при входе и поднялись по узкой лестнице. Большая комната наверху предназначалась для учителя и учеников, небольшая смежная комната, застланная матами, была отведена для посетителей и учеников, ожидающих начала занятий.
Чийо тихонько вошла и поклонилась женщине-учительнице, в то время как Марсия села на подушки в комнате для посетителей. У нее было странное ощущение, что она во сне. Рано или поздно она опять вернется в реальный мир, но сейчас она была рада отвлечься.
На учительнице было темно-серое кимоно и оби темного цвета. Волосы ее были зачесаны назад и собраны узлом. Она сидела, поджав ноги, у большого полированного куска дерева и в каждой руке держала по палочке из белой кожи, округленной со стороны ручки и расплющенной в виде лопаточки на другом конце. И этими палочками она извлекала звук, сильно ударяя по куску дерева.
Каждая из четырех девушек держала по ручному барабану, который имел форму песочных часов с диафрагмой с каждого конца. Одной рукой они держали свои барабаны, висящие на шелковых тесемках у плеча, другой рукой они по ним стучали.
Учительница не только отбивала ритм своими кожаными палочками, но и сопровождала его пением, а ученицы эхом подпевали ей.
Дальняя часть комнаты была полностью открыта, и из нее через узкую крышу открывался вид на веранду дома напротив. Марсия смотрела, как стучит дождь по сырой черепице. На веревке, протянутой через галерею, висела пара белых таби, которые тихо закачались под ветерком туда-сюда, когда началась барабанная дробь.
Урок продолжался, когда внизу раздался мужской голос. Тотчас Чийо поставила свой барабан, пробормотала извинения и поднялась с колен. Ичиро пришел за ней неожиданно, но лишь быстрые движения Чийо выдавали ее тревогу.
Марсия спустилась вниз вместе с ней и увидела ожидающего Ичиро. Он несколько рассеянно поклонился Марсии и начал говорить с Чийо по-японски. Голос его был серьезным и умоляющим, несколько раз он повторил слово «Кобе».
Чийо пыталась уговорить его помолчать, пока они не выйдут из дома, но он опять был пьян, и саке лишила его обычной сдержанности. Не желая участвовать в этой семейной размолвке, Марсия попыталась извиниться и уйти, но Чийо умоляюще просила ее остаться.
— Пожалуйста, может быть, вы сможете ему объяснить, что то, о чем он просит, невозможно.
Поскольку удрать было нельзя, Марсии пришлось идти к дому вместе с семьей Минато под моросящим дождем, и Ичиро все уговаривал жену.
Один раз Чийо повернулась к Марсии, чтобы объясниться.
— Он считает, что из-за мадам Сетсу дома трудно со мной разговаривать. Он не хочет задеть ее чувства, но считает, что главное — его собственная семья.
— Возможно, он прав.
— Нет, нет! — воскликнула Чийо. — Вы не поняли. Но одно ясно — Ичиро должен ехать в Кобе. Теперь я в этом уверена. Он должен скоро уехать. Если он останется, произойдет что-то ужасное.
Она нежно разговаривала с мужем по-японски, но выражение его лица не изменилось. Марсия видела отчаяние в его глазах, в его опущенной вниз голове. В ней росло сочувствие к Ичиро, но его попытки убедить жену ни к чему не привели, и к тому времени, как они подошли к дому, Марсия была убеждена, что Ичиро напрасно тратит время, пытаясь убедить жену изменить свое решение.
