– Какой еще «пусть»? «Ленинский путь», наверное?

– Ну да, «Ленинский путь». Они эти яблоки даже в Кремль поставляли, к правительственному столу. Повышенной сочности. Говорят, сам Брежнев…

– Надо ехать, – перебил ее я. – Теряем зря время.

Это я прямо тут решил. Последняя неделя августа – пусть она пройдет весело.

– Куда ехать?

– Куда-куда, в Лопухи твои.

– В Сорняки, – поправила Тоска.

– Не вижу разницы. Так или иначе – в городе нам с этой загадкой не разобраться. Двигаем. У тебя деньги есть?

– Ну…

– Ты тоже жадина. Твою бабушку терроризирует ликантроп[2], а тебе жалко какой-то ничтожной тысячи рублей! Ну, может, двух от силы. За рассказ о твоих приключениях ты выручишь гораздо больше. Кстати, когда мы будем лицезреть-таки первую книгу?

Тоска не ответила.

– Поедем сегодня, а? – предложил я. – Чего дожидаться-то? Душа просит отдохновения. Простые русские просторы…

– Сегодня так сегодня, – Тоска поднялась со скамейки. – Поезд в восемь вечера.

– В двадцать ноль-ноль. В нашем деле важна точность, не забывай…

Я хотел еще сказать о точности, но Тоска уже убегала вдоль по аллее. Девчонки так нетерпеливы, просто не могу.

Я же не спешил. Времени на сборы оставалось еще много, а спешка полезна лишь при списывании контрольных по алгебре. Поэтому я вернулся домой, плотно пообедал, принял ванну, прочитал газету и приступил к подготовке.

О том – пустят меня родители или не пустят, я даже не думал. Тоном, не терпящим возражений, я просто поставил родителей перед фактом своего отъезда.

Мама отреагировала довольно предсказуемо: «Сынок, не опоздай к началу занятий, уроки пропускать нельзя».

Папаша показал кулак, что означало: «Сынок, я в тебя верю, ты не уронишь честь фамилии ниже уровня плинтуса».

– Все будет тип-топ, – пообещал я. – Привезу вам яблок и брусники, сварим варенье.

Вещей я взял немного. Одежда, томагавк в чехле, спальник, деньги. Это я специально Тоске про деньги нагнал, пускай растрясется немного. Денег у меня было. Я свернул купюры в трубочку, спрятал за подкладку куртки, попрощался с предками и побежал на вокзал.

Охота на оборотня началась. Буханкин, сдохни от зависти.

Я шагнул в пахнущую сеном тишину.

Добирались долго, почти сутки. Поезд, попутка, лодка, попутка, пешедрал, пешедрал, деревня Сорняки. Прибыли. Деревня как деревня, я таких кучу целую по телику видал. Только тихо очень. Собак и тех не слышно.

Тишина давила.

– Сорняки – не то название, – сказал я. – Этой деревне гораздо больше подошло бы чего-нибудь этакое… Мертвоголовка, Дэд Энд, Инферналино. Что-нибудь стивенкинговское. А вот еще лучше Волчья Тишина. Как раз в тему.

Тоска не ответила.

Дом бабушки Тоски оказался совершенно обычным. Маленькое аккуратное строеньице с резными наличниками. Палисад, калитка, колодец. Все как полагается.

– Здесь всегда так по вечерам? – спросил я Тоску, когда мы отпирали калитку. – Как-то напряженно… И ощущение такое, что за тобой подглядывают из всех домов.

– Не всегда, – скупо ответила Тоска. – Заходи давай.

Тоска еще долго запирала калитку, хотя зачем, было непонятно – через невысокий палисадник мог легко перемахнуть даже инвалид Первой мировой войны. Вообще вокруг было спокойно, если бы не эта тишина…

Короче, я почувствовал себя гораздо спокойнее только после того, как входная дверь бабушкиного дома заботливо за нами закрылась. Мы поднялись по ступенькам, миновали еще одну дверь, потоньше да попроще, и попали в дом.

Своих бабушек я не помню. К сожалению, в живых не застал. А Тонькина бабушка мне понравилась сразу. Худенькая, невысокая, с приятным голосом, в платке. Она улыбалась и говорила как-то нараспев.

– Мои дорогие приехали, а я уж заждалась, – бабушка по очереди обняла нас и поцеловала. – Давайте проходите, раздевайтесь, будем ужинать.

Меня бабушка поцеловала как собственного внучка. Это меня удивило, но понравилось.

– Это моя бабушка Надя, – сказала Тоска, обращаясь ко мне. – Бабушка, а это мой друг Феликс.

– Да знаю, как не знать, весь месяц про него рассказывала, – весело отозвалась бабушка, расставляя на столе посуду.

– Бабушка, – с нажимом произнесла Тоска, – ну что такое говоришь!

Я почувствовал, что Тоске стало неловко, и предпочел сделать вид, будто этого совсем не заметил.

– У нас Феликсов еще не было, – говорила бабушка. – Был один Филимон, да и то давно, после войны сразу. На хлебозаводе работал. Однажды напился и сунул руку в мешалку, все пять пальцев оторвало. А он даже не почувствовал толком, руку перемотал и спать лег. А назавтра эти пальцы в буханках находили. И слух сразу пошел, что на хлебозаводе булки из людей пекут.

Бабушка рассмеялась. И через морщины и старость лет я почему-то узнал Тоску.

– А куда можно положить вещи? – поинтересовался я.

– А вот сюда, – и бабушка проводила меня в смежную комнату, – вот твоя постель, белье чистое заправила.

– Ему, бабушка, постель не понадобится, он у нас на полу привык спать, в спальном мешке, – вмешалась в разговор Тоска.

Бабушка с удивлением посмотрела на меня.

– Да, это горькая правда, – я извлек свою постель и расстелил на полу.

Бабушка покачала головой и пригласила нас к столу.

Отужинали мы на славу. Мне даже показалось, что так вкусно меня еще никто не кормил. Хотя еда была самая простая: картошка вареная, салат из помидоров со сметаной и яблоки. Яблоки на самом деле оказались изумительными. Магазинные яблоки по сравнению с ними имели синтетический вкус.

– Это еще прошлогодние, – сказала Тоска. – В этом году еще не собирали.

– Яблоки ничего, – согласился я. – Если прошлогодние такие… Интересно было бы попробовать свежие.

– Попробуешь еще. А пока надо все разузнать.

Тоска повернулась к бабушке:

– Ну что здесь нового произошло? Оборотень не объявлялся?

– Объявлялся, – со вздохом ответила баба Надя, – он теперь долго не успокоится, маньяк-то этот. Проклятый, теперь Никитичну напугал, соседку мою! Она даже заикаться начала.

Баба Надя вздохнула. Я подумал, что простота простотой, а слово «маньяк» бабушке известно. Неумолимый прогресс дошел до самых отдаленных уголков нашей Родины.

Бабушка продолжала:

– Я как крик услышала, из дому выскочила, схватила первое, что попалось под руку. Кочергу вроде бы… Побежала к соседке. Калитка настежь открыта, двери тоже, свет во всех комнатах горит. Никитична моя в углу под иконами сидит и крестится. Я ее потом всю ночь корвалолом отпаивала. Весь пузырек ей споила. А наутро она как заблажит: не хочу, мол, тут оставаться. Побежала в соседнюю деревню, вызвала «Скорую». Ее и увезли. Теперь Никитична в районе лежит. Сказали, что месяц будет лежать, не меньше.

– Может, собаки испугалась? – спросил я. – Или волка? Здесь ведь глушь, волки должны водиться?

– Двадцать лет ни одного волка не видно было. Митрофаныч, это охотник наш, последнего да-авно подстрелил. А как подстрелил, так и не было тут волков. Собаки есть, но уж собаку от волка отличить у нас сможет каждый. Даже Рукасовы на что дураки, а и то, наверное, смогут. Никитична говорит, что это к ней маньяк приходил. Это она за своих пращуров расплачивается, вредные они были, насмешники, сплетники.

Бабушка быстро перекрестилась.

– Маньяк, значит, – покачал головой я.

Мне стало ясно, что слово «маньяк» для бабы Нади обозначает всех вредных существ. Оборотней, вампиров, жуликов, работников Пенсионного фонда.

Я достал свой комп. Комп у меня навороченный, не знаю, говорил это или нет. Помимо всяких разных полезных вещей, о которых, возможно, пойдет речь ниже, в компьютер встроен диктофон. Двадцать два часа непрерывной записи. Удобно.

– Рассказывай, бабушка, – сказала Тоска. – А мы запишем пока.

– В газету понесете? – осведомилась бабушка.