– А что с тем, кому я лопатой в лицо? – задал я мучающий меня вопрос.

– Ничего, залатают и всё пройдёт! Он тебе за шрам благодарен будет. Ты же знаешь, шрамы мужчину украшают. А тот второй, которому… Тоже ничего, жить будет и детей нормальных родит! Он уже скачет. Кстати, за тебя горой, ты ему чертовски понравился. Так ответишь ты мне на мой вопрос или нет?

– Да я не знаю, что сказать! Как мог, так и защищался.

– Лопатой, да?! Классное оружие!

– Одного палкой по голове пришлось…

– Я ему ещё одну шишку на голове поставлю, теперь от себя. Этот придурок – мой сын!

– Сын?! – открыл я рот.

– Да, сын! Здоровый, силы много, а ума нет. Так что объявляю тебе благодарность в деле перевоспитания местной молодёжи. Я взял с парней слово, чтобы сегодня с мировой. Парни они, в общем-то, неплохие. Все хорошие работники и рыбаки. Только неженатые и ватажатся. А то, что произошло, им хорошим уроком послужит.

– А что им от меня было надо? – поинтересовался я.

– Это ты у них сам спросишь. Всё, давай по рукам, мне пора. Рад был с тобой познакомиться!

И Добран, и дядя Ваня пошли провожать участкового. В доме на какое-то время наступила тишина. И вдруг до моего слуха донеслось чьё-то всхлипывание.

«Неужели Мария Семёновна всё ещё плачет? – подумал я. – Надо бы её успокоить».

Поднявшись со своего места, я приоткрыл дверь в соседнюю комнату и остолбенел. На диване, содрогаясь от плача, лежала лицом вниз Дашенька.

«Ну и дела! – закрыл я дверь в комнату. – От чего она рыдает? От досады, что меня не пришибли, или от того, что до неё что-то дошло? Время покажет, – подумал я про себя.

– Если стерва может так искренне плакать, значит, она в глубине своей души всё ещё человек».

Не успел я зайти к себе в комнату, как услышал разговор возвращающихся мужчин и голос Марии Семёновны, зовущей нас всех к завтраку.

Когда мы уселись за стол, Добран Глебыч, взглянув на меня и улыбнувшись своей лучистой улыбкой, сказал:

– Видишь, сколько у тебя сразу стало в деревне друзей? Всё Данила Ефремыч. Был бы другой участковый, могло сложиться совсем иначе. Парни придут с мировой, так что поможешь Марии Семёновне организовать что-нибудь на стол.

Я молча кивнул. О Дашуньке за завтраком никто не вспомнил, как будто её и не существовало. До вечера было далеко, поэтому, найдя в небольшой библиотеке Ивана Фёдорыча томик стихов Некрасова, я уединился в нашей комнате, где с удовольствием стал их читать. Поэзия успокаивала и отвлекала от ненужных мыслей. Но как я ни старался забыть о том, что произошло сегодня утром, мне это не удавалось. Я никак не мог понять логики Даши.

«Зачем она натравила на меня местных? Что я ей сделал такого, чтобы так жестоко мне мстить? Скорее бы приехали родственники Добрана Глебыча и назад на хутор!»

Атмосфера, возникшая в доме, угнетала. Иван Фёдорыч занимался во дворе, а старейшина отправился в администрацию выяснить, когда надо ждать приезда в деревню «газушки» с пассажирами. Через полчаса он вернулся, и было слышно, что мужчины, о чём-то громко разговаривая, направились к дому.

«Не иначе что-то случилось! – подумал я, вставая со своего места. – Надо узнать.»

Войдя в прихожую, я лицом к лицу столкнулся с Добраном Глебычем. Князь-старейшина был возбуждён и, взглянув на меня, скороговоркой выпалил:

– Понимаешь, какое дело, возят людей на старье, вот и произошло. Рассыпалась «газушка» по дороге. Пассажиров до Палощелье на лошадях вывезли. Нашенские в сельсовете сегодня ночевали. Надобно за ними ехать самим. Ты сейчас не ездок, отдыхай и выздоравливай, у тебя сегодня ещё и гости… Мы с Иваном скатаемся. Так, что придётся тебе до нашего приезда домовничать и помогать по дому Марии.

– А когда вас ждать?

– Либо ночью, либо завтра утром. Расстояние не маленькое и выйдем мы не сразу, надо найти в деревне топливо.

«Ну что же, – подумал я. – Придётся ещё сутки находиться под одной крышей с местной достопримечательностью – Дашунькой. Она пока засела в своей комнате, но когда мужчины уедут, девочка из логова выберется и опять будет гоголем бродить по дому и прыскать ядом. Ничего, переживу, видал кое-что похуже!»

Я кивнул Добрану Глебычу и направился опять в свою комнату. Распухшее плечо давало о себе знать.

«Хоть бы успело немного подзажить, – думал я. – Иначе обратная дорога для меня покажется ой, какой длинной!»

Улегшись на кровать, я снова открыл томик Некрасова. С бензином Добрану Глебычу и хозяину дома повезло. В деревне они его нашли, может, купили, может, заняли. В подробности я не вдавался. Теперь оба помора собирались в дальнюю дорогу. В сани снегоходов они настелили сена, бросили три овчинных тулупа. Мария Семёновна собрала в дорогу какие- то продукты и термосы с горячим чаем. Когда все приготовления закончились, я зашёл на кухню, чтобы попрощаться с отъезжающими. Оба помора сидели за столом и пили чай.

– Садись с нами за компанию. – показал глазами на стол Иван Фёдорыч.

– Что-то не хочется, – улыбнулся я. – Вы давайте хорошенько заправляйтесь. А мне предстоит домовничать…

– Ты вот что, – посмотрел внимательно, мне в глаза Добран Глебыч. – Попробуй пообщаться с Дашей. И запомни: человек может всё, с условием, если он этого захочет. Понимаешь, если он этого захочет! Надо сделать так, чтобы девчонка захотела измениться.

– Ты зря, Добран! Таким, как моя дочь, хоть кол на голове чеши, – вздохнул Иван Фёдорыч. – Она стервоза с раннего детства. Есть такая пословица: «Родится чёрт с лысинкой с лысинкой и подохнет».

– Была б дура, Ваня, я бы за неё не болел, – повернулся к другу Добран Глебыч. – Не в кого ей быть такой. И по твоей линии все люди как люди и по линии Маши, насколько я знаю, то же самое…

– Ладно, делайте, как знаете! – поднялся из-за стола расстроенный отец Даши. – Нам надо отчаливать, Глебыч, иначе назад поспеем разве что к утру.

– Отчаливать, так отчаливать, а ты вот что, – положил он на моё плечо свою руку. – Его, нашего Ивана Фёдоровича, не слушай, он на девчонке давно крест поставил. А я в душе в неё верю. И потом, видишь, у неё стресс. Это хорошо. Но сам к ней не подходи, жди, когда она сама к тебе пожалует.

– Ждите-ждите, пожалует она, сковородкой по голове! – покосился на нас хозяин дома. – Надежда юношей питает! Давай-ка Глебыч по коням!

Через несколько минут оба помора, вскочив на снегоходы и махнув на прощание, помчались по деревенской улице.

«Ничего себе задание – воспитывать Дашуньку! – посмотрел я им вслед. – Хоть бы у неё не возникло желания выяснять отношения».

Я на своём небольшом опыте хорошо знал, что такое общаться с подобными. Стервозность всегда замешана на глупости. Обычно чем стервознее, тем глупее.

«Какой ум увидел у Дашуньки Добран Глебыч? Была бы умной, не исковеркала бы своей жизни. Впрочем, почему исковеркала? Может, наоборот, всё у неё складывается так, как она хочет? А то, что торгует собой? Не беда, рынок есть рынок! Какая разница, чем торговать, если для человека главное в жизни зелёные? Сколько сейчас таких, наподобие Дашуньки? Красота человека превратилась в товар. Конечно, не сама по себе, но какое это имеет значение?»

Обуреваемый грустными мыслями я снова направился читать Некрасова. Поэзия немного отвлекала, к тому же не хотелось путаться под ногами у Марии Семёновны. Провалявшись на кровати около часа, возможно от пережитого утром, немного успокоившись, я задремал. Сквозь сон было слышно, как в соседнюю комнату, где сидела Дашунька, зашла Мария Семёновна. Очевидно, чтобы уговорить непутёвую дочку пойти позавтракать.

«Мать есть мать, – подумал я про себя. – Хоть какой ребёнок, но душа за него болит».

Проснулся я от голоса хозяйки:

– Юра, к тебе гости пожаловали! Давай-ка иди, встречай.

Вскочив с кровати, я выбежал в прихожую. В ней, переминаясь с ноги на ногу и застенчиво улыбаясь, стояли мои недавнишние «знакомые». У одного было перевязано лицо, но остальные выглядели вполне нормально.