«Очевидно, где-то близко от моей тропы проходят обширные брусничники, просто мне на эти плантации ещё не посчастливилось натолкнуться», – думал я, обходя очередную «мину», оставленную медведем. Но через пару километров я оказался на склоне холма, который от спелых ягод брусники казался красным.

«Ничего себе, сколько здесь ягод!» – невольно остановился я, поражаясь увиденному.

В это время, при виде человека, из брусничника, громко хлопая крыльями, поднялся выводок глухарей. Птицы отлетели в сторону и уселись на близстоящие кряжистые сосны. Мне хотелось набрать себе ягод, но для этого надо было тормознуться, потому я ограничился сбором брусники на ходу. Когда ягодная плантация, наконец, закончилась, я даже обрадовался. Теперь ничто не отвлекало меня от сосредоточения на дороге. Как я ни старался, но по моим подсчётам в сутки я проходил меньше двадцати километров. Тормозили частые обходные маневры, непроходимые заросли ерника и долгие, изнурительные спуски и подъёмы. К вечеру я буквально выбивался из сил, а результата не было.

«Вот, что значит – ломиться через горную тайгу напрямик, – раздумывал я. – Сейчас занимаюсь фактически топтанием на месте, что характерно либо для сумасшедшего, либо для отчаявшегося в жизни человека. Может, я уже свихнулся? – спрашивал я себя перед новым препятствием, возникшим на пути. – Посмотрел бы кто на меня со стороны! Одежда превратилась в сплошные дыры, надоело зашивать. Не лучше и с обувью. Ещё неделя такой вот дороги, и тайга меня разденет. Чтобы выжить, мне придётся спешно обрастать шерстью, – смеялся я над своим положением. – Может, все эти йети, тунгу, мангики, чулуканы[1] так в тайге и появились? Одичали, окончательно озверели и остались жить среди природы. Может, и меня ждет то же самое?»

Любопытно, что моё тело стало привыкать к холоду. По ночам, хотя температура стабильно опускалась ниже нуля, я не мёрз! Не ощущал холода и на пронизывающем северном ветру.

«Вот они, первые признаки озверения, – думал я, – ещё немного, и одежда мне станет не нужна, тело покроется толстой, как у дикого вепря, шкурой и такой же жёсткой колючей щетиной».

От подобной перспективы где-то в глубине души становилось жутко, хоть я и понимал, что мне это не грозит. Раздумывая над своим положением, я вышел по ручью к небольшому таёжному озеру. Оно образовалось в результате оползня и было в диаметре около ста метров. Место оказалось необыкновенно живописным: вокруг воды стояли золотые, в осеннем наряде, лиственницы, над ними застыло синее, без единого облачка, небо, а вокруг виднелись в дымке тумана горные вершины! Невольно залюбовавшись пейзажем, я подошёл поближе к воде, чтобы напиться. Но когда наклонился над зеркальной поверхностью и увидел, как мне показалось, своё отражение, то чуть не закричал от ужаса, осознав, в кого я превратился. На меня в упор смотрела страшенная буро-чёрного цвета звериная морда, вся в шерсти, с толстым носом и торчащими во всем стороны жесткими усами. На какую-то долю секунды сознание приняло кошмар, глядящий на меня из-под воды, за моё отражение.

«Всё! – подумал я. – Моя песенка спета. – Озверел!»

Но вдруг на глазах рожа поднялась из-под воды и превратилась в громадную выдру, которая, извернувшись змеёй, медленно поплыла вдоль берега.

«Так вот, кто глядел на меня из-под воды, – наконец, дошло до моего сознания. – Значит, есть надежда, что озверение откладывается».

Напившись чистой ледяной воды, я двинулся к лесу. В конце его мелькнул табунок оленей. Рогатые красавцы убегали в гору под защиту леса.

«Хоть места и пустынные, но звери человека знают, – отметил я про себя. – Значит, надо быть начеку».

Встреча с человеком в этих местах не сулила ничего хорошего. Поздно вечером, когда я таскал сушняк к своему костру, из распадка раздался волчий вой.

«На твою тропу вышел большой медведь, будь осторожен».

«Не было печали, так черти накачали, – вспомнил я пословицу. – Не хватало ещё войны с местным шатуном!»

Невольно перед моими глазами промелькнули прошлые встречи с косолапыми.

«Хорошо, если зверь идёт по моим следам из любопытства, а если моя персона для него – объект охоты? – размышлял я, гладя в огонь. – Что тогда? Короче, не спать мне сегодня ночью».

И я спешно занялся изготовлением из подручного материала самодельного экрана.

«Со стороны костра зверь не опасен, – я это хорошо знал.

– Плохо, если он подойдёт со спины, особенно, когда человек спит или дремлет».

Соорудив со стороны леса из срубленного молодого лиственничника нечто, вроде загородки, я уселся на свёрнутый спальник и, положив рядом взведенную «сайгу», отключил внутренний диалог.

Через несколько секунд эхолот моего глубинного бессознательного стал внимательно изучать окружающую местность.

На расстоянии сотни шагов от моего лагеря ничего подозрительного не было. Но тут я почувствовал на себе внимательный взгляд какого-то неведомого мне существа. Но что удивило, взгляд, разглядывающий меня, не излучал злобы. Холодка в солнечном сплетении не ощущалось. Через секунду я понял, что мой маленький лагерь с расстояния двухсот с лишним шагов изучает косолапый.

«Шёл бы ты своей дорогой! – послал я ему телепатическую реплику. – Человек у костра – тебе не враг, у нас разные дороги».

Моё послание привело зверя в замешательство. Вскочив со своей лёжки, он стремительно бросился к ближайшему лесу. Мне хорошо было слышно, как из-под его лап полетели камни. Но отбежав метров 50-60, зверь вдруг остановился. Он снова повернулся в мою сторону и тихо зарычал. В еле слышном мною рычании косолапого было удивление и вопрос:

«Почему я понимаю тебя, человек? Кто ты?»

«Такой же бродяга-охотник, как ты.» – ответил я мысленно зверю.

Поняв, что ничего ему не угрожает, косолапый стал медленно приближаться к тому месту, откуда убежал.

«А мне с охотой не везёт, – услышал я его рычание. – Думал, что-нибудь от человека мне может достаться…»

«Вот оно что? У тебя, оказывается, проблемы, Потапыч! Скоро в берлогу, и жир вроде бы набрал, но не можешь добыть мяса. Перед лежкой на зиму тебе обязательно надо его поесть. Иначе дело – дрянь. Что мне с тобой делать? – размышлял я. – Ты не враг, а обыкновенный поберушка-неудачник. Может, заняться и мне охотой? Запасы мои подходят к концу. Рюкзак почти пуст. Раньше я постоянно рыбачил, но сейчас реки поблизости нет. Иди моей тропой, – обратился я к наблюдавшему за мной медведю. Может, мне повезёт, завтра я буду охотиться.

«Ты, наверное, не человек, – донёсся рык зверя. – Такими люди не бывают. Я пойду за тобой».

«Вот и все переговоры. Теперь можно и поспать», – улыбнулся я сам про себя.

В порядочности медведя я не сомневался. Это люди могут говорить одно, а делать прямо противоположное. Звери не знают, что такое подлость, они прямодушны, и если можно так сказать о животных, честны. Проснулся я, как всегда, затемно. Наскоро позавтракав, я двинулся в сторону очередного перевала. Поднявшись на небольшое поросшее карликовой берёзой и редкими лиственницами плато, я остановился. В том месте ягельник был явно поеден оленями.

«Значит, где-то рядом и стадо», – стал я осматривать склоны соседних сопок.

Но сколько я не вглядывался, увидеть мне так ничего и не удалось. В то же время я чувствовал, что дикари далеко уйти не могли. Надо их поискать, дал я себе установку. И стал не спеша разбирать следы недавно пасшегося на этом плато стада. Через пару часов поиска я увидел отдыхающих оленей. Стадо не более 50-60 голов лежало среди камней на таком месте, что подойти к нему на выстрел было практически невозможно. Со всех сторон лежащих на отдыхе оленей ограждала такая крепь, что продраться через неё без шума не представлялось возможным.

«Что же делать?» – думал я, разглядывая в бинокль лежащих на отдыхе рогачей.

Хотелось не просто добыть зверя, но добыть такого, от которого в стаде больше вреда, чем пользы. Или одинокую старую самку или что ещё лучше, старого рогача, у которого большой гарем, но оплодотворить своих самок он уже не в состоянии.