Этот план начал вызревать в сознании Кесара в тот самый миг, когда Джорнил приказал ему отдать свой парадный наряд.

Люди Ральднора распустили слухи о возвращении Кесара — ложные, разумеется. Рэм, которого видели портной и девушка, предложил использовать заброшенный дом. Он сам когда-то устраивал такие засады и знал в городе несколько подходящих домов еще с тех времен, когда занимался разбоем.

Убийство совершили люди эм Иоли. Если совершили. Если все пошло по плану. Если. Вот что не давало ему покоя. Кесар обязан был сидеть здесь в неведении, и все должны были знать, что он сидит здесь в неведении. В этом-то и была вся суть.

В конце концов вино и девушка все же помогли ему расслабиться. Он провалился в глубокий сон — куда глубже, чем сердце земли, которой он владел.

И в этом сне темноту внутри его сознания вдруг разметал ураган. С криком он проснулся, и девушка схватила его за плечо.

— Это сон, мой господин, всего лишь сон, — бормотала она, пытаясь успокоить его.

— Нет, не сон, — он отпихнул ее, выскочив из постели. Она робко протянула руку, но Кесар ударил ее.

Она упала, тихонько заскулив, а он выбежал по лестнице на плоскую крышу. Там он стоял в ночи, залитой красной кровью Звезды, ощущая ее пульсацию в своей крови и глядя на темнеющий лес. Внутри у него была пустота. Словно отмер какой-то важный орган, а он все равно продолжал жить.

Он не знал, что это такое, но постепенно, насилуя себя, выдрал это ощущение из своего сознания. И отшвырнул прочь. И еще дальше...

Когда он вернулся, девушка так и лежала, распластавшись по полу.

— Иди сюда, — приказал он. — Ты была права. Это всего лишь сон.

Она подползла обратно к кровати и ласкала его до тех пор, пока он не захотел ее. Взяв ее, Кесар снова заснул, а Беринда свернулась в клубок, как кошка, прижимаясь к его спине с улыбкой ребенка, получившего прощение.

В синих сумерках, более не окрашенных Застис, мелькали руки мага, испуская потоки света. В неглубокой чаше поблескивали белые кости недавно убитого животного. За окном над бухтой висели звезды. На самой высокой дворцовой крыше тоже дымилась звезда, ужасный маяк для всего Истриса — погребальный костер в честь покойника королевской крови, горевший, по обычаю Шансара, уже больше месяца.

— Ну? — проскрежетал наконец Сузамун. — Что ты видишь?

Личный маг Сузамуна поднял голову, и таинственное мерцание вокруг костей померкло.

— Вы мудро поступили, мой король, вызвав его из Ксаи.

— В самом деле? Эту мысль подал мне мой совет. Черные народы, желтые народы... Наш маленький герой сделался знаменитостью. Мой Вис не очень-то переживает по поводу своего изгнания. И эти слухи, будто я пытался убить его, да еще дважды — сначала в Тьисе, а теперь здесь, в столице, но мои убийцы по ошибке напали на моего собственного наследника... Клянусь Ашарой! Это здешние мерзавцы, черный и коричневый сброд, напились и убили его, моего мальчика, узнав его даже в этих проклятых краденых одеждах. Или, может быть, Вольные закорианцы. Лазутчики, которые решили отомстить Кесару и ошиблись... — его голос сорвался. Сузамун действительно оплакивал сына, однако делал это в тайне от всех. Глаза его были сухи, но когда ему доставили тело, он в ярости разрыдался. Помимо всего прочего, Джорнил был символом неколебимости шансарского владычества в Кармиссе, продолжением династии королей-завоевателей. Теперь старшему из законных наследников Сузамуна было всего семь лет. Прочие были бастардами-полукровками или дочерями. Бесполезными.

— Мой король, — заметил маг Сузамуна, — даже Верховный правитель должен иногда прислушиваться к желаниям народа. Вы не могли поступить иначе, кроме как вернуть принца эм Ксаи к своему двору.

— И теперь я должен ласкать его, любить его, ублажать его, чтобы он сидел тихо. Хотя это из-за него погиб мой сын. А ведь я ни разу даже на собаку руки не поднял. Никогда! Все эти истории о Тьисе — сплошная ложь.

— Вы полагаете, что принц Кесар тоже может быть причастен к убийству Наследника?

— Не знаю. Вольные закорианцы, чернь, Кесар — почему бы и нет? Будь мы в Шансаре, я подверг бы его проверке, Трем Испытаниям — огнем, водой и железом. Но я не осмеливаюсь поступить так же здесь, в этой стране лгунов.

— Вы правильно делаете, что потворствуете ему, мой король. Созвездия, под которыми он родился, просто поразительны. И еще здесь сказала свое слово богиня, негромко, неразличимо, но бесспорно.

— Что ты имеешь в виду? — Сузамун, нетерпеливый и испуганный, замедлил шаги.

— Судьба принца Кесара отмечена Печатью богини. Нет смысла сопротивляться ему, мой король.

Сузамун вздохнул. Ему хотелось вина и шума, шансарской тризны длиной в десять ночей, громких погребальных песен и тостов в честь ушедшего, которые утолили бы его печаль. Но все это уже случилось. А этой ночью за его столом будет сидеть Кесар. Сегодня в полдень он без лишнего шума прибыл обратно, проехав по городу неузнанным, таясь, как вор. Как, возможно, один из подосланных им убийц.

Связать Кесара с гибелью Джорнила не было никакой возможности — если не считать одежды, в которой погиб наследный принц. Но, невзирая на Печать богини, дипломатию, магию и прочие пустяки, Сузамун видел все происходящее под странно искаженным углом, с точки зрения того, кем он был когда-то — вождя племени из края знамений и саг. Если Кесар решил, что король пытается убить его, и в отместку подстроил убийство принца, переодетого в его костюм, чтобы обвинение в этом пало на Сузамуна, то по шансарским меркам это была месть высшего разряда. И король, расценивая это как месть, отнесся к ней с должным почтением.

Однако он не усматривал в этом никакой существенной угрозы лично для себя. Это было бы совершенно нелепо. Кесар был никем и ничем, он лишь на краткий миг завладел умами Висов. И даже после смерти главного наследника Сузамун и пять его братьев продолжали стоять между всеми остальными и престолом Кармисса.

Пламя на крыше дворца понемногу меркло. Огонь угасал, как угасала Застис в небесах, пламя любви, жизни и смерти, и тем показывал, что меж всеми этими вещами нет особой разницы.

Лето тоже вспыхнуло перед тем, как окончательно умереть. На деревьях шелестели листья, подобные язычкам пламени. Тростник на прудах и озерах пожелтел, затем почернел, закаты стали долгими и тягучими.

После Тьиса и Анкабека Рэм, повинуясь планам своего хозяина, ждал продолжения. Во второй половине дня, перед тем, как отправиться в Ксаи, Кесар вызвал его к себе. Впервые Рэм оказался внутри этих скромных покоев вместо того, чтобы стоять на страже у их дверей. Судя по всему, способности юноши были замечены, и их хотели использовать еще раз — те самые способности, о которых Рэм уже почти год был счастлив не вспоминать... Аккуратно сочетая смутные угрозы и как бы ненароком врученные деньги, он сделал нескольких людей зависимыми от Кесара и вынудил их исполнять его волю. В результате Джорнил стал горстью праха, а Кесар возвратился в Истрис и обосновался в новых, куда более роскошных покоях, что явно доказывало его близость к королю.

Сложившееся положение не переставало смущать Рэма. Живущий за счет человека, чей холодный клинок ненависти, хоть и убранный до поры в ножны, всегда был готов нанести удар в спину, Кесар был сама безмятежность. Лишь напряженный застывший взгляд изредка выдавал истинное состояние его души. Эм Ксаи отдавал себе полный отчет во всем, что творится вокруг, и всегда был настороже. Его мозг не прекращал работать ни тогда, когда он пил вино Сузамуна, ни тогда, когда на улице к нему подбегали девушки, желающие поцеловать его. Такое положение, поддерживаемое ироническим осуждением Сузамуна и славой жертвы, могло продлиться долго — до тех пор, пока Висы Истриса мало-помалу не забудут и о хитрости Кесара, и о его роскошном въезде в город. Это лишь вопрос времени. И тогда, только тогда, ему будет подстроена какая-нибудь случайность. Кесар понимал это едва ли не более отчетливо, чем король.