Кесар задумался.

— Это не так. Но мне интересно, откуда вы взяли, что кто-то об этом говорит?

— На улицах только об этом и болтают. Ядовитая змея в Тьисе...

Кесар рассмеялся. Джорнил засмеялся тоже, хотя и не собирался делать этого.

— Так, небольшая рана в бою. Никакая не змея. И совершенно не вижу, зачем Сузамуну убивать меня, — добавил он, — если в его власти услать меня в Ксаи и обречь на смерть заживо. Это куда хуже.

Джорнил, который не очень-то любил Кесара, но тем не менее неодолимо к нему тянулся и с самого детства регулярно завидовал ему как проклятый, изумленно фыркнул.

— Я могу приехать навестить тебя там.

— Ради богини, не делайте этого. Приезд члена королевской семьи в Ксаи убьет вашего отца на месте. Не стоит. Лучше помните обо мне здесь. Носите мой наряд вместо меня. Говорят, в эту краску добавили кровь тринадцати девственниц, чтобы добиться нужного оттенка.

Разрываясь между доверием и насмешкой над застийским возбуждением, Джорнил поднял чашу с кислым молодым вином и осушил ее.

Ксаи находился на равнине к юго-западу от Кармисса, очень далеко от столицы. Путь туда занимал от пятнадцати до семнадцати дней, в основном из-за скверных дорог или вообще полного их отсутствия. Постоялые дворы там тоже были скверными или вообще отсутствовали. Стада диких зеебов носились по плоской равнине, как будто сами не желали где-то задерживаться. На землях поместья ютились две деревеньки. Сама усадьба была настоящей развалиной. Островки тропического леса, плавающие в заболоченном озере, придавали дому особую атмосферу и запах.

В детстве Кесар провел в этом забытом богами месте вполне достаточно, чтобы отдавать себе отчет, как сильно ненавидит его.

Он метался в своем заточении, как раненый лев. Ночами, а время от времени и в ослепительные дни, Застис овладевала им, заставляя искать облегчения у жалких женщин, бывших его собственностью. Он ездил верхом, упражнялся с оружием и пытался охотиться на этой бесплодной земле. Солдаты, которых он взял с собой, упивались дрянным местным пивом, а потом извергали его наружу, на все лады проклиная Сузамуна, Кесара и всех богов сразу.

Он пробыл там не меньше месяца, прежде чем получил известие. Оно пришло оттуда, откуда он его отчасти даже ожидал — от капитана-полукровки Ральднора эм Иоли.

Двенадцать дней спустя тот сам появился в Ксаи в сопровождении всего лишь троих человек. Добрый знак.

Они устроились на плоской крыше виллы, под навесом. Солнце клонилось к островкам леса на озере, стаи галдящих птиц то опускались на воду, то вновь срывались с нее.

— Я все больше и больше прозреваю, — с мягкой настойчивостью объявил Ральднор эм Иоли. — Нас просто использовали. Меня, моих товарищей-капитанов и вас, лорд принц. Нас собирались принести в жертву. А потом Сузамун послал бы кого-нибудь из своих фаворитов очистить моря от врагов, и тот прославился бы за наш счет. Мы, как те слуги, что пробуют угощения на королевском пиру, должны были умереть, испытав на себе силу яда.

Кесар еле заметно усмехнулся. По его знаку служанка вновь наполнила кубок иолийца.

— Так что ничего удивительного, что вместо награды нас ждало наказание, — продолжил эм Иоли. — Меня разжаловали из капитанов. И оштрафовали — оштрафовали, клянусь Ашкар, за то, что устроил недозволенное представление для толпы! — он сделал глоток. Кровь светлой расы досталась ему не из Шансара, а из Вардата, поэтому он назвал богиню вардийским именем. И это было очень кстати, поскольку можно было не опасаться, что в нем вдруг пробудится солидарность с земляками. — Сузамун что, совсем спятил?

Кесар пожал плечами.

— Король верит в превосходство своей желтой расы. Те, в ком течет смешанная кровь — пусть даже воплощенная в столь славных цветах, как у тебя — пятно на безупречной чистоте его народа. Признаюсь, что до Тьиса я не вполне осознавал это. А теперь, Ральднор, я гадаю, долго ли вообще мне осталось осознавать что бы то ни было.

— Значит, вы все еще опасаетесь за свою жизнь?

— Если я сгину в Ксаи, никто этого не заметит.

— Вы не правы. Столица до сих пор восхваляет вас, даже сейчас.

— Значит, я могу быть спокоен до тех пор, пока толпа помнит меня. А потом — возможно, еще одна змея.

— Он может дотянуться до любого из нас.

— Безусловно.

Они снова выпили. Ральднор эм Иоли грохнул о стол пустым кубком.

— И какой у нас выход, кроме как бежать из Кармисса, словно преступники?

— Вряд ли я смогу выбраться с острова, раз сам король заточил меня здесь, — возразил Кесар. — Возможно, он только и ждет, чтобы я это сделал. Тогда можно будет обвинить меня в измене и казнить — все по закону.

— Все-таки он безумец.

— Одержимый, несомненно. Но разве после войны Равнин у людей темной крови осталась хоть какая-то надежда?

Ральднор, которому стало не по себе, инстинктивно пригладил волосы. До недавних пор его внешность, которой он был обязан своим блистательным именем, была ему скорее на руку, чем наоборот. Сам богоподобный Повелитель Гроз Ральднор был полукровкой.

Солнце уже плескалось в воде, догорая и уходя ко дну, как корабли Вольных закорианцев. Вино тоже почти кончилось.

— Беринда, — повелительно обратился принц к служанке. Та бросила на него робкий и забитый взгляд человека, рожденного рабом, и ускользнула, чтобы вновь наполнить кувшин.

— В любом случае я удивлен, что ты счел меня достойным своей заботы, — раздумчиво произнес Кесар. — После того нашего спора на море...

— Из-за рабов на галерах, которых вы оставили гореть заживо? — Ральднор бестрепетно встретил его взгляд. — Этот поступок показался мне омерзительным, мой лорд. Но именно ваша безжалостность, хоть она и воистину отвратительна мне, сулит вам в моих глазах — как бы это выразить? — великое будущее. Блестящее будущее. Вы уничтожите все, что встанет у вас на дороге.

— И ты, — заключил Кесар, — решил, что разумнее будет рискнуть и остаться рядом со мной, чем оказаться у меня на пути.

Ральднор кивнул с немалой долей иронии. Он был поразительно умным и восприимчивым человеком, и именно эти качества время от времени толкали его на опрометчивые и неразумные поступки.

— Ты спрашиваешь, можно ли как-то противостоять злой воле короля, — снова заговорил Кесар. — Думаю, что да. Нужно нечто, столь явно показывающее всем его причастность к этому, чтобы он никогда больше не осмелился снова покуситься на нас. Нечто, проникнутое такой насмешливой справедливостью, чтобы Истрис до конца жизни помнил это. И обидное, если ты предпочитаешь, чтобы твоя месть была болезненной.

Ральднор вздрогнул. Сейчас он находился рядом с тем же человеком, что и тогда, на борту кармианской галеры. Но он хорошо чувствовал обстоятельства и умел к ним приспосабливаться.

— Прошу вас, мой лорд, просветите меня, — сказал он с недрогнувшим лицом.

Кесар в двух словах обрисовал свой план.

— Клянусь всеми богами, разрази их гром! — выдохнул Ральднор, чья висская мать была шлюхой, довольно известной в иолийском Городе наслаждений.

По крыше, выделяясь на фоне бронзовеющего вечернего неба, возвращалась с вином служанка Беринда. Она не слышала ни слова из того, о чем говорилось, да это ее и не интересовало. Ее занимали куда более существенные вещи. Наклонившись, чтобы наполнить кубок Кесара, она вспомнила ночь, проведенную с ним на ложе, и вдохнула его пряный мускусный запах, тут же ударивший ей в голову.

Он не обратил на нее внимания.

Жрица Эраз ощутила, что в Святилище бесшумно вошел кто-то еще, скрываясь за занавесом из золотой чешуи. Своим внутренним зрением Эраз заглянула туда — и мгновенно узнала пришедшую, не только по ней самой, но и по крошечному, еле уловимому второму существу внутри нее, теплившемуся слабее, чем остывший уголек.

Была пора, когда огоньки храмовых светильников еле мерцали, а занавес перед богиней не поднимался от простого наступания на летящих мозаичных драконов. Стоял час между полуночью и зарей, в древних мифах Равнин-без-Теней зовущийся Часом Волка. Час бессонницы, сомнений и ненависти к себе, а иногда и смерти.