Затем произошло нечто, чего Улис-Анет так и не поняла — только ощутила последствия. Позже она иногда сомневалась, иногда верила в случившееся.

Кесар не умер. Еще нет. Она узнает о его смерти. Наверняка.

Незадолго до заката грозовая туча проплыла над морем и ушла куда-то на северо-восток. Улис-Анет поднялась со своего камня, зашла по колено в прибой и провожала глазами черное облако, пока оно не растаяло на горизонте.

Примерно час спустя на краю неба появилась еще одна туча — на этот раз черная с краснеющим краем. Сначала Улис-Анет решила, что эта краснота — отблеск зашедшего солнца. Потом ей почудилось, что она видит ночной кошмар, ибо темным облаком были закорианские галеры, а красным отсветом — вспышки огня.

Не разбирая дороги, она бросилась бежать примерно в ту же сторону, куда раньше удалилось семейство — на запад, словно желая убежать от наползающей ночи.

В темноте она разглядела вдали какие-то огни и приняла их за пожар, но затем поняла, что это огни факелов. Они маячили в неглубокой бухточке, где несколько грубо сколоченных, протекающих лодок бились друг о друга на волнах.

Там были люди — не очень много, как выяснила Улис-Анет, когда подошла поближе.

— Смотри, у нее волосы цвета лепестков улиса, — воскликнул один из них. — Добрая примета.

До сих пор она служила лишь дурной приметой.

— Куда вы направляетесь? — спросила она у них.

— На остров.

Она непонимающе взглянула на них. Какой остров? Кармисс сам по себе остров.

— К святому алтарю, — пояснил другой мужчина. — Однажды Леопард уже разгромил это место. Он не вернется туда снова. Там безопасно.

Под покровом безлунной ночи они двинулись в сторону Анкабека, прихватив с собой Улис-Анет — за ее счастливые волосы.

Люди Водона бросили Ее в море со скалы — анкабекскую богиню, Ашару-Анакир. Там она и лежала, погруженная в сон, так же, как в Иброне над Корамвисом. Ибо сказано: «Однажды она увидела наш мир во сне».

Траурный силуэт на траурном небе, заслонивший звезды, остров понемногу вырастал из моря.

«Разве я уже не проделала этот путь раньше? В мгновение ока, мертвая?» — спрашивала себя заравийка. Но нет, и это тоже сделала Вал-Нардия.

За прибрежной полосой вздымался остров, однако деревня была опустошена Леопардом. Говорят, на острове не осталось ни одной живой души, теперь тут обитают лишь призраки — убитая жрица и ее народ... Но кто ходил проверить это?

Они вошли в деревню и расположились, как смогли. Остатки стен укрывали от порывов ветра. Люди достали и натянули какие-то шкуры, чтобы развести костер под их защитой. Они увидели на скале ящерицу, маленькую серую драгоценность, живую, несмотря ни на что. Приготовили скромный ужин. Их состояние было неподдельно радостным, но здесь, на тихой пристани, всегда останется запах утраченного, того, что творится во внешнем мире. Они даже не упоминали о Висе.

Думая о Кесаре, Улис-Анет не могла есть.

— Мне кажется, ты кого-то потеряла? — участливо похлопала ее по руке одна из женщин.

Улис-Анет посмотрела на землю, на звезды в небе — и эти звезды увели ее прочь, по каменистой тропе, через какой-то жутковатый лес. Темнело, но тут и там можно было разглядеть ветви и сучья, сохранившие жизнь и теперь выплескивающие ее наружу маленькими смолистыми почками, наполнившими воздух сладостью. Она шла по этой тропе почти час.

Храм стоял на самой высокой точке острова. Приоткрытые ворота зияли узкой высокой щелью — двери были разбиты, а их механика прямо-таки выдрана с корнем. На стенах чернели старые отметины. Но, хотя внизу путь был буквально проломлен, верхнюю часть храма, где располагалась святилище, по-прежнему надежно запирала круговая стена.

Улис-Анет подошла к камню и припала к его прохладе ладонями и лбом.

Вал-Нардия повесилась. «Не для того ли и меня доставили на Анкабек?» — подумалось ей.

Снаружи, в сожженной роще, запела ночная птица. Жизнь среди смерти.

О, Кесар, Кесар...

Улис-Анет упала на колени, прижимаясь губами к непроходимой стене. Откуда-то, должно быть, из детства, выплыла старая молитва эманакир. Она произнесла ее слова, не понимая ни их значения, ни цели, и слезы ее были теплее, чем опаленный камень.

— Не то, чего не хватает, и не то, чего желаю — дай мне лишь то, что я есть!

Через миг камень подался. Часть стены перед Улис-Анет медленно отодвинулась. Стена была подобна флейте, но нужные точки располагались так низко, что нажать на них можно было, только опустившись на колени. Флейта отзывалась на дыхание самого разного вида, оформленное звуками речи. Все молитвы, а их было более сотни, являлись ключами, и Улис-Анет случайно нашла один из них.

Святилище за отодвинувшейся стеной было в таком виде, в каком оставили его пираты, и погружено во тьму. И все же Улис-Анет шагнула вперед. Она боялась, понимая, что стена снова закроется. Лишь оказавшись заключена внутри, девушка увидела выход — через одну из внутренних дверей, тоже взломанных людьми Водона, и далее, по лабиринту подземных переходов...

Она стояла во тьме, с хрустом давя ногами то ли какие-то черепки, то ли человеческие кости, не видя даже статуи богини, которая могла бы ее успокоить.

И все же богиню можно было вызвать. Она была здесь для всех, кто взывал к Ней — не о том, чего не хватало, не о том, что было желанно, но о том, что являлось его сутью.

Нет, перед ней парил вовсе не призрак Вал-Нардии. Это была женщина, о которой они шептались в лодке — жрица Эраз.

— Помоги мне, — взмолилась из темноты Улис-Анет.

«Помощь в тебе самой. Ты сама должна помочь себе».

— Да, — кивнула Улис-Анет. — Помощь во мне. Я обязана помочь себе.

Послание из Вольного Закориса в Кармисс было весьма сжатым. Ваш король у нас. Собираетесь ли вы платить выкуп? Лорд-правитель Истриса поинтересовался его размерами. Ему ответили: выкуп — Кармисс. Таковы были закорианские шутки. Кесар уже подарил Леопарду принца Рармона, брата Повелителя Гроз. Но Леопард желал иметь самого Кесара и теперь получил его. Точно так же он получит и Кармисс — отданный или завоеванный. Они уже пометили эти берега, как свои.

Дни становились все теплее, черные грозовые тучи ежедневно собирались на небе и изливались дождем на Вис.

На севере дорфарианские корабли с баллистами начали мало-помалу выходить в недружелюбное море. Это были не серьезные походы — в основном, чтобы отвлечь врагов от королевства Ральданаша, где накапливались войска и вооружение. Как-то ночью группа дорфарианцев подплыла и подожгла четыре закорианские галеры. Пока на верхних палубах бушевал пожар, дорфарианцы через пролом проникли в трюмы и, разбивая цепи, освободили почти всех рабов. Их доблестный подвиг воспели в песнях, но как-то позабыли, что в это же самое время пятьдесят закорианских кораблей вошли в главное русло реки Окрис. Таким образом, перед ними открылась широкая дорога в самое сердце Дорфара. Дельту реки удерживал гарнизон в семь тысяч человек. Они мужественно сопротивлялись закорианскому нажиму, который, похоже, и не думал ослабевать. Появлялись все новые черные галеры, в ответ все новые части, в основном заравийские и дорфарианско-ваткрианские, подтягивались к устью ускоренным маршем или крались на восток к блокированному побережью.

На берегах Оммоса было прямо-таки черно от кораблей. Оммосскую оборону в который раз пробили в Карите, этом неизменно слабом месте. Но дорфарианские войска, направленные сюда как раз на подобный случай, устроили удачную засаду, разбили и отбросили силы Йила обратно в море.

Из Зарависса поступили донесения о схватках в порту города Илах. Далеко на севере его дозорные башни озаряли небо малиновыми вспышками, словно там дышал дракон.

На востоке замер в безмолвии смешанный с грязью Ланн. Никто пока не приходил его завоевывать, но опустевшие деревни говорили сами за себя. Дым от старых пожарищ рассеялся, на холмах распустились цветы, однако все жители словно переселились куда-то на луну.