— Это путь к истинной любви — так он сказал.

— Путь. К любви, — повторил Юноша.

— Им разрешено только двадцать шесть визитов, — прошептала я.

— Кому? — спросила девочка-продавец.

— Он сказал, что он писатель, — продолжала я, глядя Юноше в глаза.

— Кто? — спросила девочка-продавец.

— Писатель. И что он написал? — спокойнее и ровнее заговорил Юноша.

— Восемьдесят пятый псалом, — ответила я.

Юноша вдруг неловко рассмеялся. Так, как будто смеялся впервые в жизни. И лицо его еще не умело участвовать в этих новых для Юноши чувствах. Он взял диск и, счастливо зажав его в руке, не попрощавшись, глядя перед собой и о чем-то глубоко размышляя, медленно пошел к выходу.

— А… э… — воскликнула было девочка. Но я шепнула ей:

— Чшшш… Я уплачу, не кричи.

Я быстро уплатила за диск и побежала за Юношей следом. Я вдруг почувствовала, что просто так нельзя его отпустить одного, такого беззащитного, что его надо отвести домой. Но Юноши нигде не было. Никто из скучавших у входа его не видел, на мои вопросы пожимали плечами и отрицательно мотали головами, в соседних магазинах его не оказалось…

Я вернулась назад к девочке за выбранными фильмами, и она, озадаченная, спросила:

— А это кто?

Я не ответила. Пусть думает сама, пусть будет внимательной и чуткой, пусть научится их распознавать. Пусть научится их выслушивать, отвечать на их вопросы и, если надо, защищать. Ведь им разрешено всего двадцать шесть визитов. Они сильные и всемогущие, когда находятся там, в своем пространстве, в своем времени, среди своих. А когда они здесь, среди нас, когда они попадают сюда, не умеющие даже смеяться, они нуждаются в защите. Тем более когда они приходят в первый раз.

Один у меня в семье хороший мальчик есть, умный и мечтательный мальчик — затылочек у него пахнет осенними сухими грецкими орехами, а когда набегается, то мокрым воробьем. Как пахнет мокрый воробей? Мокрый воробей пахнет скорлупкой грецкого ореха. Так вот этот мальчик, еще когда был маленьким совсем, рассказывал: «А знаешь, ангелы нас спасут, ангелы есть, — говорил мальчик, — я даже видел одного. — Так говорил мальчик. Он сидел напротив меня, болтал ножками, и носок сполз, и коленка в зеленке, мальчик смотрел серьезно мне прямо в глаза. — Я видел, — мальчик кивал головой, подтверждая, — да-да, честно, — и распахивал руки широко, — я видел даже несколько красивых ангелов».

— Они знаешь как? — рассказал однажды мне уже подросший, уже повзрослевший мальчик. Говорил он очень серьезно. — Они как сделают хорошее дело, они же долго его планируют, высчитывают, чтобы все события совпали, чтобы все люди были именно в тех местах, где должны быть в тот момент… И эти ангелы… Им же обязательно надо делать хорошее. Вот как тебе дышать. Ты если не дышишь, то что? Так и ангелы. Они вдруг мгновенно оказываются в нужный миг в нужном месте. — И взгляд у моего мальчика такой, как будто он все видит сейчас, как будто он там.

— Я видел вчера, — продолжает мой взрослый, совсем взрослый, мой драгоценный мальчик. — Вот стоит юноша, парень один, — мальчик чуть-чуть картавит и говорит «па’ень», — и ждет свою девочку. И вдруг откуда-то слева мчится огромный джип. А там гололед, джип теряет, — мальчик говорит «те’яет», — теряет управление и несется прямо на па’ня. В том же месте, где понесло джип, в том же месте начинает крутить другую машину, идущую на большой скорости вслед за джипом. И она тоже несется на па’ня. И вот! В последнюю секунду к па’ню стремительно подлетает невидимый никому ангел, прозрачный и легкокрылый, подлетает и от…от… от-т-талкивает этого па’ня. Руками отталкивает прямо в грудь. И тот мгновенно отбегает назад. Лунной походкой. В последнюю секунду. В последнюю долю секунды! — говорит мальчик, помахивая перед своим лицом ладонями с растопыренными пальцами.

— И слушай дальше, — рассказывает мой мальчик, — иногда эти ангелы, которые сделали по всему миру вот такие чудеса, по воскресеньям, наверное, слетаются на большую поляну, похожую на сельский стадион, — говорит мой взрослый сын, — они радуются, прыгают и обнимаются, как — знаешь как кто? Да-да, как футболисты! Да, как футболисты, которые забили долгожданный гол и выиграли матч. Ангелы прыгают, как… как третьеклассники! И обнимаются, и кричат от радости — оле! оле! оле! — и обмениваются футболками…

— Чем обмениваются? — переспрашиваю я.

— Ой, нет, ангелы обмениваются… они — крыльями меняются и… фффф-рррр!!! — улетают к себе. Один за другим. Один за другим. Прозрачные, тонкие, легкокрылые. И никто их не видел. А я видел.

— Видел! Видел! — упрямо твердит мальчик. — Еще давно, в детстве. Ты мне веришь или нет?

Я верю. Ведь все правильно. Есть ангелы. И есть люди, которые их видят. И те и другие редкость. А что, я ведь тоже видела. Одного. Там, в магазине DVD-дисков.

Дорогое Мироздание. Ты ведь разумное и доброе. Я знаю, что ты частенько сидишь за письменным столом, или где ты там сидишь? Я знаю, что ты меряешь циркулем и вычисляешь на логарифмической линейке процент возможности попадания человека в ту или иную ситуацию…

Вот как с тем шотландским фермером, помнишь, Мироздание? Ну как не помнишь. Это ты ведь лично сначала заманило английского подростка в болотистое место, и мальчик бы утонул, если бы на его крики, опять же по твоему плану, не подоспел тот самый шотландский фермер. Что значит не помнишь? Много было дел, всех не упомнишь? Напомнить? Ладно.

Короче, Мироздание, однажды незнакомого английского мальчика спас английский фермер. А на следующий день в его дом, этого фермера, явился, по всему виду, очень состоятельный джентльмен, отец спасенного мальчика, и хотел оставить денег, или подарок, или что-нибудь еще он хотел оставить в благодарность. А фермер, как настоящий мужчина, отказывался. А джентльмен настаивал. А фермер был даже немного мрачен и немногословен — так я себе его представляю, этого фермера. И как он выходит навстречу к джентльмену, как вытирает руку о комбинезон, потому что джентльмен снимает перчатку и подает на прощанье фермеру руку.

И тут на крыльцо домика фермерского выбегает подросток. И тогда джентльмен говорит фермеру:

— О! Вот шанс!

Я дам вашему сыну образование — вот что я сделаю.

И фермер буркнул:

— Ну ладно.

Потому что он и сам часто задумывался, какой у него смышленый сын и что ему надо учиться, а средств на учебу нет. И сын фермера окончил школу, а потом медицинскую академию. И потом стал разводить… плесень. Нет-нет, Мироздание, никаким неряхой он не был, нет! И не поэтом! Он стал великим ученым, изобрел практически панацею двадцатого века — антибиотик пенициллин — и даже этим антибиотиком спас от воспаления легких сына того самого джентльмена, который много лет назад приехал благодарить отца этого будущего ученого, открывшего пенициллин, за то, что тот спас его сына, который тонул тогда в болоте. Легенда гласит, что одного из этих бывших подростков звали Александр Флеминг, а второго Уинстон Черчилль.

Возможно, дорогое Мироздание, это уже потом люди сами придумали такую красивую легенду, приписав тебе заслуги. Легенду, где так все замечательно совпало, потому что людям свойственно верить в чудеса и они просто обожают удивительные совпадения.

Но ведь ты же на самом деле способно на чудеса, а, Мироздание, а? Или нет? Тебя иногда просят, просят. И когда теряют на тебя надежду, ответственность за совпадения и чудеса опять же берут на себя обычные люди.

Вот я видела недавно фотографию. Лучшую фотографию года. Или, может, века. Сидит Санта, к нему на колени вот-вот заберется мальчик. И подпись под фотографией: «Сейчас этот мальчик попросит Санту, чтобы его отец, военнослужащий, миротворец, побыстрей вернулся домой». Казалось бы, обычная рождественская фотография. Но отличие от других картинок лишь в том, что тут же, спрятавшись за яркой рождественской елкой, сидит папа этого мальчика, в военной форме и тяжелых башмаках, сложив сжатые кулаки между коленями, сидит и ждет своего выхода. Сейчас мальчик Санте скажет то, что он уже написал в письме: «Хочу, чтобы папа вернулся». И в тот же миг папа вернется.