Стой, шофер! Открывай кабину!
Сердце радо родным местам.
Здесь известную всем картину
гениальный писал Левитан.
…Бесконечное русское поле.
Солнцем выжженная трава.
У ромашки от скорбной доли
наклонилась к земле голова.
И по этой равнине убогой
раскалённая добела
арестантская горе-дорога
на картине его легла.
Нет! «Владимирка» не такая,
не в пожухлых цветах и тоске:
рожь к её подступает краю —
сорок зерён в одном колоске.
Проплывают вдали комбайны,
сытным злаком набив зобы,
и уходят в простор бескрайний,
осторожно шагая, столбы.
Но художник здесь видел другое…
Где-то в синем просторе дорог
колокольчик звенит под дугою,
словно в поле дубок одинок.
Кто там едет дорогой печальной
и о ком так скорбит бубенец?
Может, это писатель опальный?
Может, спившийся на смерть купец?
Путь безрадостный, слёзный, долгий
не считая пройти за труд,
души страждущие — богомолки
в храмы древние здесь бредут.
Костылями стуча в селеньях,
исчезают они во мгле,
чтоб спросить в небесах спасенья,
коль отказано в нём на земле.
Под ногами земля, как пепел,
и морщинистый след в пыли.
Здесь колодников звонкие цепи
трижды проклятый путь мели.
Нет! «Владимирка» не такая!..
С горизонтом сливаясь вдали,
низко кланяется золотая
рожь хозяевам этой земли.
По сверкающему асфальту
мчат машины. — Посторонись!
На полуторке звонким альтом
про Катюшу поёт гармонист.
Из какого же он колхоза?
Может, едет на праздник к нам?
И под музыку пляшут берёзы,
взявшись за руки, по сторонам.
Пусть же новый напишет художник
вновь Владимирку нашу так,
словно век животворный дождик
орошал этот древний тракт.
И чтоб каждый на ней заметил, —
впереди, украшая пейзаж,
в город едет на нашей «Победе»
председатель колхоза наш.
