Примеру Лейбы Майоровича последовал и сын михновского арендатора – Гершон Хаскелевич. Он давал показание в заседании суда 20-го апреля добровольно, без пыток и, не смотря на то, что в тюрьме он сидел в одиночной камере и допрашиваем был особо от других обвиняемых, его показание совершенно согласно с показанием Лейбы Майоровича. “Все заподозренные евреи – говорил он – вместе со мною, Гершоном, убили того человека в горнице, в корчме, что на михновском тракте, причем вытачивали из него, еще живого, кровь и пороли жилы ножем. Когда выточили кувшин крови, Мошко Майорович отвез в Заслав бутылку с кровью и отдал ее для кагала Берку Авросеву. Обь этой крови знал раввин, а также все кагальные старшины. Остатки крови роздали нам для совершения обряда. Всем нам было приказано, под угрозой синагогального проклятия, никому не говорить о происшедшем, а также никому не сообщать об этом распоряжении. Тело покойного Антония, с зажатым ртом и завязанными платком и веревкой глазами, мы отнесли в лозы, в болото, в подонки. Одежду его – жупан, пояс, штаны и рубашку – я, Гершон Хаскелевич, по приказанию упомянутыx евреев бросил в печь и сжег. Что мы делали, в том я сознаюсь”.
В заседании Суда 28 Апреля Гершон Хаскелевич снова подтвердил свое первоначальное показание и при этом сказал следующее: “когда я был при нагрузке панской горелки в винном погребе в Покощевке, тамошний арендатор Яков обратился ко мне с следующими словами: “Гершон, Мошко белгородский требует тебя зачем -то в загалицкую корчму и я там буду. Мы условились на определенный день. Вечером я поехал в Михново, а когда приехал домой, отец спросил, – зачем я приехал. Я сказал, что для отдыха. Затем, после ужина, ночью, когда мы уже собирались спать, из Заслава приехали на своих лошадях Берк Авросев и заславский школьник Абрамек и просили меня вывести их на белоградскую дорогу. Так как и мне нужно было туда же, я сел к ним на воз и вместе с ними приехал в Загалихскую корчму. Здесь мы застали закрутецкого арендатора Мошка, покощевского арендатора Якова, ключника Лейбу, Мошко Майоровича, Лейбу Мордховича и Мордуха Янкелевича. Здесь же присутствовали я, Гершон Хаскелевич, Берк Авросев и Абрамек -школьник. По приказанию Берка, школьника и других, все мы присягнули над Библией в соблюдении тайны. Зоруха при этом я не видел. По принесении присяги, арендаторы Яков покощевский и Берк закрутецкий подошли к пьяному человеку, закрыли ему штанами глаза и рот и завязали веревкой чрез губы на затылок. Арендаторы ударили его несколько раз обухом секиры. Тогда Мошко белгородский, Берк Авросев и Абрамек - школьник начали вскрывать жилы на руках покойника, а Мордко Янкелевич ударил того человека в плечо. Под кровь поставили миски: на ногах вскрывали вены. Я, Гершон, содрал ногти с двух пальцев на левой ноге. Ключник и вышепоименованные евреи делали тоже. Кровь из мисок сливали в бутылки. Самого покойника мы снесли на воз и, отвезши в лозы, положили под сгнившим сеном. Кровь распределили следующим образом: Яков с Мошком взяли бутылку, Берк со школьником – также бутылку, третью бутылку – белгородские арендаторы, а остальное – Яков покощевский послал, чрез своего шурина, Мошко Майоровича, в Заслав для передачи Берку Авросеву. Я, Гершон, в тот же вечер поехал в Покощевку, а остальные упомянутые евреи разъехались по домам. Что касается платья убитого, то я не знаю, кто его сжег”. – Мошко Майорович, – правда, после пытки, – подтвердил все показанное Зорухом и Гершоном. Один старик еврей, хозяин корчмы, в которой было совершено злодеяние, Мордко Янкелевич, несмотря на пытки (его растягивали колесом и прижигали шинами), ни в чем не сознался и все время упорно молчал. Даже на очной ставке, когда сын его Лейба сказал ему в глаза: “И ты, отец, был при yбийстве покойного Антония”, – он и тогда не хотел ни в чем сознаться, только опустил вниз глаза и путался в словах...
Свидетельские показания обнаружили, кроме обвиняемых, еще многих соучастников в совершенном злодеянии. Но они почему-то не были привлечены к суду, да и из обвиняемых были осуждены только четыре: зато над ними был произнесен приговор чрезвычайно суровый, а именно: 1) содержателя корчмы Мордко Янкелевича суд постановил посадить живым на кол и оставаться ему на колу до тех пор, пока птицы не съедят и пока его безчестные кости не разорвутся и не спадут на землю; 2) с сына михновского арендатора Гершона Хаскелевича, с живого, содрать четыре полосы кожи, вынуть сердце, разрезать его на четыре части и развесить их в окрестностях города, на кольях, прибив гвоздями; голову посадить на кол; а внутренности обмотать вокруг столба виселицы; все это должно висеть до тех пор, пока не будет съедено птицами; костей его никто не должен снимать с кольев; 3) Мошке Майоровичу живому отрубить ноги и обе руки по локти, а самого с отрубленною головою посадить на кол, ноги и руки прибить железными гвоздями к виселичной балке; 4) Лейбу Мордковича – четвертовать живым, голову повесить на кол, внутренности обмотать вокруг виселицы и содрать с него две полосы кожи. – Произнося этот приговор, суд заявил, что он оказывает осужденным снисхождение, так как их следовало бы подвергнуть наказанию по предписаниям магдебургского права, согласным с саксонским правом, т. е. раскаленными щипцами рвать их тела, вырвать глаза, язык и т. п. Тяжело было евреям сознавать, что это “Заславское дело” всему миpy открыло ясно, на какие злодеяния толкает их талмуд, и потому, не смотря на сознание подсудимых, они начали обвинять суд в несправедливости, нахально отрицали существование ритуальных yбийств, осужденных злодеев объявляли невинными и святыми страдальцами, установили в честь их даже особое поминальное богослужение, распространяли лживые брошюры, вроде “Заславских Мучеников”, прославляли извергов в надписях на их надгробных памятниках и т. п. [93]
Суровость наказания осужденных по “Заславскому делу” ничему не научила евреев и не прекратила совершения ими изуверных ритуальных убийств. Уже в следующем, 1748 году, было совершено евреями такое же злодеяние. 18-го Апреля, в четверг, после праздника пасхи, маленькие пастухи нашли близ села Анновки, по пути к Несторовцам, в долине Глубокой, в борозде, прикрытый дерном труп ребенка. По оффициально произведенному осмотру оказалось, что ребенку было не более полутора года от рождения и что он был не убит, а замучен: по средине головы у него было две раны, глаза вынуты, вынуты также язык и передняя часть шеи (вилочка); у правой подмышки – рана, доходящая до самого сердца; на левой руке у подмышника на жилах рана; на правом колене – рана; на правом бедре, близ половых органов рана; что касается остальных имевшихся ран, то они не могли быть исследованы, так как уже сильно почернели. Скоро было доказано, что ребенок этот “незаконнорожденный” и принадлежит крестьянке Мандзе. Мандзя была арестована в селе Чанкове. Она показала, что ребенок ее что зовут его Яном, что ему всего полтора года, что он незаконнорожденный, прижит ею от батрака Леско и что его отняли у нее Дунайгородские евреи – Мендель Ейзикович, Мендель Зейликович и Либерман Гаскелевич. И добровольно несколько раз, и после двукратной пытки, Мандзя показала, что когда она случайно зашла с ребенком в дом, в котором находились означенные евреи, они сперва уговаривали ее поступить к ним в услужение, потом дали ей выпить рюмку водки красного цвета и другую рюмку водки черного цвета, после чего она впала в состояние умопомрачения и потеряла сознание. Евреи вытолкнули ее из дома, а ребенка оставили у себя. Находясь в безсознательном состоянии, Мандзя бродила по различным селениям и полям, ночевала под заборами, пока ее не арестовали. Евреи на суде упорствовали и ни в чем не сознавались; а в свое оправдание от неправильно (будто бы) наведенного на них обвинения в умерщвлении христианского ребенка они ссылались на буллу, данную папою Павлом III 12-го Мая 1540 года, в коей имеется свидетельство о том, что евреи не употребляют христианской крови, а также на привиллегию Сигизмунда Августа, короля польского, в коей указывается, что евреи ни для каких целей не применяют ни христианской крови, ни Св. Тайн. – Что ребенок Ян был замучен евреями по их религиозным побуждениям, в этом суд не сомневался, но он имел основание подозревать, что их соучастницей была и Мандзя, которая могла продать им своего несчастного ребенка. Суд постановил: евреев Менделя Ейзиковича, Менделя Зейликовича и Либермана Гаскелевича, заслуживающих по закону, изложенному в Саксонском Зерцале книга III, артикул 39, наказания смертью, подвергнуть только тюремному заключению на срок одного года и шести недель, в виду того, что даже при допросах под пыткою они объявляли себя невиновными в этом преступлении, хотя всегда тысячными приговорами подтверждалось, что евреи жаждут христианской крови” [94].
