И в самом деле, Жанна не могла нарадоваться, глядя на свое крепкое и быстро растущее дитя. Темные младенческие волосы сменились вьющимися, рыжевато-золотистыми кудряшками. Именно такого оттенка были волосы Жанны, прежде чем их тронула преждевременная седина. От матери унаследовала девочка и большие, круглые глаза, цветом похожие на голубой сапфир.
— Ты у меня будешь раскрасавицей, — часто ворковала Жанна над колыбелью Маргариты, когда Тео не мог слышать ее слов. — Когда-нибудь я найму человека, чтобы он научил тебя читать и писать. О да, уж на это у меня есть деньги. Вот увидишь!
Счастье Жанны было бы полным, если бы не беспричинный страх, который омрачал его и от которого она никак не могла избавиться: она боялась, что может умереть еще до того, когда ее дочь станет взрослой, и тогда все эти чудесные надежды рассыплются в прах и жизнь Маргариты ничем не будет отличаться от ее собственной. Поскольку новые беременности представляли самую серьезную опасность для ее жизни, Жанна поверила свои заботы старой знахарке, которая также жила в Версале, и после этого ей уже не пришлось заботиться на этот счет. Если Тео и желал иметь сына, то вслух он никогда не заводил разговоров на эту тему, а Жанна тем более избегала их. И все же мысль о ранней кончине продолжала черной тенью омрачать ее существование, возникая в сознании женщины в самые неожиданные моменты, когда она была к этому совершенно не готова. И тогда, подстегиваемая мрачным предчувствием, Жанна решила, что с самого раннего детства дочери, как только Маргарита будет обладать достаточной сообразительностью, станет воспитывать в ней неукротимое желание подняться любой ценой из этой грязи, нужды и беспросветных нищих будней и готовить ее к тому, что было предсказано при рождении. Тогда у девушки появится шанс добиться своего, даже если она окажется слишком рано лишенной материнской заботы.
Все внимание, весь интерес Жанны, помимо ее ребенка, сосредоточились теперь на королевском поместье. Это была единственная осязаемая нить, связывавшая ее с Огюстеном, и потому за жизнью этого особняка необходимо было наблюдать как можно пристальнее, ведь все, что происходило в его стенах, могло в той или иной степени отразиться на будущем ее дочери. Родившись и прожив в этой местности все свои годы, Жанна постоянно видела перед собой королевский особняк; вот почему она смогла так точно изобразить его на веере, подаренном Огюстену. Ей не составило большого труда нарисовать здание по памяти, не упустив при этом никаких, даже самых мелких деталей.
Еще ребенком ей довелось много раз видеть старого короля, и вид Людовика XIV, скачущего на коне, тоже был Жанне привычен. Она могла припомнить, как он подростком часто охотился с борзыми в компании кардинала Мазарини, который готовил его к исполнению королевских обязанностей. Бессчетное количество раз за все прошедшие годы Жанна с завистью голодного человека наблюдала за тем, как егеря несли туши оленей и кабанов; прочные палки, продетые сквозь связанные ноги убитых животных и покоившиеся на плечах этих простолюдинов, прогибались под тяжестью туш, мерно раскачивавшихся в такт поступи носильщиков. Жанна только вздыхала, думая, как несправедливо устроен мир. Мясо несут в дом, обыватели которого и так сыты, в то время как вокруг так много умирающих от голода людей. Иногда егери несли пернатую дичь. Они были обвешаны ею с головы до ног и казались одетыми в пышные, мохнатые шубы. Правом на охоту обладало только дворянство. И если какой-то бедняк попадался на том, что ловил в силки птичку, чтобы сварить ее в горшке и утолить голод, то закон предусматривал лишь одно наказание за браконьерство — смерть. Именно таким был конец ее отца, который пытался спасти от голодной смерти себя и свою семью. Неудивительно, что мало кто осмеливался посягать на дичь в этих лесах и она водилась там в изобилии.
Жанне не составляло большого труда оставаться в курсе событий, происходивших в охотничьем особняке. Королевский управляющий часто был вынужден нанимать местных крестьян то на копку канав, то на прополку огородов. Они же косили траву в саду и обрезали весной сучья фруктовых деревьев, пилили и кололи дрова. Многие из них были добрыми друзьями, знакомыми или соседями Жанны и с удовольствием судачили с ней, пересказывая самые свежие сплетни королевского двора. Сейчас вся деревня гудела, как разбуженный улей. Через несколько дней после окончания большого праздника в Версале появились королевские архитекторы, которые взяли пробу грунта, сделали съемку местности и произвели изыскания на предмет обнаружения новых источников воды. Кстати, вода в деревне всегда была проблемой: колодцев не хватало, да и те немногие, что были, в жару пересыхали; кроме того, вода отличалась неприятным привкусом. Вскоре по деревне пошли слухи, что предстоят грандиозные перемены.
Часто приезжал король, чтобы на месте посоветоваться со своим главным архитектором мсье Лево, работой которого он восхищался. Все деревенские, впрочем, так же, как и высшая знать, ожидали, что особняк снесут, а на его месте построят совершенно новое здание. Старожилы Версаля припоминали, что такой случай уже имел место в истории местечка. Покойный король нашел вдруг, что первый охотничий домик, построенный в 1623 году, был слишком мал и не удовлетворял даже его скромным запросам, и заменил его теперешним очаровательным, маленьким особнячком, сооружение которого закончилось за несколько лет до рождения нынешнего короля.
Однако через пару недель стало известно, что Людовик XIV вовсе не собирался сносить особняк. Наоборот, его должны были расширить, добавив огромные пристройки с трех сторон.
«Если бы стихийное бедствие или пожар уничтожили бы особняк моего отца до основания, — произнес однажды король, — то я отстроил бы его заново точно в таком же виде».
Тео, который знал толк в строительном деле, долго чесал у себя в затылке. Должно быть, король помешался на этом доме, раз приказал расширять его там, где почва была непригодная, зыбкая и мог произойти оползень. Тео искренне сочувствовал архитекторам, перед которыми стояла неимоверно сложная задача.
И все-таки Лево, не теряя времени, энергично принялся выполнять королевскую волю. К тому времени, когда Маргарита сделала свои первые неуверенные шаги, в поместье установили огромный насос и высокую водонапорную башню, и проблема водоснабжения была решена. Территорию, где должен был вырасти новый дворцовый комплекс, разметили на участки и стали копать землю под фундамент, и рыли до тех пор, пока не последовал удовлетворительный кивок Лево. Теперь все было готово к началу строительства того, о чем уже говорили как о загородном дворце короля.
Но несмотря на возбуждение, вызванное потоком снующих туда-сюда архитекторов и инженеров, мало что сдвинулось с места в строительстве, пока король не устроил в поместье еще одно шикарное празднество, которое по размаху далеко оставило за собой предыдущее. У Жанны возникла надежда на появление Огюстена, однако, хотя деревенские улицы и были переполнены каретами, а дома — дворянами, так же, как и в 1664 году, большая часть гостей предпочла каждодневные поездки из Парижа в Версаль и обратно ночлегам в изобиловавших клопами и прочими насекомыми крестьянских жилищах. Трехлетней Маргарите надолго запомнилось, как однажды поздно вечером мать вывела ее на пригорочек, откуда хорошо были видны грандиозные фейерверки, озарявшие окрестности на много лье вокруг. А в самом конце феерии в небе над верхушками деревьев вспыхнуло двойное золотое «L», означавшее «Людовик-король — солнце».
— Посмотри! — вскричала Маргарита, показывая вверх своим маленьким пальчиком. — Король пишет на небе!
Все вокруг нее засмеялись, а Жанна тесно прижала к себе дочурку и поцеловала ее, назвав умной девочкой.
Не прошло и месяца после этого, как жизнь в Версале резко переменилась. Каждому физически здоровому мужчине, не имевшему стабильного источника доходов, предоставлялась возможность получить работу на строительстве новой резиденции короля. Тео был в числе первых, кто поспешил наняться, увидев в этом шанс надолго обеспечить своей семье средства к сносному существованию. Для такого искусного ремесленника, как он, там всегда находилось дело. На обширном открытом пространстве перед воротами поместья, о котором уже говорили как о Плац-де-Арм, возникли десятки мастерских, и в Версаль хлынули тысячи мастеровых со всей Франции. Были доставлены лебедки, блоки, краны с ручными воротами и ступальными колесами, а сам красно-желтый особняк густо облепили строительные леса. В чистом поле за околицей деревни выросли сотни лачуг-времянок, где проживало огромное количество строителей всех специальностей. Там же находились и кухни, готовившие им пищу; стряпухами же были наняты крестьянки из Версаля и окрестных деревень, которые варили, пекли и жарили почти круглые сутки.
