Конечно, и после таких смутных фраз она могла бы остановиться, вопреки страшному желанию разболтать все, что знала. Добрая женщина вообще была не прочь посплетничать и удивить публику рассказами об ужасных и удивительных событиях, свидетельницей которых она бывала в течение своей долгой жизни Я семье Массе.

Наконец, пришло время отъезда, который был назначен ровно в полночь. Луна скрылась. Отдернули полотняные стены шатра — вот и механическая птица: она еще спит, покоясь на лесах. Ни одна живая душа, кроме собравшейся на террасе дома Массе группы людей, не знает о грандиозном событии. Внизу, среди равнины, лентой извивается Сена. Газовые фонари набережной и мостов отражаются в ее водах. Вдали, над Парижем, стоит полоса света, слышится замирающее жужжание засыпающей ненадолго лихорадочной жизни его. Париж не подозревает, что он еще раз прославится еще одним чудом в области изобретений.

«Эпиорнис» сдвинули по рельсам до края площадки. Пассажирам остается только сесть в каюту и проститься с остающимися.

По мере приближения решительной минуты в сердцах остающихся все более и более растет страх, предчувствия, которые они до сих пор силились побороть. Тщетно отгоняют они воспоминания о целом ряде попыток воздухоплавания за последнее столетие, закончившихся гибелью смелых аэронавтов. Напрасно Массе старается убедить, что мотор Анри безопасен; он и сам этому не верит, да никто и не слушает его: все слишком озабочены, чтобы не выдать себя, своих мрачных предчувствий и не омрачить уезжающих пассажиров. За обедом, последним перед отъездом, почти никто ничего не ел: одни были возбуждены близостью предстоящего опыта, не хотели есть и шутили, говоря, что будут ужинать сегодня в облаках; другие содрогались от ужаса при этих словах и не в силах были дотронуться ни до одного из поданных блюд. Были основания бояться. Эта механическая птица, о свойствах которой можно было судить еще только по теории, унесет все, что может быть близкого и дорогого: горячо любимых сына, братьев, жениха, мужа, отца! Все ли они вернутся из этой опасной экспедиции? Даже оптимист Массе должен сделать над собой усилие, чтобы не выдать своего волнения. Бледная, дрожащая Колетта старается улыбнуться. Мадам Массе прячет свое заплаканное лицо: она обещала выдержать до конца, но не может! Анри пробует утешить ее, но это только вызывает с ее стороны поток слез.

— Анри, мой Анри! Обещай, что ты вернешься и привезешь с собой Жерара, что вы все вернетесь! — в отчаянии лепечет бедная мать.

Это послужило как бы сигналом к общему волнению. Колетта, обвив руками шею Жерара, прижимается к своему дорогому брату, с которым разделила столько бед. Вот она отодвигается от него немного, всматривается в его черты, как будто видит его в последний раз; увидит ли она когда-нибудь блеск его синих глаз, прямую улыбку губ, не знающих, что такое ложь! Неужели этому смелому, умному, доброму человеку суждено погибнуть или во время этого полета, или от пули тех, которые взяли в плен Николь?

И, сама того не замечая, Колетта тоже плачет.

Лина, обняв отца, рыдает на его груди, а старый ученый тихонько гладит ее белокурую головку. Мартина громко всхлипывает, а Ле Ген сморкается, точно трубит.

— Ну, ну! — говорит наконец Массе, откашливаясь, чтобы скрыть свое волнение. — Веселее! Принеси-ка сюда, Ле Ген, бутылку шампанского, мы выпьем за удачу предприятия. Ради Бога! Покажем богине Фортуне веселые лица, она ужасно не любит хмурых!

Ле Ген принес бутылку. Пробка хлопнула. Господа

и слуги пригубили искрящийся, как гений французских изобретателей, напиток и стали несколько бодрее духом.

— За счастливое путешествие! — вскричал Массе.

— И за скорое возвращение! — прошептала мадам Массе.

— Ах! Если бы вы поскорее привезли сюда милую Николь! — сказала Колетта.

— Да, да… — чуть слышно повторяет Лина.

— Слава и многие лета изобретателю легкого мотора! — воскликнул доктор Ломон.

— Честь и слава ученому инженеру, создавшему «Эпиорнис»! — дополнил его тост Марсиаль Ардуэн.

— За здоровье моего доброго Ле Гена! — говорит маленькая Тотти, находя, что среди этих тостов позабыли славного матроса.

— Ангел Божий! — восклицает Мартина, целуя малютку.

Речь девочки, а также и шампанское оживляют Мартину.

— Ну, в час добрый! — говорит она. — Да, главное, смотрите, не сломайте себе шею! Да и поскорее возвращайтесь. Нам будет скучно здесь без вас. Вот уж не думала, что мне придется еще раз расставаться с моими детками. Да как вам не надоела эта Африка?

— Тише, тише! — говорит Жерар, указывая на мать, плачущую в объятиях Анри.

— Сын мой, мой первенец! Обещай мне, что будешь осторожен! Обещай же! И зачем вы родились такими любителями приключений? У других матерей дети всегда остаются с ними, зачем же мои дети не такие, как все?

— Мама, вы на себя клевещете! — говорит Жерар. — Вы сами не захотели бы иметь таких сыновей.

Однако пора; все встают, прощаются, четверо путешественников поднимаются по приставной лесенке в каюту и усаживаются: Анри и Вебер перед мотором, Ле Ген у руля, Жерар на узкой площадке, над каютой.

— Все на местах? — спрашивает Анри.

— Все! — отвечают ему три голоса.

— Ну, значит, с Богом!

Он нажимает одну рукоятку, потом другую, третью. Слышится звон пружины; посыпались искры; винт с шумом режет воздух. С шорохом раскрываются крылья. «Эпиорнис», подпрыгнув на своих стальных ногах, уверенным, величавым движением устремляется вверх, парит несколько минут на высоте пятнадцати-двадцати метров, потом, увлекаемый движением винта, бесшумно улетает, как парусная яхта, уносимая попутным ветром.

Гигантская птица с раскрытыми крыльями сливается уже с темной синевою усеянного звездами небесного свода. Она поднимается все выше и выше, летит, минует башню на Марсовом Поле, возвращается по направлению к Пасси, чтобы послать привет вилле Массе выстрелом из маленькой пушки. Затем, направившись к югу, она окончательно исчезает из виду.

Молча, с замирающим сердцем, стоят зрители, устремив взоры на облака. Они точно прикованы к земле. У всех одна и та же мысль, хотя они и не высказывают ее: ими овладевает непреодолимая уверенность в совершенстве новой машины. Аэроплан так прост по своей конструкции и так силен, что даже мадам Массе почти удивляется, почему это они относились к нему с таким недоверием. В первую минуту она схватила мужа за руку и крепко, до боли, сжала ее. Теперь она выпускает его руку из своей. Бедная мать облегченно вздыхает, и все невольно соглашаются с мнением самого Массе, когда он говорит:

— Да, это проще и безопаснее воздушного шара! Видели, как улетела птица? Точно летать для нее привычные дело. Я, право, не знаю, почему бы ей упасть, раз ее крылья раскрыты. Это настоящее чудо!

— Действительно, чудо! — повторил за ним Марсель Ардуэн. — Поверьте, не жалеть надо наших путешественников, — им можно позавидовать!

— Вам некому и незачем завидовать! — замечает доктор Ломон, указывая на заснувшую на руках отца Тотти. — Вот мне, несчастному холостяку, следовало бы подняться на аэроплане вместо Вебера. Он талантливый человек, а я, право, никому не нужен.

— Не нужен? Это неправда! — запротестовали все в один голос.

В самом деле, разделив с семьей Массе невзгоды кораблекрушений, плена, доктор сделался как бы членом семьи; почти каждому члену ее он спас жизнь в том или другом случае.

— Смотрите! — указал Массе на свою жену, которая снова почти лишилась чувств. — Что бы мы сделали

без вас? Нет, все к лучшему! Милая Мари, будь же мужественна, надейся! — продолжал он, поддерживая жену и уводя ее к дому. — Все кончится хорошо, поверь мне. Неужели ты сомневаешься, что такие смельчаки не добьются своего? Через какой-нибудь месяц они будут здесь вместе с Николь. То-то будет радость, восторги! Они не гонятся за славой, ты это слышала, они нисколько не рисуются, в них нет ни малейшего актерства. «Все на местах? С Богом?» Точно они отправляются в Медон и скоро вернутся. Да с такой машиной оно и не мудрено. Да, они неглупые малые!