Раймунд изложил свой план с такой уверенностью, что Эбенезер перестал беспокоиться за предприятие.

— Мой милый! — сказал он, вздохнув с облегчением. — Это первая счастливая минута за три последних дня! Я считая свои деньги окончательно потерянными! Изложите мне подробности своего плана.

Молодой человек объяснил сейчас же, что им предстоит работа разного рода. Во-первых, надо отвести воду из западного рукава ниже водопада. Затем построить машины, которые превратили бы скорость воды в двигательную силу. С этой целью необходимо устроить целую серию колес с лопастями, приводящих в движение ряд поршней, которые сразу несколькими нагнетательными насосами будут накачивать нефть в главную подземную трубу, соединенную с трансатлантической.

Поэтому на берегу Ниагары надо выстроить новый бассейн, в который вливалась бы нефть из Дрилль-Пита. К счастью, расстояние между ними всего лишь двадцать километров. Что касается нью-йоркской нефти, то двигательной силы Ниагары, по расчету Раймунда, было вполне достаточно, чтобы захватить за собой и второй поток нефти, который из Far-Rockaway пойдет прямо в подводный сифон. Если бы его расчеты оправдались, то можно было сохранить и утилизировать этот бассейн. Но и в данном случае решающее значение имел опыт.

В подтверждение своих объяснений Раймунд принес целый портфель чертежей и смет, которые неопровержимо доказывали это. В течение нескольких месяцев он работал над этим вопросом и всячески старался побороть неудачу.

Эбенезер остался всем настолько доволен, что выздоровел как бы по волшебству. Он объявил, что не желает больше слушать докторов, и завтра же хотел ехать с Раймундом, чтобы на месте изучить вопрос о Ниагаре. Но прежде он попросил обедать и в довершение всего спросил себе даже бобов в масле, как в Дрилль-Пите. Его дочь, повар-француз и ливрейные лакеи должны были примириться с этим.

Все обрадовались, увидев его здоровым, поэтому мистрис Куртисс почти и не противилась его желанию. Ей, впрочем, не пришлось сожалеть об этом, так как на следующий день Эбенезер чувствовал себя превосходно, встал свежим и бодрым, готовым пуститься в путь. Раймунд отправился с ним по железной дороге, и через несколько часов они очутились уже у подножия знаменитых водопадов. Оба знали их прекрасно, так как несколько раз посещали их, но никогда они не чувствовали еще такого волнения. Им обоим казалось, что только теперь поняли они подавляющую красоту Ниагары. Мысль, что они собирались поработить «этот вечный поток», казалась им святотатственной.

Чудовищная масса воды со страшным грохотом низвергалась в пропасть, — бешеный поток образовал миллиарды водоворотов; земля колебалась на две мили кругом, бриллиантовая водяная пыль переливалась всеми цветами радуги и дополняла волшебную сверхъестественную картину.

У наших путешественников невольно складывалось убеждение, что в союзе с этой мощной силой они наверно победят, и чем более они поддавались грандиозности зрелища, тем сильнее становилась в них эта уверенность. Чувствуя себя совсем ничтожными перед этим гремящим божеством, они проникались верой в его могущественную помощь. Полюбовавшись вдоволь водопадом, они остановились в отеле, где вдова капитана Вебба, погибшего при попытке переплыть водопад, продает посетителям портреты отважного и несчастного пловца.

Потом они снова отправились с целью выбрать место для отводного канала, что вскоре и сделали. Канал должен был идти из маленького залива всего на расстоянии одного километра от водопада; этот канал, длиной в три тысячи метров, шел полукругом и снова впадал в Ниагару; он должен был вращать двадцать железных колес с лопастями, которые приводили в движение двадцать колоссальных поршней.

Большой бассейн, расположенный под этими поршнями и сообщавшийся с главным Дрилль-Питским складом, должен был доставлять массу нефти, которая при помощи насосов проводилась в общую подземную трубу, диаметр которой равнялся трансатлантическому сифону. Раймунд набросал этот план в главных чертах на карте этой местности, которую не забыл захватить с собой. Теперь оставалось лишь составить окончательный план и выхлопотать разрешение губернатора. Эбенезер Куртисс ручался, что он получит его в три дня, — настолько энергично общественное мнение высказалось в пользу проекта.

Его молодой компаньон боялся теперь одного: выдержит ли подводная труба страшное давление жидкости, стремящейся с очень большой скоростью, которую он сейчас не мог еще вычислить? Весь вопрос сводился к этому. И снова лишь опыт мог решить это. Приходилось ждать и стараться по возможности ускорить его.

Раймунд не жалел себя, и через две недели работы шли полным ходом. Как надеялся Эбенезер, он легко получил разрешение отвести воду из Ниагары за ежегодный налог в пользу штата Нью-Йорк. Тщательная проверка смет доказала ему, что все постройки обойдутся ему менее чем в миллион, но зато для прорытия канала понадобится еще два миллиона долларов, и это заставило его заложить свои колодцы, так как все в мире имеет предел, даже касса нефтяного короля.

С потерями на бирже, с расходами по дому и на сооружение трансатлантической трубы у него в год вышло около шестидесяти миллионов франков.

— К счастью, все мои затраты скоро окупятся! — говорил он Раймунду, констатируя этот факт. — Риск — благородное дело, и я никогда не имел обычая хранить деньги в старом чулке. Говорят, они плоски и сделаны так для того, чтобы их складывать. А я думаю, что они круглые и сделаны для того, чтобы катиться.

И они катились — деньги Эбенезера, тратились на Магду, на лакеев «персикового цвета», на Ниагару, на подводную трубу, так что испугался даже кассир Иаков Фрейман. Бравый кассир, оставшийся в Дрилль-Пите для ведения конторы, ежедневно сталкивался с такими итогами, что становились дыбом остатки волос, покрывавшие его череп.

— В конце концов, хоть остаются еще колодцы! — утешал он себя.

Однако как раз в то время, когда Эбенезер взял в Нью-йоркском банке два миллиона долларов в обеспечение Strawberg-Grove и Вилльямса, эти два колодца без всякой видимой причины уменьшили количество даваемой нефти. Прибегли к нитроглицерину и получили целые потоки нефти; но вскоре суточное количество стало снова уменьшаться, и для Эбенезера сделалось очевидным, что два главных источника дохода готовы иссякнуть.

Он не очень встревожился этим, идя по обыкновению вперед и рассчитывая на свою звезду. Однако на всякий случай он приказал бурить тридцать новых колодцев. Для кассы это было новое кровопускание, заставившее Фреймана поднять руки к небу.

— Есть ли здравый смысл связывать себя еще бурением новых колодцев! — говорил он, подводя итоги. — Я по крайней мере рассчитывал покончить с этой проклятой трубой!

Но Эбенезер упорствовал, как бы желая замаскировать опасное положение, в котором он незаметно очутился, стал вести еще более роскошный образ жизни. Его экипажи никогда не были так великолепны; у Магды никогда еще не было столько бриллиантов и парижских платьев, как в эту зиму.

Его отношения с Раймундом приняли новый характер с тех пор, как «пленение Ниагары», как называли это американские газеты, заняло собой внимание всего мира. В течение нескольких недель ни о чем кроме этого и не говорили, даже в самых высших кругах. Магда, относившаяся сначала к проекту презрительно и иронически, переменила свое мнение, услыхав, как страстно и горячо все окружающие обсуждают его. Как можно не говорить о том, о чем говорит весь свет, раз принадлежишь к обществу? С предметами разговора, как с новыми модами: и тех, и других нельзя избежать.

Раймунд был бы немало поражен, услыхав, как Магда рассуждает о предприятии с Ниагарой, даже хвастается, что она первая узнала эту новость, и выражает мнения, от которых она была далека вначале.

В сущности, это даже и не было притворством. В глазах молодой американки успех — прежде всего.