Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Не стоит и упоминать даже о снаряжении пароходов, о назначении специальных руководителей, заведовавших этим караваном, о ежеминутных затруднениях с доставкой материала, о тысячах различных непредвиденных случайностей, неизбежных во всяком большом деле. То появлялись затруднения вроде прекращения работ из-за стачки у одного из главных подрядчиков, то, наоборот, неожиданный успех в виде предложения одной из лиссабонских фирм десяти тысяч тонн гуттаперчи, принятой по телеграфу и доставленной в пятнадцать дней в Нью-Йорк.

В конце концов, деньги Эбенезера и лихорадочная деятельность его молодого компаньона восторжествовали над всеми препятствиями, и не прошло и шести недель, как работы шли полным ходом одновременно в Дрилль-Пите, Far-Rockaway, Нью-Йорке, на мысе Святого Матфея, крайней точке Финистера, к северу от Бреста.

Один французский инженер, приглашенный Раймундом, указал глубокую котловину между двумя возвышенностями полуострова, так называемую долину Tre’gonnec, которую достаточно было окружить стеной в восемьсот метров вышиной, чтобы превратить в искусственное озеро. Эта бесплодная долина была взята в долгосрочную аренду на девяносто девять лет, и работы уже начались там.

Сюда должна была открываться трансатлантическая труба на глубине шестидесяти метров ниже уровня океана. Ее точка отправления в Far-Rockaway была на восемьдесят метров выше этого же уровня. Следовательно, трубу можно было рассматривать как настоящий сифон, если принять во внимание выпуклость земного шара, но на практике ее можно было считать прямой.

Пока эти постройки производились в различных местностях, сорок пароходов, нанятых и снаряженных по плану Раймунда в Нью-Йорке, Лондоне, Гавре и Бордо, отвозили металлические сегменты трубы, приготовленные на десяти различных заводах. Не пришлось покупать эти пароходы, ограничились лишь заключением контрактов с судовладельцами на временное пользование ими. Вскоре началась прокладка трубы по участкам в триста километров, отведенным для каждого парохода. С первой же недели стало очевидно, что дело обойдется без серьезных затруднений. Вначале оно шло довольно медленно, и каждый пароход едва успевал проложить в день от ста до двухсот метров трубы. Но мало-помалу был приобретен навык, между судами установилось соревнование, которое поддерживалось ежедневными бюллетенями о ходе работ. Через месяц все суда прокладывали в среднем на два километра более предполагаемого.

Вся суть дела заключалась в том, чтобы труба погружалась правильно, а поплавки действовали бы хорошо, так, чтобы труба оставалась в виде прямой линии на глубине сорока пяти метров. Водолазы в пробочных фуфайках с электрическими фонарями, специально устроенными по мысли Раймунда, проверяли это по мере того, как труба опускалась на место. В тех случаях, когда труба не ложилась совершенно горизонтально, давался пневматический сигнал на пароход, и беда легко исправлялась очень простыми средствами; на практике этому скоро научились.

Делая эти проверки, водолазы прикрепляли к подводным поплавкам провода небольшого электрического кабеля, которые потом скреплялись так же, как и части трубы. При каждом волнении работа приостанавливалась и труба опускалась в море, причем каждый раз ее тщательно закрывали, а на конце прикрепляли огромный электрический бакен. Благодаря таким предосторожностям не случалось никаких несчастий. Один раз только по вине мастера, который упрямо продолжал настаивать на продолжении работы, несмотря на начинавшееся волнение, был потерян кусок трубы в семь километров. В другой раз потонул в море сигнальный электрический бакен, но работы велись так точно, что через пять часов потонувшая труба была зацеплена крюками и вытащена.

Доставка материала на эти плавучие мастерские была обеспечена благодаря паровым транспортам, совершавшим рейсы между портами, и работавшими пароходами, которых они снабжали топливом, гуттаперчей, металлическими частями труб и съестными припасами.

В общем, после неизбежных в начале ошибок все пошло прекрасно, и стало очевидно, что окончание предприятия — лишь дело времени. Раймунд прежде рассчитывал завершить работы за триста рабочих дней при двадцати пароходах, сто пятьдесят дней — при двойном количестве их, теперь же он надеялся завершить все в четыре месяца, то есть до наступления зимы. Поэтому он всеми силами торопил работу в Far— Rockaway, так как труба, пожалуй, могла быть проложена до окончания постройки бассейна.

В тот день, когда Раймунд, осмотрев ближайшие к Америке плавучие мастерские, скрепил вполне успешно несколько сегментов трубы и дал этим Эбенезеру неопровержимое доказательство успешности работ, нефтяной король вполне убедился, что они достигнут цели, и на радостях решил отпраздновать счастливое известие грандиозным балом.

Приглашения были разосланы немедленно. Празднество своей пышностью должно было превзойти все нью-йоркские балы. Эбенезер желал этого как для того, чтобы похвастаться своим богатством, так и с целью показать свою уверенность в окончательном успехе предприятия, которое вызывало сильную критику. С самого начала пресса принялась с неутомимым пылом разбирать его по косточкам.

Здесь дело шло о великом международном предприятии, одном из тех, которые представляют собой победу человека в его борьбе с природой. Если янки гордились тем, что оно зародилось среди них, то они же и досадовали, что инициатором его, как и остальных великих предприятий века, является француз. Отсюда самый бурный конфликт чувств и жадное внимание, с каким следили за предприятием.

Все капиталисты, люди науки и все газеты вели споры о нем, как будто бы дело шло о каком-нибудь политическом вопросе, а не о свершившемся факте. Одни утверждали, что предприятие непременно рухнет, и в доказательство приводили свои доводы. Другие верили в полный успех трансатлантической трубы и представляли свои аргументы. Одни высмеивали Эбенезера за то, что он один пустился в такое рискованное и ненадежное предприятие; другие восхваляли его за «чисто американскую» смелость, пророчили громадные барыши и думали только о том, как бы урвать частичку их. Грандиозный бал в «Curtiss-House» как бы подтверждал полную удачу первых шагов и поэтому был настоящим событием, взволновавшим весь Нью-Йорк.

Среди этого шума и страстных споров Раймунд скромно держался в стороне, запершись в своем кабинете, переговариваясь со служащими по телефону или по электрическому кабелю и по возможности избегая «интервью», с которыми осаждали его репортеры, отклонял все приглашения, сыпавшиеся на него со всех сторон. Но на этот раз нельзя было не пойти на бал, данный в «Curtiss-House» в честь его дела. Все, что он мог сделать, — это, под предлогом неотложных обязанностей, отказаться от обеда и явиться на бал позже. Раймунд надеялся пройти незамеченным, но это ему не удалось. Все взгляды обратились на него. Удивлялись его молодости, любовались его гордым лицом и грацией. Мужчины просили представить их, женщины готовили ему самый лучший прием.

В гуле голосов, среди звуков двух оркестров, спрятанных за группами цветов, одно имя переносилось на устах по всему залу, и то было имя Раймунда Фрезоля. Это, казалось, нисколько не трогало героя всеобщего внимания. Он вносил в праздничную атмосферу грусть, которую он старался не показывать на лице, но от этого еще тяжелее становилось у него на сердце. Вдруг у порога двери, которая вела из картинной галереи в библиотеку, Раймунд очутился лицом к лицу с Магдой, шедшей под руку с Эдмундом Певерилем. Она ослепляла свежестью и красотой в своем бальном туалете, только что полученным из Парижа. При виде Раймунда Магда вдруг остановилась, как бы желая заговорить с ним. Выражение ее глаз, ее улыбка, рука, готовая протянуться вперед, — все указывало на ее намерение загладить дружеским и ласковым приемом ошибку, за которую она себя уже упрекала. Но улыбка застыла на устах Магды, когда она встретила взгляд Раймунда, который церемонно посторонился, чтоб пропустить ее. Этот взгляд был полон ледяного презрения и как бы говорил: «Вам заблагорассудилось сегодня узнать меня, но я не забыл вашей низости месяц тому назад!», — и бедная девушка остановилась, пораженная этим. Она сначала покраснела до корней волос, затем побледнела и, ни слова не говоря, увлекла своего кавалера в сторону.

21
{"b":"173459","o":1}