На меня орали и те, кто приехал из министерства, и американцы, потрясая какими-то бумагами, мол, межправительственное соглашение. Плевать я хотел на все эти соглашения. Подтереться только ими в нужнике.

Грозили мне судом, увольнением. Я вызвал караул, потом всех офицеров и поставил задачу взять под охрану не только все объекты, но и подступы к ним.

Чуть не поубивали друг друга. Наши бойцы заняли быстро заранее подготовленные позиции, американцы чуть позже подошли…

У каждого свой приказ.

Наши начали стрелять, америкосы – в ответ. Благо, что никого не зацепили. Американцы отступили. И оборудовали позиции недалеко. Американцы боятся открытого боестолкновения. Предпочитают воевать дистанционно, с помощью авиации, артиллерии.

По засекреченной связи, у военных она называется ЗАС, из штаба армии, из Москвы, мне грозили всеми карами, вплоть до расстрела. Мол, я накаляю обстановку в мире. Что мне весь мир? Я присягу не всему миру давал, а России! Я – командир в своей дивизии и весь мир держу под прицелом ядерной кнопки.

Созвонился с другими дивизиями, там была такая же ситуация. Не пустили военные американцев к ядерному щиту Родины.

В Йошкар-Олинской дивизии убили трех американцев, а командира полка из Москвы, что прибыл, для того чтобы принять дивизию под свое командование, взяли под арест. Офицерам из Министерства обороны набили морду и сорвали с них полковничьи погоны, посчитав, что они недостойны носить звание русского офицера. М-да, были дела.

Старик выпустил струю дыма в потолок, предаваясь воспоминаниям.

– Но американцам удалось взять под контроль главный штаб РВСН. И без команды на старт было бы сложно запустить ракеты. Они и так были нацелены на цель «0-0-0» – на Северный полюс.

Но все равно были у нас и иные маршруты запуска ракет – это американские города, их военные базы. А также были коды запуска для «акции возмездия», допустим, что в результате ядерного удара погиб Генеральный штаб и не поступает команда на запуск, тогда самостоятельно, автономно от других, командир принимает решение и вводит коды для запуска ракет, мстит за свою Родину.

Или еще того хуже, погибли и те, кто должен был запустить ракеты, тогда вылетают ракеты и летят через всю страну и передают коды на запуск самим ракетам, и те уже стартуют, летят к целям, чтобы отомстить. Для нас, русских, ракеты – это оружие возмездия, оружие обороны, а не нападения.

Мне поступил приказ, что я должен американцам передать коды запуска ракет и маршруты. Вот это уже было совсем плохо. Ракеты тогда становились просто «изделиями», а не грозным оружием.

Я спрятал коды и маршруты. Сидел в своем кабинете. Постелил на стол газету, достал бутылку водки, ломоть черного хлеба, открыл банку армейской тушенки, почистил головку чеснока и положил рядом с собой заряженный табельный пистолет.

Для себя решил, что выпью для храбрости и пущу пулю в висок. Потому что мне тогда казалось, что кончилась Великая Россия, нет больше страны, нет больше будущего, если свои же командиры отдают приказ на капитуляцию. А я как офицер не имею права сдавать своих подчиненных, но и приказ тоже вроде как исполнить не могу. Мое самоубийство должно было стать уже десятым в части. Почти каждый день кто-то стрелялся. Не только офицеры или прапорщики, но и солдаты. Не могли понять, как это так все повернулось, что мы сдаемся, что нас сдают в плен наши командиры. Так не должно быть! Должен быть бой, а не сдача в плен! Пусть последний, кровавый, но не капитуляция! Не плен! А бой!

Я налил полный стакан водки с «горкой», это когда водка линзой, бугром становится над стаканом. Так наливают, когда обмывают звание офицерское. Кидают звездочку в стакан и водку льют, не должен офицер пролить ни капли. Не должен. Точно так же, как не должен сдаваться в плен без боя. Если он офицер, конечно, а не перхоть подшкурная.

Так же и я налил себе полный, до краев стакан и медленно, вытягивая губы трубочкой, потянулся к нему, поднося ко рту. Выпил. Ни капли не пролил. Есть опыт, недаром же до полковника дослужился!

Ножом выковырял большой кусок тушенки с застывшим желе. Положил на горбушку хлеба, закусил, съел пару зубков чеснока. Вытер руки о газету. Взял пистолет в руки. Вытащил обойму, еще раз посмотрел, как тускло отсвечивают смазанные маслом патроны, какой же тупой конец у пули! Был бы поострее, например, как у автомата, так, наверное, не так больно входила бы!

Обойму до щелчка вогнал в рукоять пистолета, передернул затвор, приставил пистолет к виску. Зажмурился. «Вот и я, Господи!» – только успел я подумать, как в дверь постучали. Это было так неожиданно! Я вздрогнул. Пот побежал по всему телу. Положил пистолет на стол и прикрыл газетой скудную закуску и пистолет. Бутылку и стакан опустил на пол.

Продирая сухое горло, я просипел:

– Входите.

Вошел часовой. Возле дверей офицеров штаба я выставил часовых так, на всякий случай.

– Товарищ полковник! К вам майор американской армии.

– Зови. – Я махнул рукой.

Принесла же нелегкая оккупанта не вовремя! По-человечьи уже и застрелиться не дают! Суки!

Вошел американский майор. Он был метис. Фамилия у него была Данилофф. Кто-то из русских давно сбежал в Штаты, там поменял фамилию. Довольно сносно Майк Данилофф говорил по-русски. Начальник особого отдела полковник Миненко сказал, что сей фрукт из РУМО – разведывательного управления министерства обороны. Мне какая хрен разница, откуда он, хоть из ЦРУ, все они для меня враги – офицеры оккупационной армии.

За его спиной маячил американский пехотинец, в бронежилете, в каске. И охота им такую тяжесть таскать на себе!

Майор лихо вскинул руку к козырьку.

– Майор Данилофф.

– Чего надо? – Буду я перед всякой сволочью в струнку вытягиваться.

– Я присяду? – Он, не дожидаясь ответа, видя мое дурное расположение духа, сам отодвинул стул, снял кепи и уселся.

Я достал из портсигара сигарету и закурил. Майор помахал брезгливо рукой перед лицом.

– Вам должны были приказать, – начал он, – что вы должны мне передать коды запуска и маршруты ракет. Я прибыл за ними.

– А шкурку тебе на воротник не надо, майор?

– Не понял. Какую шкурку? Вы что-то продаете?

– Шкурку от члена на воротник не надо? Я, майор, Родиной не торгую.

– Что вы себе позволяете?! – Он начинал злиться. – Я боевой офицер американской армии! И здесь я нахожусь согласно международному соглашению, по согласованию с вашим правительством!

– Срать я хотел на твое соглашение, вместе с двумя правительствами. И на тебя, майор, я тоже срать хотел. Понял? – Я начинал закипать.

Мысль о самоубийстве сменилась другой, что если я грохну этого майора, то меня все равно убьют. А так – я не попаду в ад, потому что не стану самоубийцей. Да плевать, в ад или в рай. Я не особо-то верующий. А то, что убью одну ненавистную рожу, – это уже будет хорошо! Мне лично хорошо будет. Хоть перед смертью, но хорошо!

– Коды! – Он протянул руку.

– На! – Я схватил пистолет и выстрелил ему в лицо.

Казалось, что все это происходило медленно. Я, хотя все это чушь, как пуля из ствола медленно вылетела, вращаясь вокруг своей оси, ме-е-е-ед-ле-е-е-нно вошла ему точно между глаз, там, где нос стыкуется с черепом. И вышла из затылка. Что-то еще вышло у майора из затылка. Что-то непонятное. Там было и красное, черное, белое. Непонятно. Пуля пробила филенчатую дверь, и за ней раздался грохот падающего тела.

Я толком не понял, что произошло, как меня пронзила мысль: «Своего часового убил! Сынок! Боец! Я не хотел!!!»

На ватных ногах я пошел к двери, перешагнул через тело майора. Навстречу открылась дверь.

– Товарищ полковник! Вы что? – Юный боец-часовой живой-здоровый смотрел на меня, потом перевел взгляд на еще дымящийся пистолет.

– Живой, слава тебе, господи! – Я перекрестился пистолетом.

Было видно, как в коридоре лежит тело американского пехотинца, в шее у него было видно входное отверстие.