Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Не плачь, — успокаивала сына Агриппина. — Мы подарим тебе другую змею. А из этой сделаем браслет, и ты будешь носить его в знак благодарности богам за то, что они спасли тебе жизнь.

Вскоре явился префект дворца в сопровождении Клавдия и Мессалины; о случившемся их известила стража. На расспросы Луций смог ответить лишь то, что видел в комнате двух мужчин, которые быстро убежали, но описать их внешность не мог. Он сидел, прижавшись к матери, а та бросала вокруг себя яростные взгляды, чаще всего останавливая их на Мессалине.

— Ничего не понимаю, — говорил Клавдий. — Кто мог так возненавидеть твоего сына, что пожелал его убить? Ему, наверное, приснилось…

— Приснилось?! — негодующе воскликнула Агриппина. — Может, он сам во сне и голову змее оторвал? Бедной, ни в чем не повинной твари, которую он так любил!

— Правда, — согласился Клавдий. — Но возможно ли это? В моем дворце, невзирая на стражу!

— Убийцу сюда впустили, — уверенно сказала Агриппина. — О несчастная семья Германика! Отец был отравлен, мать, братья, сестры пали в расцвете лет от рук предателей. И моему сыну грозит та же участь? Ему, невинному ребенку! А что станет с его матерью?

— Агриппина, — прервал ее Клавдий, — не надо так предаваться отчаянию. Не доказано, что мой брат Германик был отравлен, а Юлия отправилась в ссылку за то, что совершила серьезный проступок. Здоровье не позволило ей вернуться. Успокойся, мы найдем виновных, и они немедленно понесут заслуженное наказание.

Мессалина выдержала взгляд Агриппины, вновь остановившийся на ней. Она чувствовала, что Агриппина подозревает ее в организации покушения, и мысленно проклинала Нарцисса за то, что в своем стремлении поскорее выполнить ее волю он был так неосторожен.

— Добрый мой дядюшка, — обратилась Агриппина к Клавдию, упав перед ним на колени и взяв его руки в свои, — поклянись водами Стикса, что ты сдержишь свое обещание, кто бы ни оказался виновником! — Что за необходимость мне клясться? — раздраженно проговорил Клавдий. — Ложись и спи спокойно. Я поставлю стражу возле ваших дверей.

— Не будешь ли ты так добр, чтобы выслушать меня с глазу на глаз? — спросила Агриппина.

— Сейчас для этого момент неподходящий. Завтра, если хочешь, я уделю тебе довольно времени.

— Дядюшка, дело мне представляется достаточно важным, чтобы ты выслушал меня теперь же. Умоляю тебя. Речь идет о нашей безопасности, но в особенности о твоей.

Она попала в самую точку, заговорив об опасности, которая может грозить императору; тотчас он сделал знак присутствующим. Осталась одна Мессалина, обеспокоенная предстоящими откровениями Агриппины. «Она, конечно, станет обвинять меня», — подумалось ей. И все же Мессалина была вполне уверена в своем влиянии на Клавдия и не испытывала большого страха.

— Я слушаю тебя, — сказал Клавдий, садясь на табурет возле ложа.

— Дядюшка, — настойчиво проговорила Агриппина, — я просила переговорить с тобой наедине.

— Разве мы не одни? — удивился Клавдий.

Агриппина жестом головы указала на императрицу, стоявшую чуть поодаль, скрестив руки на груди и высокомерно глядя на родственницу.

Клавдий повернулся и попросил ее удалиться.

— Оказывается, я лишняя в этом милом семейном кругу, — сказала Мессалина. — Что это за тайна, о которой хочет поведать тебе племянница, что она не может сказать о ней в присутствии самых близких людей?

— Это дело касается только моего дяди и меня, — резко ответила Агриппина.

— Месса, возвращайся к себе, — приказал Клавдий с твердостью в голосе, поразившей его жену.

— Повинуюсь цезарю, — сухо бросила она.

Агриппина, вконец презрев церемонии, направилась к двери и открыла ее, дабы убедиться, что вышедшая из комнаты императрица не осталась за дверью подслушать разговор. Затем она вернулась к сыну, заботливо уложила его и опустилась на подушку у ног Клавдия.

— Я хочу поговорить с тобой, — начала она, положив ему руки на колени, — потому что не хочу тебя потерять. Ты знаешь, какую бесконечную нежность я испытываю к тебе. Ты неизменно был со мной так добр и великодушен с той поры, как позволил вернуться из ссылки!

Клавдий, очарованный этими словами признательности, положил свою руку ей на голову, меж тем как она продолжала:

— И я не думаю, что ошибаюсь, видя, что и ты испытываешь ко мне некоторую привязанность.

— Это правда, Агриппина, я с симпатией отношусь к тебе. Я нахожу тебя очень красивой и щедро наделенной теми качествами, которые делают честь римским матронам, — заявил Клавдий, охваченный волнением от близости племянницы.

— В таком случае я могу надеяться, что не прогневаю тебя, если буду откровенна. Знай, что никто здесь не осмелится говорить с тобой так правдиво, как нужно, чтобы поставить тебя в известность о том, что творится в твоей собственной семье.

— Что означают эти загадочные слова? — встревожился Клавдий.

— Я хотела поговорить с тобой о Мессалине.

— О Мессалине?

— Увы! — с сожалением вздохнула она. — Я не знаю, как сказать тебе то, что мне известно о ней, и не вызвать твоего гнева.

— Почему я должен гневаться на тебя? Говори откровенно. Ты зашла слишком далеко, чтобы теперь что-то скрывать.

Агриппина была слишком хитра, чтобы довольствоваться повторением слухов о распутстве Мессалины, она знала, что Клавдий не придаст им значения.

— Мне стало известно, — начала она, — что арестованы Азиний Галл и Статилий Корвин.

— Верно, — подтвердил Клавдий, удивленный, что она заговорила об этом. — Они сознались, что были вовлечены в заговор Фурием Скрибонианом, легатом Далмации. Они были в большом отчаянии оттого, что дали себя таким образом провести, и я поверил в их искренность.

— Боюсь, однако, что они признались тебе не во всем.

— Что ты хочешь сказать?

— Знай же, что Мессалина — сообщница своего двоюродного брата Статилия Корвина. Я не питаю никакой злобы к Мессе, люблю ее как сестру и не забыла, что отчасти благодаря ей вернулась из этой ужасной ссылки. Как ты понимаешь, мне очень досадно говорить тебе о ее предательстве, но любовь, которую я испытываю к своему дяде и императору, сильнее той, которую я способна испытывать к Мессалине.

— Кто мог рассказать тебе такую чепуху?

— И все-таки это чистая правда. Я узнала, что Мессалина была любовницей Статилия.

— Такой слух ходит по городу, — согласился Клавдий, — но известно, что его пустил Мнестер, чтобы отомстить императрице за какую-то пустячную обиду. Я презираю такую месть, но хочу быть к Мнестеру снисходительным и простить его, он большой талант.

— Клавдий, поверь мне, это не просто сплетни…

— Послушай, Агриппина, — прервал он ее тоном любезным, однако не допускающим возражений, — невозможно осудить императрицу на основании слухов. Я признателен тебе за то, что из любви ко мне ты захотела меня предупредить, но тебя ввели в заблуждение. Может, ты имеешь другие доказательства ее вины?

— Мне казалось, что я представила тебе достаточное доказательство. Но поскольку ты не хочешь этому верить…

— Разумеется, нет, — твердо сказал он, вставая.

Клавдий поцеловал Агриппину в лоб и, пожелав ей спокойно провести остаток ночи, удалился. Агриппина склонилась над постелью сына, удостоверилась, что он заснул, и пошла к себе. Она утешалась тем, что было бы глупо надеяться убедить Клавдия, прибегнув к простому оговору. И все же ее радовала мысль о зерне сомнения, которое она заронила в его голову и которое обязательно прорастет, если она будет медленно и терпеливо действовать.

Клавдий, подойдя к порогу своей комнаты, в последний момент передумал и направился к Мессалине. Он нашел ее спящей на ложе; рядом спала Октавия. Это зрелище умилило его. Клавдию отрадно было думать, что к нему благоволит Венера, давшая в жены такую красивую и благоразумную женщину. Когда он шел по комнате, залитой тусклым светом ночного светильника, Мессалина открыла глаза. Она знала, что Клавдий придет к ней, и напустила на себя умиротворенный вид, стремясь скрыть свою тревогу.

49
{"b":"173406","o":1}