— Я знаю о твоем умении хранить тайны и могу тебе признаться. Я впервые увидела Валерия на играх, которые устраивал Калигула в Большом цирке немного спустя, как стал императором. Мне тогда было лет двенадцать. Богам было угодно, чтобы Валерий сидел впереди меня. Он понравился мне с первого взгляда, но ко мне он остался равнодушен. Впрочем, он годится мне в отцы и в действительности, наверное, не намного привлекательней, чем иной какой-нибудь мужчина. Но такова уж судьба: с той поры я не перестаю думать о нем.

— Ты любишь его?

— Я не знаю, что следует понимать под этим словом. Мое тело часто жаждет мужчин, но мое сердце удаляется от них, как только я побываю в их объятиях.

— Тогда это просто твое самолюбие было уязвлено безразличием Валерия.

— Возможно, но я хочу его больше, чем кого-либо другого. Я хочу, чтобы он был мой, и он будет моим. Мое новое положение не допускает отказа. Я приглашу его — и он не посмеет уклониться.

— Месса, сердцу не прикажешь. Может, он и подчинится тебе, если у него не будет иного выхода, но для тебя это не станет победой. Мне кажется, что тут ты действуешь неблагоразумно.

— В таком случае отбросим благоразумие. Я хочу его — и я его получу.

— Это совсем не обязательно. Говорят, он влюблен в Поппею, жену старого Корнелия Сципиона. Эта Поппея слывет женщиной легкого поведения, искательницей развлечений и любовников. Если он возжелает ее, она, разумеется, не откажет, если только это уже не случилось.

У Мессалины заалели щеки и перехватило горло, едва она услыхала имя Поппеи.

— Так это она причина его безразличия ко мне?! — вскипела императрица.

— Не обязательно, эта страсть у Валерия недавняя.

— Я отниму у нее Валерия! Шлюха! Зариться на мужчину, которого я люблю! Как она посмела!

— Послушай, Месса, — перебила ее Аррия, удивленная буйной реакцией подруги, — позволь тебе напомнить, что это он домогается Поппеи. И, отвечая ему, она не могла знать, что ты его любишь.

— Не сомневаюсь, что она сама заигрывала с ним, соблазняла…

Мессалина встала и принялась возбужденно ходить перед Аррией, так что та наконец решилась:

— Ну давай составим приглашение. Где взять дощечку?

Мессалина повела ее в соседнюю комнату и усадила за стол с письменными принадлежностями: тростниковыми палочками, свитками папируса, восковыми дощечками.

— Я напишу просто, но категорично, — сказала Аррия, садясь за стол.

Едва дощечка была готова, как Мессалина призвала гонца и тот помчался с ней к дому Азиатика. Менее чем через час он вернулся с ответом. Мессалина, от которой только что ушла Аррия, взяла у гонца дощечку, открыла ее и прочла лаконичную записку:

«Валерий Азиатик — Мессалине, императрице!

Благодарю за приглашение, но мои обязанности не позволяют мне принять его.

Прощай».

Глаза ее сверкнули гневом, и она в ярости отбросила дощечку.

— Да как он смеет! — вскричала она. — Я научу его уважать свою императрицу!

Она громко позвала рабыню Ливию, велела прислать рабыню, которая ее причесывала, и приготовить носилки.

Едва усевшись в носилки, Мессалина принялась подгонять рабов. Они быстро достигли форума, расположенного неподалеку, так как Мессалина занимала крыло построенного Калигулой дворца, выходившее непосредственно на Новую дорогу и соседствующее с атрием весталок. Пройдя вдоль заполненной торговцами базилики Эмилия и курии, они вышли на форум Цезаря. Затем достигли храма Марса Мстителя, где члены императорской семьи обычно получали тогу совершеннолетнего и где хранился меч Цезаря. По лестнице они добрались до западного склона Квиринала, миновав квартал Субуру, отделенный от форума Августа стеной. Оттуда они направились к подножию Пинция, где раскинули свою зелень Лукулловы сады. Они выбирали не самый легкий, но самый тенистый путь по Широкой улице, где было гораздо приятнее идти в это жаркое майское утро.

Мессалина никогда не бывала в Лукулловых садах, но она издали могла судить о величественности и красоте вековых деревьев, взметнувшихся за стенами. Не раз она задавалась вопросом, что за редкие породы росли в этом парке, некоторые из них она видела впервые. Носильщики, впереди и позади которых шли охранники-преторианцы, остановились возле деревянных ворот, украшенных бронзовыми листьями. Командующий охранниками трибун постучал в ворота рукояткой меча. Тяжелая створка бесшумно открылась, и из ворот вышел раб крепкого телосложения с увесистой палкой в руках.

— Сообщи своему господину, что его почтила визитом императрица, — объявил трибун.

Привратник объяснил, что ворота, в которые они постучались, ведут прямо в сад и через них ходит только хозяин. Он пригласил их пройти к главному входу. Приподняв занавеску, Мессалина сделала трибуну знак идти. Главные ворота вели к великолепному портику, под сенью которого, привалившись к колоннам, сидели многочисленные рабы и, казалось, дремали. Завидев приближающиеся носилки и преторианцев, они встали и устремились к Мессалине, которая вышла из носилок, не дожидаясь помощи рабов. Узнав императрицу, они низко склонились, и их начальник объявил ей, что хозяину сейчас доложат, но супруга цезаря может в носилках проследовать в дом.

— Я предпочитаю отправиться одна и пешком, — ответила Мессалина. — Не стоит предупреждать вашего хозяина, я хочу, чтобы мой визит был для него сюрпризом.

Приказав рабам и охранникам дожидаться ее в портике, она ступила на широкую длинную аллею, ведущую вверх к большому дому, наполовину скрытому листвой. Она полюбовалась растущими невдалеке олеандрами, вознесшими к небу свои жесткие ветви с кистями душистых цветов. Сорвав несколько цветков, она воткнула их себе в волосы. Красота и магия обстановки, благоухание, окутавшее Мессалину, сразу умерили ее гнев. Она медленно шла вдоль аллеи, любуясь изяществом и великолепием украшавших ее мраморных бюстов и статуй.

Постепенно большой дом открывался перед ней. Его окружали бассейны с фонтанами и пестрые клумбы; стоял он на склоне холма, и к нему вело несколько террас.

«Размерами и красотой эти владения намного превосходят дворцовые сады», — подумала Мессалина, испытывая смешанное чувство восхищения и зависти.

Террасы соединялись между собой извилистыми лестницами, их затеняли решетчатые своды, увитые розами. Росшие на террасах лабиринты кустов самшита, тщательно подрезанных, перемежались с бассейнами, в которых били фонтаны, и с цветочными клумбами. Для ухода за столь богатой и разнообразной растительностью Валерий Азиатик нанял греческих и египетских садовников. Внимание Мессалины привлекли прекрасные необычных размеров белые лилии, головки которых гордо возвышались над остальными цветами. Никогда еще она не видела таких величественных лилий. Завидев садовника, который прекратил работу и разглядывал незнакомую посетительницу, она попросила срезать для нее несколько лилий.

Обратившись к нему по-гречески, она на этом же языке услышала ответ:

— Я охотно срежу, если мой господин позволит.

— Знаешь ли ты, кто я? — спросила Мессалина.

— Я не знаю, кто ты, но будь ты сама императрица, я не смог бы исполнить твою просьбу, поскольку он способен пронзить меня мечом, если я сделаю это без его позволения.

— Но каким образом он узнает?

— Он очень скоро заметит. Да будет тебе известно, что он имеет обыкновение каждый день прогуливаться по своим садам и знает в них каждое растение.

Мессалина не настаивала и удалилась в боковую аллею, которая вывела ее к садам, раскинувшимся позади виллы. Здесь деревья были настолько частыми и высокими, что образовывали нечто вроде леса. Валерий Азиатик допускал сюда только самых близких себе людей. Среди тиса, кипарисов, платанов, миртов и мидийских лимонов прятались открытые беседки с колоннами, маленькие портики и святилища восточных божеств. Мессалина из любопытства проникла в один из них и обнаружила там статую женщины с кошачьей головой, в тунике, облегающей пышную грудь. В одной руке она держала крест с ушком — символ жизни у египтян. Наклонившись, Мессалина прочла на постаменте: «Пахт, богиня Бубастиса». В Риме говорили, что эти загадочные божества творят чудеса.