— Ты бастард и доказываешь это каждым своим поступком! И ты уже наверняка знаешь об этом. Разве ты не ходил в гостиницу и не встретился там со своим дорогим папочкой?

И внезапно с уверенностью, от которой он чуть не задохнулся, Грейсон все понял.

Он незаконный ребенок. Бастард.

И он вспомнил того человека. Высокого и широкоплечего. Совсем как он. Но ведь он похож и на Брэдфорда Хоторна. Тогда он вспомнил его глаза. Темные, как у него. Совсем не похожие на синие глаза Хоторна.

Он незаконный. И вместе с этим словом пришло понимание, которое в самой глубине души он ощущал всегда.

— Ты ничего не стоишь! — бушевал Брэдфорд, стуча кулаком по столу. — Я вырастил тебя как своего сына, как своего наследника! — ревел он. — А что я получил взамен? Ничего! Ну так позволь же сказать тебе, что ты так же ничего не стоишь, как этот бесполезный Ричард Смизи, который затащил в постель твою мать много лет назад. Она была моей, черт тебя побери! И ты должен был быть моим!

Как же он не додумался сложить все вместе? Натянутые отношения между родителями. Презрение, которое испытывал к нему Брэдфорд. Внезапно пришло озарение, почему он стоит в стороне от жизни, почему так старается быть безукоризненным.

Потому что он отнюдь не безукоризнен.

— А теперь ты спокойно смотришь на то, как женщина, которая скоро будет носить имя Хоторн, собирается скандализировать Бостон концертом, который не годится даже для шутовского представления, а уж тем более для престижной публики концертного зала. Она не лучше тебя!

Обличительные речи Брэдфорда Грейсон слушал молча, но на это он прореагировал.

— Вы не скажете о Софи больше ни одного слова, — процедил он. От более решительных действий его удерживали только какие-то невидимые узы, пока еще связывающие его с человеком, которого он привык считать своим отцом.

— Я скажу все, что пожелаю, и бастард ты или нет, ты носишь имя Хоторн. И будет лучше, если ты не позволишь состояться этому концерту. Иначе ты пожалеешь о том дне, когда появился на свет.

Брэдфорд повернулся и бросился вон из комнаты, чуть не сбив Софи с ног.

Господи, как же получилось, что она ничего не поняла? Софи повернулась к Грейсону. Она не знала, что хотела увидеть. Может быть, слезы в его глазах?

Сердце ее разрывалось на части из-за человека, который воспитал в себе силу и несгибаемость, пытаясь скрыть свою слабость — любовь к тому, кто не желал отвечать ему взаимностью. И теперь она знала причину.

— Вы ведь не знали, — прошептала она, отчаянно надеясь, что он подойдет к ней.

Он не пошевелился. Он смотрел на нее, и чувства его, скрытые за мрачной непроницаемой маской, было трудно понять. Сердце ее забилось неровно, когда она заметила, как стиснуты у него челюсти и как подергивается мускул на щеке. Пусть он возненавидел ее за то, что она не девственница, но она не могла отвернуться от него.

— Брэдфорд Хоторн не прав, — проговорила она. — Вы удивительный, прекрасный человек.

Но он все равно стоял как каменный, и лицо у него было пустое и ничего не выражающее, как будто он отгородился от нее стеной. Такое лицо она видела у него тысячу раз. Но на этот раз она поняла, что мрачная ярость в его глазах — вовсе не ярость, а отчаяние. Она вдруг прозрела.

И тогда все жгучие слова, которыми они обменялись, растаяли как дым. Он тоже был раним, но не хотел, чтобы об этом знали другие. Он прятал свою уязвимость за стеной, которой окружил себя, совсем как она, держа на расстоянии всякого, кто пытался подойти поближе.

Как же получилось, что она не распознала, что он точно так же, как и она, ограждает себя, чтобы выжить?

Как-то он сказал: «Хочу, чтобы ты меня спасла». Теперь она с душераздирающей ясностью поняла, что он хотел спастись от себя самого. Грейсону нужна была любовь того, кто не был его отцом, и он решил, что, если будет безупречен, в конце концов добьется его признания. Он верил, что должен быть безупречным, и ему хотелось, чтобы и она тоже была такой.

Не сказав ни слова, Грейсон направился из комнаты. Но она заступила ему дорогу. Без всякого усилия он отодвинул ее и сделал еще шаг к двери.

— Что бы ни сказал Брэдфорд Хоторн, вы безупречны, Грейсон. Вы безупречны сами по себе.

Он остановился, но не оглянулся.

Это приободрило ее, и она заговорила торопливо, честно и искренне:

— Я люблю вас, Грейсон, как никого никогда не любила в жизни. Я люблю вас с тех пор, как мне было четыре года и вы впервые встали на мою защиту. — Ей хотелось, чтобы он повернулся, но он не шелохнулся. — Я никогда не верила, что вы тоже можете полюбить меня. — Она разрядила напряженную атмосферу, заставив себя рассмеяться. — После всего, что случилось, после смерти моей матери я не верила, что такой безупречный человек может полюбить женщину, которая отнюдь не безупречна. Тогда я стала такой, какой сама себе казалась. Необузданной и плюющей на добродетель, возбуждающей мужчин вызывающим поведением.

Его вздох отразился от стен.

— Мы с вами похожи. Я пытаюсь быть безупречным, а вы делаете все, чтобы доказать, что вы небезупречны. Вы были правы. Мы не созданы друг для друга. В конце концов мы бы с вами друг друга возненавидели.

Он вышел за дверь, и Софи осталась одна. Ноги у нее подкосились, она упала на ковер, и спасительная темнота приняла ее в свои объятия.

Грейсон вернулся в свой номер в отеле «Вандом». Он не хотел думать о том, что произошло, был растерян и подавлен. Жизнь, которой он жил, и мир, который он выстроил с такими муками, в одночасье рухнули.

Все, что поддерживало его, превратилось во что-то, чего он не понимает. Софи. Мать. Человек, которого он всегда считал своим отцом.

А в результате он оказался незаконным сыном человека, соблазнившего его мать. Человека, лишенного чести. Человека, чья кровь течет в его жилах.

В дверь постучали, но он не слышал стука. Он смотрел в немытое окно на улицу и ничего не видел.

Стук повторился, на этот раз громче. Он не пошевелился.

— Грейсон, открой дверь!

Услышав голос матери, он закрыл глаза и прижался лбом к холодному стеклу.

— Грейсон, прошу тебя.

Он оторвался от окна и подошел к двери. Открыл ее — и увидел мать, стоящую в коридоре.

— Вряд ли сейчас подходящее время для разговоров, — холодно проговорил он.

Она прошла мимо него в комнату, хотя он и не приглашал ее. Ее серо-голубые глаза сверкнули.

— Я думаю — вполне подходящее.

— Мне неинтересно обсуждать ваши встречи с мужчинами.

Она поджала губы.

— Мне тоже. Я должна обсуждать это с моим мужем, а не с сыном. Мне нужно другое. Я хочу убедить тебя не попадаться в такую же ловушку. Я вижу, ты ставишь Софи в такое же положение, в какое поставили меня много лет назад.

Его глаза сузились.

— Я думаю, вам лучше уйти.

— Я не уйду. Я больше не буду стоять в стороне и молчать, как делала это всю жизнь. Не загоняй Софи в жесткие рамки. Она может стать такой женой, что ты будешь ею гордиться; она может сделать тебя счастливым. Просто нужно предоставить ей такую возможность.

— Слишком поздно. Мы с Софи уже не помолвлены. Контракт расторгнут.

— Это из-за ее концертов? — быстро спросила Эммелайн.

— Как вы об этом узнали?

— Мне рассказал твой отец.

Он резко отвернулся и подошел к окну.

— Он мне не отец. — Эммелайн замерла. — Да, я знаю, что Брэдфорд Хоторн мне не отец.

— Он сказал тебе?

— В весьма недвусмысленных выражениях. — Она вздохнула, и хотя Грейсон не смотрел на нее, он почувствовал, что вместе с этим вздохом из нее ушло напряжение.

— Ax, Грейсон!

Повисло молчание. Молчание, пронизывающее до костей.

— Мне очень жаль, — прошептала она и снова вздохнула. — Но мое прошлое не меняет того, что я тебя люблю. Очень люблю. Я не отказалась бы от тебя ни за что на свете. И я не отказалась.

— Да, она не отказалась.