«Абсолютно правильное».

«От тупых соглядатаев. Громил. Верно?»

«Точно».

«Итак, молодой человек и девушка останавливают машину на обочине. Вторая машина тоже останавливается в сотне метров позади них. Наш молодой храбрец вылезает из машины. Поднимает капот, давая понять, что с машиной что-то неладно. Что делают громилы?»

«Что же?»

«Тоже выходят из машины, — торжественно произносит Борис, — и поднимают капот. Настоящие попугаи, верно?»

«Да, — говорю я, — глупо».

«В нашем Втором управлении сверхдостаточно глупцов».

«Зачем вы мне это рассказываете?»

«Потому что ваше ЦРУ должно делать разницу между Первым и Вторым управлениями. Ваше ЦРУ считает, что все КГБ сплошь состоит из тупых скотин».

«Ну, это неправда, — сказал я. — Мы потратили не одну неделю на анализ того, что почерпнул Дзержинский из „Золотой чаши“.»

Борис так и грохнул. Хохочет он с громким рыком и хлопает собеседника по спине. А мужчина он чертовски сильный.

«Вы мне нравитесь», — говорит он.

«Головокружение от радости», — говорю я в ответ.

Мы оба снова рассмеялись. И чуть не обнялись. Когда веселье прошло, Мазаров сразу стал серьезным.

«Да, — сказал он, — мы, сотрудники Первого управления, выезжаем за границу. Работа требует, чтобы мы изучали другие народы. При этом мы сталкиваемся — иногда весьма болезненным путем — с недостатками советской системы. Мы даем Центру довольно точную картину происходящего. Стремимся подправить нашу великую советскую мечту. Именно так. Даже когда ответы на возникающие вопросы неприятны и показывают, что виноваты мы. Начальство в Первом управлении знает обо всех отрицательных сторонах Советского Союза больше, чем кто-либо в вашей стране».

«У нас о вашей организации другое представление».

«Конечно. По-вашему, КГБ — это убийцы».

«Ну, не так прямолинейно».

«Нет, именно так. Люди самого низкого сорта! Вы говорите о нас как об убийцах. А мы профессионалы. Назовите хоть одного сотрудника ЦРУ, который по нашей вине потерял хотя бы палец».

«Обычно достается наемникам», — сказал я. В этот момент я подумал о Берлине.

«Да, — согласился Борис, — наемным помощникам крепко достается. Это так и у вас, и у нас».

Я промолчал.

«Когда же мы пойдем удить рыбу?» — осведомился я наконец.

«Плевал я на рыбу, — сказал он. — Давайте выпьем».

Мы выпили. Через какое-то время у меня возникло такое чувство, что Мазаров давно ждал возможности поговорить с американцем.

Я теперь хорошо изучил его — дело в том, что, как большинство русских, он говорит, приблизив лицо к моему лицу (это, наверное, оттого, что они живут в тесных квартирах), и потому я детально изучил его внешность: видел, где бритва оставила немножко щетины, видел торчащие из носа волоски, чувствовал в дыхании запах гамбургера, турецкого табака, лука, водки, пива — словом, достаточно всего, чтобы это было, клянусь, даже приятно, как исходящий изо рта запах гниения, что указывает на бесхитростность человека. Хью однажды познакомил меня с незабываемой формулой Энгельса о том, что количество переходит в качество, так вот: легкое зловоние в дыхании совсем не похоже на запах гнилых зубов. Я делаю это отступление, потому что мы так долго сидели с Бориской — а он скоро потребовал, чтобы я называл его Бориска, Бориска и Гарри, — за столиком в кафе, что обед превратился в ранний ужин, и солнце уже светило нам в глаза с запада, опустившись ниже навеса, обращенного к дороге, по которой время от времени проезжала машина и у входа появлялся очередной пьянчуга.

Мазаров около часа распространялся про Никиту Хрущева. Никому в Америке не понять Советского Союза, заявил Бориска, если не понимать премьера. А это великий человек.

«Великий применительно к нынешней ситуации в Советском Союзе». И он стал перечислять, повторяя много раз: бесчисленное множество убитых. Бесчисленное множество русских было убито в Первую мировую войну, бесчисленное множество было убито в Гражданскую войну, развязанную, напомнил он мне, американцами, англичанами и французами; бесчисленное множество было убито Сталиным во время коллективизации, бесчисленное множество советских солдат и граждан было убито Гитлером, и бесчисленное, бесчисленное множество убито затем Сталиным после войны. «Советский Союз, — сказал Борис, — пострадал больше, чем жена, которую изо дня в день избивает мерзавец муж. Сорок лет! Будь это американская жена, она возненавидела бы мужа. Но русская жена мудрее. Ведь в подобном браке мужчина хочет лишь улучшения».

«Я что-то совсем запутался, — говорю я. — Кто русская жена и кто муж?»

«О, русская жена — это Россия. А муж — партия. Бывает, приходится признать, что русская жена виновата. Возможно, она заслуживает, чтобы ее поколотили. Стоит, глядя в землю. И не двигается вперед. А муж хоть и пьет, но смотрит в небо. — Тут Мазаров умолк и вдруг влепил себе такую пощечину, что на кухне зазвенела бы посуда. — Совсем опьянел, — сказал он и велел принести черного кофе. — Все, что я говорил раньше, одно квохтанье».

«Квохтанье?»

«Чепуха. Общие фразы. Отношения между коммунистической партией и народом нелегко объяснить. Советские дети вырастают в уверенности, что сила воли поможет стать лучше. Достаточно захотеть быть хорошим и неэгоистичным. Мы пытаемся уничтожить интерес к личному обогащению.

Это очень трудно. В детстве я стыдился проявлений алчности. Это налагает на лидера такого народа огромное бремя. Все стремятся быть лучше. Сталин — мне стыдно в этом признаться — утратил внутреннее равновесие. На смену ему пришел Хрущев, храбрый человек. Я люблю Хрущева».

«За что?» — спросил я.

Мазаров передернул плечами.

«Потому что он был плохой. И старается стать лучше».

«Только плохой? Он же был палачом Украины».

«Это они вас так учат. Они ориентируют вас на зиму, Гарри. Но забывают, что наступит весна».

«Кто — они?»

«Ваши учителя. Они упускают из виду серьезное обстоятельство. Взгляните на дело с русской точки зрения. Мы видим, как власть точно магнитом притягивает жестоких людей».

«Не выходите ли вы за рамки марксизма?»

«Это ультрамарксизм. И идет он от русского народа. И от Маркса. Мы ожидаем жестоких лидеров. Вопрос, который мы себе задаем: могут ли лидеры преобразоваться? Стать лучше. Сталин был великим человеком, но он не преобразовался. Стал только хуже. Страшные дела, которые он творил, довели его до безумия. Хрущев — его противоположность». Мазаров снова дал себе затрещину, словно хотел выправить свой английский и заставить мозг работать в унисон с языком. Он изъяснялся по-английски вполне прилично, но под интонацией просматривался русский Тарзан. По мере того как Борис пьянел, я замечал, что язык его становился все грубее.

«Да, — продолжал он, — посмотрите на Хрущева. Он не пользуется всеобщей популярностью. Многие злословят по его поводу. Говорят, что он слишком эмоционален. — Надеюсь, Киттредж, вы схватили, в чем суть. Еле заметное отступление от линии. — Да, — продолжал Борис, — почти все считают Хрущева человеком некультурным. Вам понятно это выражение?»

«Я не знаю русского».

«Что ж, держитесь своей версии. — И рассмеялся. В нем, как и в Жене, сидят два человека, не слишком пригнанные друг к другу. Он был пьян, и отрицательное в нем перевешивало, а сейчас снова выскочил наружу ироничный шахматист. — Держитесь своей версии, — повторил Борис, словно перед ним лежало мое досье. (По всей вероятности, оно и существовало и было столь же неточным, как наше досье на него.) — Некультурный — это слово грубое. Хуже про русского нельзя сказать. Огромные массы моего народа веками жили в избах. Никто, входя в дом, не вытирал ног. Полы были земляные. Животные жили вместе с людьми. Некультурный — значит, не обладающий высокой культурой. Так что многие стесняются Хрущева. И это его погубит».

«Но вы же говорили — он великий человек?»

«Поверьте, это так. Невежественный, грубый, креатура Сталина. И однако как вырос! Нужна была неизмеримая храбрость, чтобы обличить Сталина. Вы должны постараться объяснить это вашему народу. В Москве сейчас многие высшие партийные чины говорят Хрущеву: „Ядерная мощь США в четыре раза больше нашей. Необходимо их догнать“. А Хрущев отвечает: „Если США на нас нападут, мы ответим. И обе страны будут уничтожены. Так что никакой войны не будет. А нам необходимо развивать экономику“. Военные сильно давят на Хрущева, он им противостоит. Хрущев хороший человек».