– Четвертое декабря, Лев Давидович. Вы разве не помните? – Доктор подозрительно посмотрел на меня.

– Помню, Карл Иосифович. Просто хочу себя проверить. Год какой? Восемнадцатый? – спросил я наугад.

– Конечно. – Подозрительность доктора если и не исчезла, то разбавилась опять вернувшимся беспокойством.

– Лев Давидович, вы получили сильнейший удар, у вас опаснейшая травма, как минимум – очень сильное сотрясение мозга. Это было три с половиной часа назад. Несмотря на все это, вы уже встали и ходите. Это странно. Это первый случай в моей практике, и не только моей. Я не слышал, чтобы после таких травм так быстро вставали. Вы, судя по всему, через час уже бегать начнете. Я не знаю, что делать, Лев Давидович. Не может такого быть, чтобы вы не нуждались в помощи, но, судя по симптомам, вы в ней не нуждаетесь. – Доктор выжидательно смотрел на меня, явно желая услышать ответ.

– Кто за меня работать будет, товарищ Дымкович? Революция не ждет, враги не дремлют. Контрреволюция наступает по всем фронтам, а вы говорите – покой. Вот закончим дела, тогда и отдохнем, – сказал я. Ответ мне подсказало сознание Льва Давидовича.

– Вот теперь, я вижу, что с вами, Лев Давидович, действительно все в порядке. – Доктор явно немного успокоился после моих слов, видимо, подумав, что, раз уж Троцкий начал говорить лозунгами, значит, с ним все в порядке.

– Все хорошо, товарищи, – обратился я к взволнованным подчиненным. – Не надо беспокоиться. Я сейчас выйду.

После этих слов я прикрыл дверь и подошел к унитазу. После того как я облегчился, добавился еще один факт к тому, что я действительно нахожусь в теле Льва Троцкого. К умывальнику я подошел, удивленно покачивая головой. Умылся.

Выходя из уборной, обратился к собравшимся и напряженно ожидающим меня подчиненным.

– Все хорошо, товарищи, можете быть свободны.

Народ начал выходить из купе, а я обратился к своему секретарю:

– Миша, задержись.

Глазман остался и, дождавшись, когда все выйдут, закрыл дверь.

– Слушаю вас, Лев Давидович?

– Миша, мне сейчас надо немного отдохнуть. Распорядись меня не беспокоить два часа. Разбудишь меня в четверть четвертого. Сейчас четверть второго, – я немного задумался. – Собери через два с половиной часа утреннее совещание снова. Пусть готовятся начать сначала. Я плохо помню доклады. Все понял? – Последовал утвердительный ответ. – Тогда выполняй. Можешь быть свободным.

После того как секретарь вышел, я прилег на диван, и тут меня накрыло.

В течение последующих двух часов я пытался осознать происходящее, но получалось слабо. Я и так чуть было не сорвался в присутствии кучи людей. Если бы не подсказка той части Троцкого, которая, несомненно, была во мне, неизвестно, чем бы все закончилось. Примерно через час я более или менее успокоился и начал раздумывать о происходящем с другой точки зрения. Я припомнил множество прочитанных мною книг по альтернативной истории и грустно усмехнулся.

Авторы этих произведений, так или иначе, хотели попасть в другое время. Попасть сами, что бы там они ни писали. Хотя бы с помощью своих произведений. Изменить ту реальность, в которой они живут. Кто-то спасал мир, кто-то Россию, но мысль у всех была одна. Слишком кроваво начался для России двадцатый век и слишком бестолково он для нее закончился. Вот и писали авторы свои книги, кто-то лучше, кто-то похуже. Хотели спасти хотя бы одного ребенка, один дом от сожжения, одну семью от убийства, изнасилования, надругательства. Хотели использовать свои знания не для абстрактного «Блага Человечества», а для того, чтобы дед с Великой Отечественной вернулся, а еще лучше, вообще бы на нее не ходил. Придумывали различные пути, случайности, приборы или инопланетян, но при этом все равно оставались там, в своем времени. Они придумывали, а я здесь и сейчас, если это, конечно, не сон. Всего один удар по голове, и ты в восемнадцатом году.

После этой мысли я невесело рассмеялся, но, как говорил один мой знакомый, пришла пора определяться. Выбор был в принципе невелик. Вариант первый – быстро все закончить, благо знаю, где браунинг лежит. Вариант второй – надо работать. Иначе зачем я столько читал и думал?

«Раз уж я здесь, да еще и являюсь видным большевиком, Председателем Реввоенсовета, соратником Ленина, членом ЦК и так далее и тому подобное, то почему бы мне не попытаться что-то поменять в этой истории?»

Тем более что я давно уже был за красных, а все происходящее не противоречило моим убеждениям.

Обдумывание не заняло много времени. Так как стреляться мне совсем не хотелось, был выбран вариант – работать.

После того как я принял решение, стало много легче. Тем более что я не один. Часть Льва Троцкого, которая была во мне, исправно подсказывала что-то, соответствующее обстановке. А мои знания, да еще помноженные на его знания и опыт, – это Сила, которая может горы свернуть.

«А может и пшиком закончиться», – одернул я себя.

Все время, пока секретарь не пришел меня будить, я размышлял о том, что я помню о ближайшем времени. В декабре 1918 года случилось одно очень важное событие. Войска адмирала Колчака в двадцатых числах декабря взяли Пермь с громадным количеством различных запасов, что стало серьезным ударом для молодой республики Советов.

Вот именно это надо было попытаться предотвратить.

– Миша, сделай мне чаю, чего-нибудь перекусить и зови командиров на совещание через полчаса, – обратился я к Глазману, вошедшему в купе, и после его ухода сказал уже себе: – Нечего разлеживаться! Время не ждет.

На совещании, начавшемся через полчаса, я в основном молчал и, слушая доклады, пытался вникнуть в обстановку. Оказалось, что едем мы в Вятку, которая уже три дня как подчинилась Центру, перестав быть отдельной Вятской Республикой. На фронтах было тяжело, единственным плюсом стал уход немцев с Украины, которую теперь надо было занять. На Юге с переменным успехом шли бои с Донской армией, на Востоке – с Колчаком, который медленно, но верно продвигался к Перми. Под Уфой шли бои. Красная армия медленно продвигалась к городу. В Архангельске, Мурманске, Баку, Одессе, Владивостоке находятся силы Антанты, которые помогают контрреволюции.

Потом начали докладывать про выступления казаков, саботаж, восстания крестьян, предательство военспецов, продразверстку, формирование новых частей, производство вооружений, боеприпасов, зимнее обмундирование для армии и еще по множеству проблем.

В общем, положение было достаточно грустное, но при этом наступать Красная армия умудрялась по всем фронтам и на множестве направлений.

Совещание длилось долго. К его концу у меня уже выработалась концепция дальнейших действий. Я решил, что сейчас необходимо разгромить Колчака. Для этого необходимо было сосредоточить превосходящие силы на Восточном фронте, что могло получиться только в случае замедления темпов наступления или переходом к обороне на других фронтах. Планируя, пока еще в голове, операцию по разгрому Колчака, я начал отдавать распоряжения. Некоторые принятые мною решения тотчас же оформлялись в виде телеграмм и отправлялись для выполнения. Тексты мне подсказывало сознание Троцкого. Особенно он выручал меня в моменты, когда я произносил нечто вроде «системный анализ сложившегося положения подразумевает следующий алгоритм решения проблемы» и записывающий за мной Глазман и присутствующие на совещании начинали недоуменно на меня коситься.

Пока телеграфисты стучали, я проанализировал отданные распоряжения и подумал о том, что если нужная информация завтра поступит, то можно будет уже принять какой-то определенный план действий в отношении Колчака.

Когда совещание закончилось, было уже поздно.

Я поужинал и лег спать, решив, что, во-первых, утро вечера мудренее, а во-вторых – до завтра все равно ничего не поменяется.

С этими мыслями я и уснул.

5 декабря 1918 года. Вятка.