Малин. Как ты там, Малин? «У нее был нелегкий год», – думает Свен, вынимая из токарного станка будущую чашу. Потом он выключает машину и наслаждается тишиной, вмиг воцарившейся в комнате.

Это была глупая идея, снова переехать к Янне. Во всех отношениях глупая. Но я не мог тебе этого сказать. Твоя жизнь – это твое дело, Форс. В работе я еще могу кое-что тебе посоветовать, хотя и в этом ты нуждаешься все реже. Но в жизни? От тебя все чаще несет спиртом. Ты выглядишь несвежей, измотанной, печальной. Вот так.

Только бы не стало еще хуже! Янне, твой муж, или скорее бывший муж, который снова живет с тобой, звонил мне, хотел, чтобы я что-нибудь сделал. Говорил, что ты пьешь. Конечно, иногда это заметно. И я пообещал ему. Но что? Поговорить с тобой? Ты будешь ругаться. Отстранить тебя от работы? Для этого пока нет причин. Послать к какому-нибудь специалисту? Но ты никуда не пойдешь, ты ведь такая упрямая.

Пьянство – в каком-то смысле наша профессиональная болезнь. Мы видим столько дерьма, что время от времени бывает необходимо снять напряжение.

Он поправляет ремень. Еще четыре дырочки и минус двенадцать килограмм. С давлением стало лучше.

Но все равно я слишком много ем.

– Застегни комбинезон. Сейчас же! Я не собираюсь повторять дважды.

Инспектор криминальной полиции Юхан Якобссон стоит в прихожей своего таунхауса в районе Линдхем. Пятилетняя малышка в похожем на пузырь комбинезоне поет, ее мир непроницаем для слов Юхана.

Какого черта они затеяли поездку к родителям жены именно в эти выходные, когда у него в кои веки свободная пятница! Последнее, что им нужно сейчас, – такое вот нервозное утро, когда обидные и бесполезные слова то и дело проносятся в воздухе, словно шальные пули.

– Возьмешь Хюго? Я беру Эмму.

Жена кивает и нагибается за синей курткой мальчика.

– Я не собираюсь повторять…

– Чем ты так раздражен?

И начинается…

– Это была не моя идея – отправиться в Несшё ни свет ни заря.

– У папы день рождения.

– Да, шестьдесят три. Не так много, чтобы он не мог справиться со всем сам.

Жена умолкает, она и не думает отвечать на последнюю реплику. «Глупо», – думает Юхан, тянется за девочкой, берет ее за тонкую, но сильную руку и привлекает к себе.

– Надень ей куртку.

– Зачем она ей в машине?

Юхан отпускает руку дочери. Закрывает глаза. Он мечтает о дежурстве в эти выходные. Солгать, сделать вид, что что-то случилось. Или пусть бы действительно что-нибудь случилось.

Дети. Глаза Юхана закрыты, но он слышит их голоса, и ему кажется, что сейчас они звучат отчетливее и радостнее, чем раньше. В них больше уверенности, несмотря на недовольные нотки, и Юхан думает о том, что все эти тысячи поцелуев и объятий, миллионы улыбок и заверений в самой большой на свете любви не проходят даром. Сделать человека счастливым вполне возможно. Это просто и стоит затраченных усилий.

– Юхан, – говорит жена, – не волнуйся. Мы можем оставаться спокойными, надо только захотеть.

Перед ним на белой в грязных пятнах стене четыре крючка для одежды. Самый меньший свободен и вот-вот отвалится.

Вальдемар Экенберг перед открытой на террасу дверью глубоко затягивается сигаретой. Терраса с подветренной стороны, иначе он не стоял бы здесь, а курил возле вентиляционной вытяжки на кухне.

Он смотрит в небо на аккуратные, серые с белым крыши домов.

Ничего нет приятнее утренней сигареты. Даже если жена будет ругаться, что от него несет дымом, когда он вернется в постель.

Вальдемар не сомневался ни минуты, когда открылась временная вакансия в Линчёпинге. Группа понравилась ему еще во время их совместной работы с тем ужасным делом об убийстве девочки-подростка.

Они не хотели его, он это знал. Но с его послужным списком не могли ответить «нет», ведь другим претендентом была женщина, только что проэкзаменованная в полицейской школе.

Форс. Шёман. Якобссон. Акбар. Мартинссон.

Не худшая компания легавых. Высокий процент раскрываемости. Напряженность в группе в пределах нормы.

Форс.

Маниакальная дама. Говорят, стала еще хуже после того, что случилось с ее дочерью, и она опять съехалась со своим пожарным. Как следователь она несгибаема. Очень раздражительна, а над такими он любит подшутить. У нее проблемы со спиртным. Многих его коллег погубила бутылка, и он никогда ничего не мог для них сделать. Потому что, когда человек опускается на дно, обратного пути уже нет.

Якобссон.

Мучается с детьми.

У них с женой никогда детей не было, и это к лучшему. Сейчас мы занимаемся только собой. Прошлой зимой ездили вдвоем в Таиланд и могли сколько угодно наслаждаться покоем, в отличие от семей с маленькими детьми, что проживали с ними в отеле.

Детская любовь. Любовь к ребенку. «Нельзя хотеть того, чего никогда не испытывал», – думает Вальдемар, делая последнюю затяжку.

Или все-таки можно?

Малин стоит у кассы магазина «Севен-Элевен» на Огатан. Волосы мокрые от дождя, трусы врезаются в ягодицы, самочувствие отвратительное, как и погода на улице. В спальне в гардеробе она отыскала старые негнущиеся джинсы и розовую рубашку – по ее прикидкам, ей не меньше десяти лет, но носить еще можно. Универмаг «H&M» еще не открылся, а вещи из дома в Мальмслетте она заберет, когда будет время. То, что ей сейчас нужно сделать, – это забрать вещи, Туве и вернуть жизнь в то состояние, в котором она была до того, как они стали жить вместе, одной семьей, и до того как она подвергла жизнь Туве смертельной опасности.

Перед Малин зубная паста, щетка, дезодорант и кофе. Заспанный продавец пробивает товар.

– Выездной матч? – спрашивает он.

Выездной матч? Вчера у местной команды был выездной матч?

Потом до нее доходит, что имел в виду продавец, и ей хочется двинуть кулаком в его жирное рыло, но она только качает головой.

– То есть никакого выездного матча. Просто было поздно, так? Когда у меня такое же самочувствие, как у вас сейчас – судя по тому, как вы выглядите, – мне не хватает сил даже подняться с постели.

– Прекратите болтать и возьмите деньги!

Продавец разводит руками:

– Я только хотел пошутить, чтобы поднять вам настроение. Извините.

Малин забирает сдачу и выходит на дождь. До ее дома несколько сотен метров.

И вот она уже под душем. Вода, более холодная, чем дождь, омывает ее голову, прогоняет злые мысли, словно замораживая их.

«Главное – не думать о том, что было вчера, – убеждает себя Малин, попивая кофе из чашки, стоящей на полочке для мыла. – И пусть две таблетки альведона, что я нашла в аптечке, окончательно поставят меня на ноги.

Голова гудит.

Туве переедет сюда на неделе. Может, сегодня вечером.

А мне надо на работу. Но что же такое должно случиться, чтобы эта проклятая голова перестала трещать?»

Ёте Линдман, совсем недавно ему исполнилось пятьдесят два года, гладит рукой свою мокрую, гладко выбритую голову. Ему уже приходилось бывать в замке Скугсо. Восьми лет от роду он стоял рядом со своим отцом в покоях Акселя Фогельшё и выслушивал условия найма на предстоящие летние работы. Они арендовали солдатский торп[17] в юго-западном углу замковых владений.

«Вы придете, когда я вас позову», – твердый, повелительный голос графа снова звучит в ушах Ёте Линдмана сейчас, когда они с Ингмаром Юханссоном, спустя столько лет, проходят по коридору первого этажа, глядя на холодные серые каменные стены, украшенные картинами разных художников примерно через каждые пять метров.

– У него есть собака, – говорит Ёте Линдман. – Но сейчас ее нет здесь, иначе мы бы ее уже слышали.

– Брехливый бигль, – бурчит Ингмар Юханссон.

Больше сорока лет тому назад Ёте Линдман был здесь со своим отцом.