По этому поводу строились совершенно чудовищные (сатирски неприличные) предположения, но ни одно из них никак не могло соответствовать истине.

А сам Полифем, когда ему задавали подобный вопрос, по большей части отмалчивался. В конце концов он сожрал нескольких уж очень любопытных смертных, и от него наконец отстали…

Странные перемены охватили Аттику, вроде бы Олимп в небе другим стал. Летаюший остров богов казался намного больше, чем раньше, и каким-то более внушительным, что ли. Зловещим.

Конечно, это мало кого из греков занимало, однако перемены были налицо…

Что в Аттике никогда не менялось, так это остров Лесбос. И именно на нем великий царь Агамемнон внезапно загрустил по родине, вспомнив жену свою Клитемнестру…

Однако все началось с Аякса, сына Оилея, который, за неделю переспав на острове со всем, что двигалось, заскучал и во всеуслышание заявил, что Лесбос душит в нем поэта.

– Сволочи, как я вас всех ненавижу! – кричал и плевался Аякс. – Я за целый месяц не написал ни строчки…

Единственным, кто посочувствовал могучему герою, был царь Агамемнон.

Парис, Гектор и Менелай остались к отчаянному воплю Аякса равнодушны. Они уже успели обрасти черной волнистой шерстью и теперь спокойно щипали травку на живописных склонах Лесбоса. У Агамемнона даже мелькнула безумная мысль: а не достало ли их наконец колдовское проклятие сумасшедшей волшебницы Кирки? Но это конечно же было маловероятно. (Почему это маловероятно? – Авт.)

– Посмотри, что с нами стало! – причитал Аякс, полируя потускневший за месяц меч. – Мы здесь деградируем, превращаемся в животных. Только и знаем, что жрем да спариваемся, я больше так не могу.

– Ты прав, мой друг, – согласился с ним Агамемнон. – Но что тут поделаешь, видно, на роду нам так написано. Я тоже вот по дому в последнее время скучать начал. Как, думаю, там жена моя Клитемнестра?

– Красивая, наверное? – мечтательно спросил Аякс, который, однако, по жизни был убежденным холостяком.

– Что? – удивился Агамемнон. – Да нет, что ты. Страшна, как фавн небритый. Просто опостылело мне все это великолепие…

И бедняга грустно обвел рукой зеленый луг с пасущимися героями.

– Я знаю, что делать! – яростно закричал Аякс, воинственно взмахнув отполированным мечом.

– Ну-ну… – Агамемнон скептически посмотрел на товарища.

– Нужно срочно покинуть остров, и тогда талант стихосложения непременно ко мне вернется. Милый друг, плывем же к жене твоей Клитемнестре!

От подобного предложения Агамемнона слегка передернуло, но, несмотря на это, идея Аякса показалась ему весьма заманчивой.

– Я не против, приятель, но на чем же мы поплывем ко мне на родину? Ведь оставленный без присмотра корабль давно разбили о рифы набегающие волны прибоя. Да и даже если бы он был цел, мы не смогли бы набрать здесь и половины команды.

Тут Аякс сильно задумался. Нехорошо получалось – вроде как они сами себя в ловушку загнали, обидно как-то.

– А мы плот построим, – внезапно заявил могучий герой, – из досок, что от нашего судна остались. На нем и покинем Лесбос.

Сказано – сделано.

Но не все было так просто.

На остров Лесбос легко попасть, а вот сбежать оказалось довольно проблематичным.

Как только твердо решившие покинуть гнездо порока герои принялись за постройку плота, они сразу же были атакованы группой полуобнаженных женщин, несущих на острове постоянную вахту, дабы никто из мужчин не сбежал. Отступникам удалось отбиться, но лишь до следующей ночи.

Однако плот еще не был готов.

Весь следующий день фемины следили за греками из соседних кустов, посылая им страшные проклятия, обзывая их импотентами и мужеложцами. Аякс время от времени отгонял воинственных фемин своим мужским достоинством, которое у него было воистину чудовищных размеров. (Надеюсь, цензура это место вырежет. – Жена автора.)

Плот был готов всего лишь наполовину. Ему еще требовались прочный парус и хорошее рулевое весло.

– Сатировы толстухи, – гневно ругался Аякс, разводя на морском берегу костер. – В жизни не женюсь на женщине, будь они все неладны.

Агамемнон как-то странно посмотрел на друга, но вслух ничего не сказал.

– Зря мы тогда Одиссея не подождали, – сокрушенно покачал головой Аякс, – он бы никогда не позволил нам превратиться в этих…

И могучий герой с горечью махнул рукой в сторону спавших под деревом невдалеке зверообразных греков. Кто из них был Парисом, а кто Гектором, установить теперь не представлялось возможным. Членораздельно изъясняться они перестали два дня назад.

– Да мы с тобой и так, слава Зевсу, в них не превратились, – усмехнулся Агамемнон. – Единственные на весь остров здравомыслящие мужики.

– Здравомыслящие, – басом повторил Аякс и потряс над головой указательным пальцем, – хорошо сказано. Кажется, я уже начинаю подбирать рифму.

– Я тебе помогу, – пришел на помощь другу Агамемнон. – Здраво, здраво… мм… лево, право, кряво…

– Что еще за кряво? – разозлился Аякс. – Я такого слова отродясь не слышал.

– Кряво, то есть криво, – быстро нашелся Агамемнон.

– А… ну если так, то да.

Но приличная рифма, к сожалению, на ум могучему герою так и не пришла.

Вместо рифмы к костру отщепенцев явился знаменитый греческий историк Софоклюс. Свой человеческий облик он, к удивлению, совершенно не утратил и даже выглядел свежее обычного.

– Мы живем в великую эпоху, друзья! – торжественно провозгласил историк, садясь рядом с Агамемноном.

– Мы тоже рады тебя видеть в здравом уме, – улыбнулся Аякс, подбрасывая в костер сушеных листьев папоротника, которые, сгорая, жутко воняли, отпугивая притаившихся неподалеку в засаде фемин.

– Великая эпоха! – повторил Софоклюс, лукаво поблескивая хитрыми голубыми глазками. – Был над Грецией один Олимп – бац, и его не стало, теперь вот другой висит, и никому до этого дела нет.

– С чего это ты вдруг взял, что он другой? – удивился Агамемнон, вглядываясь в безоблачное ночное небо.

Летающий остров, источая мягкое голубоватое сияние, как обычно, висел над горизонтом чуть левее полной луны.

– Да и дураку ясно, что Олимп другой, – бескомпромиссно отрезал историк.

– Кому ясно? – встрепенулся Аякс, в последнее время очень болезненно реагирующий на слово «дурак».

– И эфиопу, – быстро поправился Софоклюс. – Размером-то он стал вроде как побольше, да и форма другая. Старый на что был похож?

– На стоптанную сандалию, – не задумываясь, ответил Агамемнон.

– Верно. – Историк быстро кивнул: – Ну а новый что тебе напоминает?

– Да не новый он… – вспылил Агамемнон и осекся, вглядевшись в очертания Летающего острова.

Олимп действительно больше не напоминал стоптанную сандалию, теперь он был скорее похож на…

– Мужской детородный орган, – ответил за Агамемнона Софоклюс, и Аякс неприлично заржал.

– Это что, такое изощренное издевательство? – закричал Агамемнон, вскакивая с места. – Они что там, на Олимпе, нас за полных придурков держат?!

– Думаю, что дела в этом плане обстоят еще хуже, – как бы невзначай заметил историк.

– Что это ты, интересно, имеешь в виду? Герои у костра тревожно переглянулись.

– Ну я же сказал, что грядут великие перемены, – развел руками Софоклюс. – Вот уже месяц, как никто из смертных не видел вестника богов Гермеса Диониса в кабаках нет. Гименей на свадьбах не присутствует. Что-то неладное стряслось в поднебесном царстве.

– Например?

– Ну, не знаю, переворот там или бунт. Может, они поубивали друг друга или еще что.

– Да ладно тебе чушь пороть, – улыбнулся Аякс. – Чтобы бессмертные боги и друг друга поубивали? Бред, бессмыслица.

– И как ты вообще можешь говорить за всю Аттику? – поддержал могучего героя Агамемнон. – Ты-то, кроме этого проклятого острова, ничего не видишь. Откуда тебе знать, что боги среди смертных не появляются?

– Откуда, откуда, – передразнил героев историк. – От эфиопского верблюда. Боги ветров мне кое-чего нашептали, а я их за это пообещал в своей «Великой истории» упомянуть.