Но мамино умение монотонно, старательно откладывать каждую копеечку Сашка не унаследовал. Столько искушений вокруг! И коктейли, и сигареты, и девчонки постоянно клянчат: то цацку, то шампусик. Еще в карты с пацанами играли. Тоже на деньги. Ставки не бог весть какие, но штуку за полчаса Сашка однажды спустил. Обидно, конечно, зато – впервые в жизни своей скучнейшей! – почувствовал: мир вокруг – не упорядоченный, не серый. Он полон ярких красок, непредсказуем, азартен!

Вольной жизнью Сашка старался не злоупотреблять: все ж таки жаль было совсем уж разочаровывать мамашу. Уроки кое-как, но учил; когда парни на спор решили магнитолу из чужой машины вытащить, в авантюре не участвовал. Маман – по-прежнему вся в работе – пребывала в святой уверенности: сынуля ее – почти пай-мальчик. Троек в дневнике почти не бывает, в школу не вызывают.

Но однажды попались: резались на школьном стадионе в «очко» и не заметили, как директор подкрался. Начал вопить, изъял колоду, деньги, что стояли на кону, и велел на следующий день всем явиться с родителями.

Сашка расстроился. Нет, бить или под замок сажать мамаша не будет. Но представлял, как вспыхнут разочарованно ее выцветшие от постоянного корпения над книгами глаза, вытянутся в укоризненную струнку губы, – и настроение совсем становилось нулевым.

Вечером выбрал минутку, когда маман, между проверкой школьных тетрадок и очередным переводом, присядет передохнуть на продавленный, ветхий диванчик, и бухнул:

– Тебя Пал Палыч вызывает.

– Павел Павлович? – удивилась она. – Зачем? Мы с ним сегодня на педсовете виделись.

И Сашка, понурясь, поведал о своем преступлении.

– Ты играешь в карты? На деньги?! – Мама выглядела растерянной.

– Да какие там деньги, – насупился Сашка, – на интерес. Сто рублей, от силы, на кону.

– И во что же вы играете?

– А, ты все равно не знаешь, – отмахнулся он.

– И все-таки?

– Ну, в «очко».

Мама продолжала испепелять укоризненным, скорбным взором.

– Ну, ма-ам! – заныл Сашка. – Ну не буду, не буду я больше!

Мать молча встала с продавленного диванчика. Вышла из комнаты. «Неужели реветь пошла?» – гадал Саша. Но нет – вернулась быстро, глаза – сухие. А в руках – он просто глазам своим не поверил! – запечатанная карточная колода.

Похоже, ждал его очередной педагогический прием. Матушка подобные штучки обожала. Выписывала, например, на карточки всякие невинные словечки типа «блин» или «отстой» и заставляла сына ритуально их сжигать. Неужели сейчас и колоду карт (а ведь дорогие, на хорошей бумаге, откуда только в их доме взялись) спалит?

Но нет!

Маман коробочку распечатала, высыпала карты на стол, ловко – только пальцы с коротко остриженными ногтями мелькали – выстроила подобие домика, с треском разрушила его, лихо картишки перемешала.

Саша взглянул на нее чуть ни со страхом:

– Эй, мам! Ты чего?

А она холодно улыбнулась:

– Почем играем? По сто – или на пятьсот решишься?

– С тобой? Играть?! – искренне изумился он.

Мама же небрежным жестом метнула на стол тысячную купюру:

– Я поставила. Отвечай.

Сашка хмыкнул. Сбегал к своему тайничку. Притащил восемь тысяч – все, что было.

Матушка ловким жестом швырнула ему девятку, пятерку и двойку.

Он только считать начал – маман уже улыбается:

– Шестнадцать. Еще?

– Ну… давай.

И – оп-па! – сразу перебила блэк-джеком.

Без стеснения загребла его тысячу.

Тут же сдала карты снова. Еще хуже: две семерки. А себе – двух дам.

Сашка в восхищении взглянул на нее, молвил:

– Мам! Ты, что ли, шулер?

Она холодно улыбнулась:

– Ставь еще тысячу и сплитуй.

– Чего?

– Даже терминов не знаешь, – укорила. – Удваивай ставку и разделяй. Другого выхода нет.

– А смысл? – вздохнул сын.

Но деньги поставил.

К первой семерке пришли туз и тройка – очко! Только вторую ставку проиграл.

– Хотя бы при своих! – похвалила мама.

Но, несмотря на ее подсказки, восемь его тысяч уплыли – двадцати минут не прошло.

Надеялся, мама проигрыш вернет – нет, аккуратно расправила купюры, положила в старенький, из кожзаменителя, кошелечек. Произнесла снисходительно:

– Понял что-нибудь?

– Понял, – ухмыльнулся он в ответ. – Ты у меня, оказывается, крута!

Мама же грустно вздохнула:

– Саша, не о том речь. Я играю на среднем, зауряднейшем уровне. Просто тебе объяснить хотела, что ты только у мальчишек выигрывать можешь. А попадись на твоем пути даже самый слабый из профессиональных игроков, шансов у тебя никаких. Все сольешь. В кабале окажешься.

– Но ты научишь меня? – загорелся он.

Однако мама только помотала головой. Хмуро произнесла:

– Никогда! И если еще раз услышу, что ты на деньги играешь, – ты мне не сын.

Горько добавила:

– Слишком многих я видела, кто из-за карт свою жизнь под откос пустил.

– Но ты-то сама играешь суперски! – возразил сын. – Бросай свою школу и на круизный лайнер устраивайся! В казино, дилером! А я к тебе в ученики пойду.

– Ребенок ты еще, Сашка! – печально вздохнула она. Веско добавила: – Я дала себе зарок: что больше играть не буду – никогда. Ни при каких обстоятельствах. Все, разговор окончен.

Лицо – суровейшее, Сашка сразу поверил.

И даже подумать не мог, что его твердая, будто кремень, сухая, как прошлогодняя листва, мамаша зарок свой в ближайшее время нарушит.

Надя Митрофанова иногда очень жалела, что она – не политик. В Думе не заседает, собственной фракции не имеет, законопроекты лоббировать не может. А если б могла – первым делом бы протащила на голосование полный запрет на глянцевые журналы. Точнее, не на журналы как класс, а на бесконечных тощих девиц, которые улыбаются почти с каждой страницы. У каждой, ну ведь у каждой размер одежды – сорок второй или даже меньше! Талии тонюсенькие, ручки цыплячьи. А модные разделы – вообще кошмар. Сколько раз Надюха присматривала себе кофточку в свете последних тенденций, отправлялась в магазин, точно такую же находила, примеряла. Однако на ее фигуре – среднестатистической – наряд смотрелся – впору в зеркало плюнуть. Типичный пример, как вводят покупателя в заблуждение! Можно в суд подать и дело выиграть.

Даже с Полуяновым, своим любимым мужчиной, однажды мыслями поделилась. Но тот обидно заржал:

– Наивная ты, Надюшка! Даже будь ты в Думе, выдвини подобный закон – его ж зарубят на корню! Депутаты – в большинстве мужики. Если запретят девок тощих, на кого им тогда глазеть?

– Ты мне сам говорил: мужчина – не собака, на кости не бросается! – парировала она.

И Димка честно признался:

– В постели, кто спорит, с мягонькой лучше. А в свет выводят худеньких. Ничего не поделаешь. Так принято.

Ох и обидно ей стало! Крутишься целыми днями. Помимо работы, творишь в доме уют, колдуешь в жаркой кухне над разносолами. Еще и в тренажерный зал приходится бегать, чтобы не превратилась ее среднестатистическая фигура в откровенно толстую. Полуянов всегда ухожен, сыт, никогда ему не устраивается ни истерик, ни скандалов. Но все равно: мечтает втайне о тощенькой! А то и давно себе завел, только маскируется успешно.

Когда-то Надя готова была в лепешку разбиться, только чтобы Полуянову, блестящему денди, соответствовать. Тело, дух, вкус постоянно развивала, волосы подкрашивала – строго раз в три недели, маникюр всегда безупречный, за новостями следила, терпеливо смотрела вместе с другом сердечным ненавистный футбол и скучнейшие политические ток-шоу.

Но со временем Митрофанова помудрела. Поняла: превратиться в гламурную красотку у нее все равно не получится. Да и устала постоянно себя блюсти. И теперь, если хотелось ей не тащиться в парикмахерскую, а поваляться с книжкой, – оставалась дома. Уставали ноги от каблуков – отправлялась в ресторан в удобных мокасинах.

Димка однажды даже съязвил:

– Скоро будешь дома в бигудях расхаживать!