Представь себе, любезный мой Светлосан, — продолжал говорить Полотский князь, — какая горесть долженствовала тогда объять мое сердце. Я охотно соглашался в то время умереть, чтоб избавиться токмо от столь гнусного вида, но, не имея силы того исполнить, принужден был повиноваться злому моему року. Чувствуя же, что сами небожители на сие попущают, предприял я повиноваться их воле и по предписанию их помогать несчастным, если взмогу найти к тому случай. И в самом деле недолго я опять искал, ибо, по нескольких днях пресмыкания моего по лесам, набрел я некогда на шайку разбойников, кои, ограбя известного тебе Древлянского князя, привязали его к дереву, и один, наилютейший из них, хотел его застрелить, то я в самое то время ужалил его смертельно в ногу и тем одного наказал за бесчеловечие, а другого избавил от смерти. Сие мое деяние не оставили милосердые боги без награждения: я получил тогда же вид ворона и в сем образе потщился совершенно освободить от смерти Остана, привлекши тебя к нему. Боги не оставили меня и за сие без воздаяния: я превратился в зайца и в сем новом виде имел счастье спасти тебя от львов, растерзавших твоего коня.

Как мне желалось тогда соделаться паки человеком, чтоб облобызать тебя и разделить с тобою все твои труды, дражайший мой свойственник! Но судьба моя тому еще противилась и, превратя меня в соловья, увлекла меня на помощь той девице, которую похитил сказанный тобою разбойник. Вот как это происходило: по превращении моем в сию птичку, почувствовал я в себе некое стремление лететь на Индийское море; направил я туда мой полет и по некоем времени прилетел на один из его островов. Сев на дерево и начав осматривать сию прекрасную страну, услышал я вдруг визг, происходивший недалеко от того места, где я находился. Я, обратив туда глаза, увидел, что мужчина свирепого вида держал в своих руках прекрасного лица девицу и хотел силою похитить то, что свойственно снискивать одними только услугами и ласками или полновесными червонцами, смотря по свойству красавицы. Девушка кричала из всей силы и рвалась у него из рук, однако ж силы ее соответствовали ее невинности, и разбойник, конечно бы, ее преодолел, ежели б не послали боги меня к ней на помощь. Ибо, будучи тронут слезами и несчастьем сей неповинной красавицы, пожелал я от всего сердца ей помочь и вдруг увидел себя превращенна, несомненно по воле всемогущих богов, в свирепого тигра. Лишь только принял я сей вид, то и кинулся на разбойника и, не дав ему времени оправиться, растерзал его почти до смерти. Девушка между тем убежала на морской берег, находившийся недалеко от того места, устрашась меня и боясь и себе подобной же участи, каковую имел разбойник; но свойство и образ тигра даны мне были для наказания токмо злодейства, а не для озлобления невинности. Я побежал за нею, чтоб сохранить ее от опасностей, могших ей приключиться, а она, увидя меня бегущего за собою, испужалася того пуще и бросилась в отчаянии своем в море; я кинулся туда за нею и увидел себя опять превращенна в дельфина. Получа сей вид, подплыл я тотчас к сей девице и, подхватя ее к себе на спину, понес ее по морю, будучи влеком неведомою мне силою, и чрез несколько часов принес ее к берегу ее отчизны.

Как только она вышла на оный, то и была тотчас окружена знакомцами и сродниками своими, ибо город их стоял подле самого берега. А я, не имея нужды больше тут медлить, погрузился в море и, плавая несколько времени в глубине оного, нашел твой меч; я тотчас его узнал и, думая, что ты каким-нибудь случаем находишься на сем море, или, лучше сказать, влеком будучи силою вышних, поднялся я на поверхность вод и в самое то время паки имел счастье спасти тебя от гнавшегося за тобою Карачуна. Едва ты выхватил у меня свой меч, как погрузился я паки в глубину и, почувствовав в себе некоторую перемену, увидел, что я уже не дельфин, но морской лев. Не странна мне была сия перемена, ибо к чудным сим превращениям имел уже я привычку. Я возблагодарил богам, что они способствовали мне избавить столько людей от напастей, и просил их и впредь меня употреблять к таковым же помощам. Молитва моя была не тщетна, любезный мой шурин, — говорил Вельдюзь Светлосану, — я тебе опять помог, промыслив тебе куст кокосовых орехов. После чего, превратяся в морского орла и будучи побуждаем внешнею силою, способствовал я тебе разрушить очарование Левсила; потом, по таковому же побуждению, вынырнув пред сим островом в виде аллигатора, принудил тебя следовать к сему острову и напоследок, превратяся в крылатого змия и нашед на здешнем острове каменный нож, полетел к тебе на помощь и имел последнее и наивеличайшее всех удовольствие помочь тебе против общего нашего врага и элодея.

Сказав сие, паки бросился он лобызать Светлосана, который, услышав, сколько раз помогал он ему и спасал его от смерти, еще более был тем тронут; он не возмог порядочно ему за то возблагодарить, будучи восхищен таковыми его благодеяниями к себе, но только проливал радостные слезы, лобызая его и превознося, что было для Вельдюзя сладостнее всякого витийства. Оба вкушали они тогда величайшую радость, видя и лобызая друг друга, как были вдруг приведены в сугубейший восторг, увидя идущего к себе Видостана. Все трое возгласили они имена один другого и бросилися ко взаимному облобызанию. Чистейшая радость объяла их души; они все совокупно вещали друг к другу, изъясняя восхищения свои и восторги. Сие смешение гласов было для них тогда наиприятнейшим согласием и превосходнейшим всякой музыки, исчадия скуки и роскоши.

Но не успели еще они насытиться взаимным сим лицезрением, как Вельдюзь и Видостан вскричали вдруг, будто б чего испужавшись; Светлосан обратил туда очи, откуда, казалось, происходит их страх, и увидел идущего к себе Липоксая в том безобразном виде, в каковом узрел он его в пещере. Князь обрадовался ему чрезвычайно и пошел к нему навстречу, между тем как полочанин и индиец стояли в удивлении. Липоксай бросился в ноги к Славенскому князю, благодаря его за освобождение свое от уз и мучения. Светлосан, чтоб не оставить Видостана и Вельдюзя долее в безвестии, рассказал им вкратце его историю и тем лишил их всякого страха, ибо они подумали было сперва, что это был Карачун, оживленный силою своих чаро-действ. Но Липоксай их уверил, что он погиб точно, ибо с поражением его от Светлосана соединена была конечная его пагуба и вечное злострадание.

По сем приятном уверении, пали они все на землю, принося благодарственную молитву бессмертным за избавление свое и всего света от страшного Карачуна. После чего начали они вопрошать друг друга, что с кем случилось во время их разлуки, и когда Светлосан и Вельдюзь рассказали свои приключения, тогда Видостан объявил им о своих следующее:

Моя история не очень долга, — говорил он. — Когда в последний раз обманул меня в саду злоковарный эфиоп и злые его прислужники, бросив в железную колесницу, помчали меня по воздуху с необычайною скоростью, то вдруг очутился я на сем страшном острове, посреди бесчисленного множества прегнусных чудовищ. Минуту спустя явился и Карачун; он имел испуганный и свирепый вид.

— Злодей! — сказал он мне. — Ежели бы сила моя была равна моему мщению, то сего же бы мгновения ты и опасные твои друзья были от меня преданы наимучительнейшей казни; но когда сего удовольствия неправедная судьба меня лишает, то по крайней мере прими вид единого из сих чудовищ и пребудь в оном до моего издыхания!

По сих ужасных словах ударил он меня своею дубиною и превратил в самое мерзкое страшилище. Вы можете себе представить, государи мои, — говорил индиец слушателям своим, — сладостно ли мне было влачиться в столь гнусном виде по сему ужасному острову, воспоминая первое великолепное мое состояние! Повсеминутно воссылал я молитвы к богам, чтоб они или отняли жизнь мою, или бы возвратили мне прежний мой вид и состояние; однако ж долго принужден я был сего ждать и, может быть, никогда бы сего не дождался, ежели б победа твоя, любезный Светлосан, лишив жизни общего нашего врага, не возвратила мне прежнего вида и свободы. А каким образом получил я их паки, и какие обстоятельства предшествовали, сие также достойно вашего любопытства, и для того расскажу вам о том обстоятельно.