Это правда.

Ты понесешь наказание, говорит она.

Уже несу, отвечаю. Джесси тоже мертва, а это все равно как если бы она к нему вернулась, как если бы вновь сошлась с ним, а у меня не остается даже возможности умереть самому, потому что это стало бы жалким подражанием.

Роковая история, иронически замечает она.

Может быть, говорю, ты не тот человек, которому мне стоило бы рассказывать такие истории.

Медленно опускается навзничь, не сводя с меня глаз, просто-напросто смотрит на меня в упор, пока до меня не доходит, что я ошибся, что у нее есть как минимум ОДНО качество, присущее ей, и только. И качество это заключается в способности, терпеть типов вроде меня. Если бы у меня была шляпа, я снял бы ее перед Кларой.

А ты, спрашиваю какое-то время спустя, ты тоже можешь похвастаться тем, что тебе есть что вспомнить.

Знаешь ли, отвечает, к двадцати годам у меня уже имелся пятилетний опыт безответной любви, а все дальнейшее было, честно говоря, только местью.

И со мной тоже, спрашиваю.

ЧТО КОНКРЕТНО с тобой, отвечает она вопросом на вопрос.

Киваю, улыбаюсь: ну ладно, замнем.

А что еще, спрашиваю. Секс?

Какое там, говорит. Скорее мастурбация с участием двух партнеров.

Понятно, говорю. А семья?

Что семья, спрашивает она.

Ты ведь хочешь обзавестись семьей?

Семья у меня уже была, в детстве.

Деньги, спрашиваю.

Если не впадаешь в наркозависимость, то без них можно обойтись.

А что же тебе вообще нравится?

Радио, отвечает она. Когда-нибудь мне хотелось бы вещать со спутника на весь мир, с синхронным переводом как минимум на двадцать языков, чтобы и японцы меня тоже слушали. Хочу сидеть в стеклянной башне и взывать в ночи голосами двадцати синхронисток: позвоните мне.

А потом, спрашиваю.

А потом, говорит, они позвонят. Все они позвонят. И ты тоже.

Случайно, говорю.

Нет, говорит, не случайно. А потому, что я всегда получаю, чего захочу. Требуется только определить, чего мне хочется, — и вот оно, на тарелочке.

Каждый день как именины, говорю.

В точности так, отвечает, и, строго говоря, это страшно скучно.

Но почему же тогда, спрашиваю, ты сейчас здесь, а не в своей стеклянной башне?

Потому что у нас коллективный отпуск на лето, говорит.

Вот оно как, думаю. Не устаю удивляться.

И кроме того…

Сейчас она говорит тихо — так тихо, что я вынужден повернуться к ней здоровым ухом.

Кроме того, говорит она, во мне как бы два человека. Одному хочется работать на радио, внушая людям, что ничто на свете не стоит ломаного гроша. Что есть только одно, да и то не полноценное снадобье от великой и всеобъемлющей скуки, и называется оно властью над людьми.

Боюсь, говорю, что человечество об этом уже наслышано.

Тогда ему стоит отбросить лицемерие, говорит Клара.

А другой человек?

Другой человек принадлежит людям вроде моего профессора.

А что тебе от него нужно?

Он должен письменно подтвердить, что я не только столь же интеллигентна, как он сам, но и столь же бескомпромиссна.

Бескомпромиссна по отношению к чему? Или к кому?

К самой себе, разумеется.

И ты наверняка не захочешь ответить, если я спрошу, что в такой бескомпромиссности хорошего.

Совершенно верно.

Когда небо начинает окрашиваться багрянцем, я уже не чувствую разницу между собственным телом и цементным полом. Легкий озноб пронизывает мои конечности, скорее даже одевает их тонким покровом, как будто у меня появилась вторая — и очень тонкая — кожа. И это приятно — самую чуточку озябнуть. Наконец остудиться. Наконец пес спит не ворочаясь. Я ощущаю опустошенность и покой, как на исходе одной из тех ночей с Джесси, когда она в конце концов затихала на матрасе, а за окном в суповой кастрюле туч мало-помалу начинали всплывать равиоли птиц. Я дергал ее за подбородок, заставляя поднять голову, смотри, говорил, смотри, вопреки всему, настал день. Она кивала и засыпала вновь. Тогда я любил предрассветную пору.

И дело не в том, внезапно говорит Клара, что я никогда не задавалась последним вопросом.

А мне казалось, она уснула. Ночь медленно прощается с таинственностью внешнего мира: черная колонна справа от нас обросла корой и превратилась в каштан.

А как, спрашиваю, звучит последний вопрос.

Откуда я пришла, говорит, куда я иду и какого хера все это должно значить.

В виде исключения, говорю, ты не ошиблась. Последний вопрос звучит именно так.

Поднимается и на онемевших ногах шагает к «домику». Дверь за нею захлопывается на замок. У меня в груди начинает пощипывать, это страх. Звук захлопнувшейся двери знаменует окончание ночи. Скоро станет светло и жарко.

Хочу посмотреть, как спится Кларе на новом матрасе — на плоском и дурно пахнущем куске поролона, рулон которого я обнаружил в углу за одной из полуоткрытых дверей.

Для того чтобы уснуть, она легла во весь рост на живот, вытянула руки и вцепилась в верхний край матраса. Правую ногу подогнула, а левая на матрасе не поместилась. Будь здешний пол вертикальным, могло бы показаться, будто она альпинистка, штурмующая отвесную скалу. Может быть, и сновидения нам приходится штурмовать.

Считается, что кое-кто из нас правдиво отвечает на любой вопрос, заданный ему, пока он спит, а назавтра даже не помнит об этом. С Джесси это никогда не срабатывало, хотя у меня был подготовлен для нее целый список вопросов.

Клара, тихо спрашиваю я, а что, если у тебя не хватит упрямства?

Не реагирует. Судя по всему, и с ней это не срабатывает. Или я задал не тот вопрос.

Ложусь в гамак. Заснуть мне сейчас удастся разве что чисто случайно; сон может подкараулить меня в тот момент, когда я забуду о том, что через два часа будет тридцать пять градусов в тени, о том, что в дневное время мне не за что уцепиться, о том, что Клара в том же помещении спит как убитая. О том, что я одинок, о том, что мне не хочется тратить деньги на междугородный разговор по телефону с кем-нибудь из прежних знакомых, например с собственной матерью.

Подбираю с пола один из документов. Это резолюция Совета Безопасности ООН за номером 1101, датированная 1997 годом и adopted by the Security Council at its 3758th meeting.[14] Эти формулы звучат для меня заученно, как детская молитва. Я мальчик хорошенький, мысли мои чисты, taking note of the letter from the Permanent Representative of Albania,[15] Господи Боженька, будь со мной на «ты», reiterating its deep concern over the deteriorating situation in Albania,[16] а если согрешу, то не гляди, прошу, authorizes the Member States to establish a multinational protection force,[17] милость Божья, кровь Христова, condemns all acts of violence and calls for their immediate end,[18] все возрадуются снова. Символ ООН начинает расплываться у меня перед взглядом: земной шар в перекрестье линий оптического прицела превращается в голубую кляксу, вся эта дрянь наводит на меня скуку, я хватаю еще один лист — и он опять относится к албанским делам, беру третий — и вновь о беспорядках в Албании, правда, это уже не ООН, а НАТО, подбираю с пола еще пять листов и понимаю, что вся коробка наполнена документацией по албанскому вопросу, еще раз проверяю дату на коробке, — да, 1997-й. Интересный год: как мне помнится, уродилось несколько хороших вин, Кофи Аннан стал новым Генеральным секретарем ООН, умер Шерша, расширение НАТО приобрело конкретные формы, мы с Джесси вынуждены были покинуть Вену, в Боснии ликвидировали последние концлагеря. Может быть, эти документы имеет смысл проработать мне самому, а вовсе не Кларе.