— Спасибо за помощь, — произнес он. — Рад был снова увидеться. Привет…
Он попытался вспомнить имя того мальчика: Вова… Валера… Витя…
— Привет вашему сыну, — улыбнулся Алесандр Анжелике Витальевне одной из своих отрепетированных улыбок.
— Что вы, Алесандр, мы еще никуда не уходим.
— Мам, по-моему…
— Не перебивай, когда мать разговаривает! Алесандр, я принесла вам пирожные и виноград. Кристина, быстро сходи помой виноград.
— Я не ем виноград.
— Мам…
— Кристина, да что ж это такое! Ты научишься когда-нибудь не перечить матери или нет? С таким характером тебе будет трудно, очень трудно! Не пойму, что я упустила в твоем воспитании? Ты ведь уже не маленькая. А ну быстро пошла и помыла виноград! Или ты хочешь, чтобы Алесандр ел его немытым и подцепил какую-нибудь заразу? Да этот виноград трогали сотни рук! На рынке его перелапал каждый, кому не лень…
— Ой, все, мам, успокойся. — Кристина взяла пакет с виноградом и вышла в туалетную комнату.
— Извините, я забыл ваше имя.
— Анжелика Виталь… Да ну что мы с вами как неродные! Просто Анжела.
— М-гм. Анжела…
— Ой, Алесандр, вы не представляете! Еду я сейчас в метро и вдруг вижу…
Алесандр вздохнул, натянул одеяло и отвернулся к окну. Не было сил выгонять, спорить, грубить. Но как же они все надоели! Все одинаково навязчивые, тупые, без чувства стиля и такта. А вот интересно, некоторые люди (да большинство!) столь болтливы оттого, что ощущают свою ущербность, отсутствие самодостаточности и пытаются обрести в других то, чего нет в них самих, или же от недостатка внимания? Но почему эти люди вьются вокруг Алесандра именно здесь и сейчас? И дернуло же его попросить этого пацана, который даже в седле держаться не умеет, принести оставленное у Жанны барахло! И какого черта он перепоручил эту просьбу своей безмозглой сестре, которая еще и умудрилась забыть дома злосчастный мешок, из-за которого теперь притащилась сюда эта Анжела со своим виноградом и вонючими пирожными?! И всему виной вспыльчивость Алесандра, неумение сдержать навязчивую идею и страстное желание сразу, незамедлительно совершить то, что пришло ему в голову!
Алесандр вспомнил, как на втором или третьем курсе он лишился гениальной роли именно из-за этой своей поспешности в принятии решений. Он должен был в учебной работе сыграть парня, которого зритель воспринимает как человека скромного, зажатого, стеснительного. Эдакий положительный тюфяк, который и мухи не обидит, разговора первым не начнет, и все в таком роде. А на последних полутора минутах фильма этот персонаж совершает убийство и вывешивает труп у себя на балконе: мол, смотрите, на что я, оказывается, способен-то. Парень стоит на рассвете на этом балконе и хохочет, а люди с ужасом на него смотрят…
Алесандр заявил, что такая роль не вызывает ничего, кроме отвращения, и вообще, это совершенно не его типаж. Разумеется, он получил выговор от педагогов курса, благодарность однокурсника, которому в итоге досталась роль, и пощечину от режиссерши. Как выяснилось, девушка еще с первого курса искала такой вот интересный сценарий специально для работы с Алесандром, а он такой-сякой, мачо питерский, что-то невероятное о себе возомнил. Но когда фильм получил первое место на конкурсе студенческих работ, Алесандр понял, что просчитался. Он смотрелся бы беспроигрышно в этой роли, и она добавила бы пикантности его и без того шикарному яркому образу. Однако, боясь признаться в собственной неправоте, вслух Алесандр сказал, что за такое кино он лично и гроша ломаного не дал бы…
— И я говорю, как это можно, подвергать свою жизнь такой опасности! — продолжала тараторить Анжела. — Ведь профессия дрессировщика сродни профессии разведчика: никогда не знаешь, откуда ждать опасности! Но ей разве что-нибудь докажешь? Я-то думала, что ее взяли в спектакль потому, что она талантливая актриса, а им, оказывается, просто нужен был дрессировщик! И потом, ну что это за профессия такая — циркачка?! Да я бы…
…А виноград Жанна любила. Черный. Без косточек. Ободрать виноградинки с ветки, перемешать с медом и лимонным соком и есть руками, облизывая друг у друга пальцы, и запивать сухим вином, и целоваться, слизывая с губ горько-сладкий вкус, и в итоге испачкаться медом, вином (но какая разница — все равно не одеты), и в теплом душе снова стать чистыми, и потом заснуть, и не услышать будильник, и проспать что-нибудь важное… Но разве может потом быть что-нибудь важнее вчерашнего винограда, и меда, и вина, и лимонного сока, едва уловимого, чуть терпкого, остающегося на губах до самого утра, даже после душа, даже после всего-всего-всего…
— Слушайте, вы мне надоели. Вы сами уйдете, или мне позвать медсестру? — не выдержал наконец Алесандр.
«Залепить бы ей рот гипсом», — подумал он.
— А зачем ты мне так грубишь? Я к тебе со всей душой…
— Мы с вами на брудершафт не пили, — отрезал Алесандр.
— Мам. — Должно быть, Кристина уже несколько минут стояла в дверях с чашкой винограда. Не могла же она мыть его целую вечность, пока ее мать несла тут всякую ерунду! — Мам, Алесандр правда уже устал от нас. Пойдем.
— Кристина!
— Да что опять-то не так? Алесандр, извините, мы уже уходим. Поправляйтесь. — Кристина поставила чашку с виноградом на тумбочку, взяла обе сумочки — свою и мамину — и направилась к выходу. — Мам, пойдем. У Валеры сегодня родительское собрание, ты опоздаешь.
— Отец сходит. — Анжелика оценивающе разглядывала молодого человека, непрерывно кивая при этом головой. — А ты будь повежливей. Я тебе в матери гожусь.
— Как вы мне надоели, кто б знал, — вздохнул Алесандр и, закутавшись с головой в одеяло, отвернулся к стене.
— Дочь, уходим, нам здесь не рады, — гордо заявила Анжелика Витальевна и встала. — Вы еще узнаете горечь одиночества, молодой человек, но не зовите, будет поздно! — И она первой вышла из палаты, захлопнув за собой дверь, и первой обругала дежурную медсестру, не дожидаясь, пока та сделает ей замечание.
Алесандр остался один. Он смотрел в стену и тупо чертил пальцем бессмысленные фигуры. Он поймал себя на том, что ему хочется плакать, как в тот день, когда он приехал в Москву в надежде дождаться звонка от Жанны, Она тогда ничего не обещала, и Алесандр даже не был уверен, что у нее есть его телефон. Он просто ехал в метро, плакал и ждал.
Алесандр повернулся, дотянулся до сумки, нашел мобильный телефон, зарядное устройство, с трудом достал до розетки, включил. Ни одного пропущенного звонка от нее, Жанна не звонила. Жанна не позвонит.
Ладно, все, хватит. Жанна — это уже завершенный фильм, отснятая кинопленка. Причем все не просто снято, а уже озвучено, смонтировано и выпущено в прокат. И даже уже вышло из проката и кануло в Лету. Фильм не удался, не стал классикой, не получил Оскара. Учебная работа. Не более. Пленка испорчена и отправлена в архив. Гонорар выплачен актерам сполна. А вам, Алесандр Райшер, «неуд.». Вы были слишком искренни, совсем не играли. Но роль, как и слово, — не воробей, сыгранного не воротишь.
Молодой человек посмотрел на кулек грецких орехов. Со вчерашнего дня он к нему так и не притронулся. Алесандр раскрыл его, взял один орешек, откусил и съел один кусочек. Затем он приподнялся на кровати и попытался дотянуться до форточки, но для этого надо было согнуть ногу, на что Алесандр сейчас оказался не способен. Он заметил лежащий на пустой соседней кровати зонт-трость. Должно быть, кто-то из этих двоих его здесь оставил. Алесандр протянул руку, взял зонт, оперся на него и попытался встать. В это время в палату вошла Кристина.
— Извините, я забыла…
Алесандр протянул ей зонт, снова лег на кровать и произнес:
— Открой форточку.
Кристина открыла. Алесандр протянул ей кулек с орехами.
— А теперь бери по одному, — тихо сказал он, — и выбрасывай.
— Что?
— Бери по одному и выбрасывай.
Алесандр закрыл глаза.
— Тебе плохо? Давай я врача позову?
