— Алло?
— Валера? Тебе звонили Люба и Павел, просили перезвонить.
— Хорошо.
— Ты где?
— Пап, Кристину позови.
— Они с мамой вышли на улицу, мы идем в биллиард играть. Если хочешь, приходи.
— Пап, ты за руль можешь сесть?
— Могу, а что случилось?
— Пап, во сколько метро откроется?
— Валер, что у тебя с голосом? Ты где?
— Пап, во сколько метро откроется?
— Валер, ты пьян? Ты с кем?
— Пап, во сколько…
— Валера!
— А мотоцикл… тут где-то…
— Что? Валера, что с тобой?
— Пап, ты за руль можешь сесть?
Какие-то отдельные реплики… Прочитать табличку на доме… на любом… не так быстро… Славянский бульвар… нет, Солянский… Или еще какой-то бульвар. Бульвар. Китайгородский, вот как… Джинсы… Магазин такой… М — буква светится, красным светится… Фразы, темный дисплей телефона… Снег, снег… Потом, почти сразу — опять фразы, руки… Мотоцикл надо не забыть… Ты можешь сесть за руль… Кран, вода… Джинсы…
Валера проснулся от тошноты и головной боли. За окном было темно. Хотелось пить. Очень хотелось пить. Он накинул на себя первую подвернувшуюся под руку рубашку, вышел на кухню. Мама и сестра оживленно беседовали, доедая вчерашние салаты и допивая шампанское. Валера молча достал стакан, налил сок. Томатный. Выпил, налил еще.
— Сколько времени? — спросил он, наливая третий стакан сока. Но пить резко расхотелось. Пришлось поставить стакан на стол.
— «Спокойной ночи, малыши!» скоро начнется. Поторопись, а то пропустишь, — сострила Кристина.
— Ой-ой, смешно, — состроил ей рожу Валера.
— Что будешь: селедку под шубой или крабовый салат? — предложила мама.
— Я терпеть не могу селедку под шубой и крабовый салат. — Валера сел на табурет. Его тошнило, и хотелось спать. — А грейпфрут остался?
— М-гм, десять килограммов.
— Не смешно, тупая.
— Так. Может, хватит? Торт будешь? — спросила Анжелика Витальевна.
— Не буду я ничего. Мам, дай чего-нибудь от головы.
— Да у тебя ее и так нет.
— Ой, Кристин, заткнись, а! Задолбала уже, честное слово! Мне никто не звонил?
— Кто-то звонил, но не представился, — ответила мама.
— А папа где?
— На балконе по телефону треплется.
— Чья б корова…
— Хватит, я сказала! — повторила Анжелика Витальевна. — Вы что, не можете нормально разговаривать?!
— Да, с ней поговоришь. Ой, ладно, я спать пошел.
— Только что проснулся.
— Ну и что, тебе какое дело?
— Хватит! — крикнула Анжелика. — В самом деле!
Валера встал, вернулся в комнату. Интересно, они знают, что он ездил не с пацанами тусить, а к Жанне? Лучше, чтоб не знали.
Валера лег под одеяло, включил телевизор. По всем каналам, как на заказ, — песни, песни, песни. С таким же успехом можно было включить радио.
— С добрым утром. — В комнату вошел папа, закрыл за собой дверь. — Как ты себя чувствуешь?
— Зашибись.
Валера выключил телевизор. Комната погрузилась во тьму. Ничего, сейчас глаза привыкнут, все будет видно. Хотя, зачем ему видеть? Он собирается спать.
Валентин сел на кровать.
— Голова сильно болит?
— Не смешно, пап. Можешь принести какой-нибудь цитрамон, что ли?
— Могу. Но сначала я тебе поесть принесу.
— Ой, пап, какой «поесть», меня тошнит…
— Я представляю.
Валера посмотрел на Валентина. Что это он там себе представляет?
Отец взял сына за руку.
— Вот вчера мне действительно было не смешно. Что случилось, Валера?
— Новый год случился. Пап, все, я сплю.
— Валер, я серьезно. Что произошло?
— Пап, ничего не произошло. С пацанами потусили и все.
— Пацанов я там что-то не видел.
— Где?
— Ты ничего не помнишь?
— А что я должен помнить?
Валера быстро прокрутил в памяти новогоднюю ночь: сначала он был дома, потом поехал к Жанне… И что в этом преступного? А-а, понятно.
— Ты про мотоцикл, что ли?
Интересно, он вернул его или нет?
— Мотоцикл уже у твоего приятеля, не переживай.
— У какого приятеля? А, ну хорошо, пап, супер. Я больше за руль не сяду, в смысле, на мотоцикл. Только дай поспать, а…
— Ты совсем ничего не помнишь?
— Помню. Я все отлично помню. Табличку на доме помню, мотоцикл помню. Что еще надо?
— А потом?
— Суп с котом, пап, я спать хочу. Потом у меня трубка разрядилась. Все. Кстати, где мой мобильник?
— Я не знаю, где твой мобильник.
— В смысле «не знаю»? Я что, без него пришел?
— Пришел… Ладно, если захочешь, можем потом поговорить.
— Пап, давай завтра. Сейчас нереально.
Валентин кивнул, поправил одеяло.
— Это, пап, а мама знает насчет мотоцикла?
— Нет. И насчет всего остального тоже нет.
Валера снова недоверчиво посмотрел на Валентина. Остальное — это… не Жанна ли случайно? Да не все ли равно, если мать не знает… А мобильник жалко, м-гм…
* * *
В январе прогулки проходили по нескольку раз в день. Алесандр и не представлял, что январь — такой же активный сезон, как, например, июль или август. Впрочем, почему нет? Новогодние каникулы. Он снова работал в паре с Кристиной. Казалось, она импровизировала еще лучше, чем прежде. Ни слова о Москве. Она ничего не рассказывала. Он не спрашивал. Если у нее хорошее настроение — значит, возможно, в новый год старое забыто.
В конце января во время одной из прогулок Алесандр, как обычно, выполнял стандарт: заигрывание с одинокой туристкой в группе, оправдывание перед приревновавшей партнершей, погоня за нею, свернувшей «от обиды» с тропы маршрута на глазах у довольных разыгравшимися «страстями» туристов… Далее следовали короткие объяснения, примирение, театральный поцелуй, возвращение в группу и — месть партнерши с одним из туристов. И все по-новому, только теперь они меняются ролями.
Все было как обычно. Кристина свернула с тропы. Зимой она отъезжала не слишком далеко, из-за сугробов. Алесандр рассыпался перед туристкой в комплиментах-обещаниях-извинениях, хлестнул лошадь, догнал Кристину, произнес реплику, дождался ответной, позволил лошади подойти еще ближе, наклонился для театрального поцелуя и… И понял, что в этот раз все будет по-настоящему. Ее дыхание — совсем рядом. Ее губы. Закрыть глаза… к черту публику… Но едва Алесандр закрыл глаза и коснулся губами губ Кристины, как ему представилось лицо сержанта…
Алесандру представилось лицо сержанта. Теперь отъезд, крупный план сменяется общим… сержант улыбается, стоит в туалете перед умывальником, штаны его расстегнуты, в руках ремень…
— Резче, — произносит он. — Это приказ.
Алесандр открыл глаза, отстранился, внимательно посмотрел на Кристину. Это длилось долго? Нет, несколько секунд. Снова наклоняется вперед, снова губы, глаза… И лицо сержанта, и губы — сержанта…
Удар ремнем. Это приказ! Становись! Приказ! И сержант хохочет, на губах — слюни, называет его «деткой», «крошкой»…
Алесандр как можно быстрее отыграл сцену. Они вернулись в группу. Теперь надо дать Кристине время, она будет заигрывать с туристом, потом устроить сцену… Но это потом. А сейчас…
А сейчас Алесандр ехал позади всей группы и смотрел им в спины. Сержанта среди них не было. Он нашел взглядом Кристину. Что за чертовщина! Это что, теперь каждый раз так будет?
— Это что, теперь каждый раз так будет? Я не доволен! Учись!
— Я не…
— Это приказ!
— Вы ошибаетесь…
— Ты просто конфетка, тебя только сосать и сосать.
— Я не…
— А лейтенанту говорить бесполезно, только вякни. Тебе же самому нравится!
— Я не…
Хватит, все!
— Ты такой же, как мы…
— Служу отечеству!
Хватит!!!
— Мало? Ты сейчас еще получишь! Ты у меня в наряды круглосуточно ходить будешь! А ну живо! Я, я так хочу! Это приказ!
Сержант толкает его, Алесандр падает на колени. Сержант хлещет его ремнем по заду, а потом…
Алесандр хлестнул лошадь и пустился вскачь, догнал инструктора, который ехал впереди всех, начал разговаривать с ним о ерунде — лишь бы не слышать голоса сержанта. Молодой человек прекрасно понимал, что пора уже отыграть следующий эпизод, но он не хотел не то что подъезжать, даже поворачиваться к Кристине. Лишь бы не видеть лицо сержанта.
