— Вы кто?

— Я тот человек, который решает проблемы. Начальник службы безопасности фирмы «Союз», — представился незнакомец.

— А, полковник, из военной разведки, — равнодушно сказал Лозовский. — Ну, решайте.

— Мне приказано доставить тебя в Нижневартовск.

— А оттуда в Тюмень? Или Кольцов сам прилетит в Нижневартовск? Доставляйте. Мне есть о чем поговорить с вашим шефом.

— Не будешь ты с ним говорить. Как ты добрался до Нюды?

— По зимнику, на санно-тракторном поезде.

— Так я и подумал. Вешки на реке видел?

— Видел.

— Остальное поймешь. Поедешь на вездеходе. Водила не заметит вешек. Понял?

— Не понял. Он — тоже со мной?

— Он выскочит. Загодя. Приложит тебя кастетом и выскочит.

— Водилой будет — этот?

— Да, Ленчик. Личник Кольцова.

— Откуда он здесь взялся?

— Оттуда. Он единственный, кто знает тебя в лицо.

— Без кастета нельзя было обойтись?

— Пес, — недовольно сказал полковник. — Злобный пес.

— Стаса Шинкарева — тоже он?

— Кто такой Стас Шинкарев?

— Московский журналист. Его убили четыре дня назад по дороге в Шереметьево. Кастетом.

— Не мои дела. Москвой я не занимаюсь, там своя служба.

— Капитан Сахно?

— Ты много знаешь, парень.

— Гораздо больше, чем вы думаете. И чем это хотелось бы вашему шефу.

— Потому ты и стал проблемой. Ты чего улыбаешься?

— А так, хорошо, — беззаботно ответил Лозовский.

— Не плыви! — прикрикнул полковник. — Кайф словил! Рано тебе кайфовать! Что будем делать?

— Это ваша проблема.

— Ладно. Сделаем так. На вездеходе ездил?

— Нет. На тракторе ездил, на танке.

— Значит, управишься. Сейчас я уйду, дверь не запру. Выйдешь, по коридору налево, у заднего крыльца вездеход. Заведенный, на холостом ходу. Сядешь, и к реке. Повернешь направо. Через двенадцать километров на левом берегу леспромхоз, не пропустишь — там бревна и огни.

— А сейчас что? — спросил Лозовский.

— Ночь. От леспромхоза до Сургута узкоколейка. Вездеход бросишь на берегу. Доберешься до Сургута — сразу в аэропорт и в Москву. Там напишешь заявление в прокуратуру — за незаконное задержание.

— Кто меня задержал?

— Участковый.

— Он подтвердит?

— Не помнит он ни хера. Каждый вечер напивается в лоскуты, утром ничего не помнит. Храпит сейчас в кабинете.

Полковник вышел, через некоторое время вернулся, бросил Лозовскому камуфляжные штаны на синтепоне, ушанку и валенки.

— Одевайся.

Снова вышел, принес дорожную сумку Лозовского, доверху набитую его одеждой, кинул на колени бумажник с документами и деньгами. Лозовский заглянул — рубли и пачка долларов были на месте.

— Переоденешься в Сургуте в аэропорту, зайдешь в сортир и переоденешься. Ты чего ждешь? Тебе сказано: одевайся!

— Не катит, полковник, — ответил Лозовский. — Я сяду в вездеход, вы устроите погоню и пристрелите меня при попытке к бегству. Придется вам как-то по-другому решать проблему. И на меня не рассчитывайте, я вам не помощник.

— Мудак! — выругался полковник. — Ты никогда никому не доверяешь?

— Я не доверяю тем, чьих действий не понимаю. Почему я должен вам доверять?

— Вот почему, — проговорил полковник и протянул Лозовскому его часы. — Я был в той колонне, которую ты вывел под Джелалабадом по минному полю. Майором я тогда был, служил в разведуправлении Сороковой армии. Помнишь, что ты сказал, когда Ермаков вручал тебе эти часы?

— Не помню.

— А я помню. Вместо «Служу Советскому Союзу» ты сказал: «Да что вы, товарищ генерал-лейтенант, не за что». Теперь ты понял, почему я сказал, что тебе повезло, что попал на меня? Я твой должник, парень. Я просто отдаю тебе долг.

— Вы не мой должник, полковник. Вы должник капитана Степанова — журналиста, которого ваши люди убили по вашему приказу. Я его спасал. Заодно спас себя. И вас. Этот долг неоплатный. Некому его отдавать.

— Я не приказывал убивать Степанова! Это была самодеятельность, дурь. Эти мудаки пересрали, что их погонят с работы за то, что на промыслах появился чужой. И надумали решить проблему сами, втихую.

— Зачем вы мне это говорите? Это вы скажете на Страшном суде. Эти двое подтвердят ваши слова?

— Подтвердят. На Страшном суде. Они уже там, стоят в очереди. Поехали на точку на вездеходе, бак прохудился, солярка вытекла, вездеход заглох в тундре, а мороз был под сорок.

Лозовский только головой покачал:

— Умеете вы решать проблемы!

— Не я их создаю.

— Вам не кажется, что количество трупов увеличивается слишком быстро? Уже четыре. С Христичем — четыре с половиной.

— А что Христич?

— Полутруп.

— Будут еще, — мрачно пообещал полковник. — Кричи.

— Что кричать?

— Что хочешь. Ори!

— Не буду я орать.

— Ну, связался я с мудаком!

Полковник извлек из наплечной кобуры пистолет и стал бить в дверь ногой. Ручка двери повернулась. Полковник прижался спиной к стене. Ворвался телохранитель Кольцова с пистолетом в руке.

— Какого хера…

Ничего больше он сказать не успел — рухнул от удара пистолетной рукоятью по затылку. Полковник оттащил его от порога и запер дверь.

— Вы его убили? — полюбопытствовал Лозовский. От разлившегося по всему телу наркотика он чувствовал себя зрителем на каком-то странном представлении.

— Еще нет, — буркнул полковник. Он спрятал свой пистолет, взял пистолет Ленчика, обмотал ствол какой-то тряпкой и выстрелил в голову телохранителя. В пространстве комнаты из толстых бревен выстрел прозвучал глухо, ударил по ушам. — Вот теперь убил.

— И что будет? — спросил Лозовский.

— Не твоя забота! — гаркнул полковник. — Одевайся, мудила! Быстрей! Некогда умничать! Все так, как я сказал. Кроме одного. Ты услышал выстрел, по коридору забегали. Ты выглянул — никого, вышел к вездеходу. И вот что еще. Действия промедола хватит еще часа на четыре. Потом снова может скрутить. Видно, какой-то нерв зацепило. Держи! — протянул он небольшой шприц в целлофановой упаковке. — Заряжен. Ткнешь в любое место, внутримышечно. Тратить не спеши, только в крайнем случае, больше у меня нет. Одевайся, парень! Иначе будет еще один труп — твой.

Лозовский послушно натянул штаны, влез в валенки, нахлобучил ушанку, стараясь не потревожить рану. Полковник провел его по пустому коридору к двери.

— А где все? — спросил Лозовский.

— Никого нет. Только участковый дрыхнет. Тревогу я подниму часа через два, ты будешь уже далеко.

— Как вы все объясните?

— Ты ничего не знаешь! Ты услышал выстрел, а больше знать ничего не знаешь. И не нужно тебе знать. С Богом, парень. Часть долга я все же отдал.

Вездеход ГТС мягко урчал на холостых оборотах, гнала теплый воздух печка. Лозовский устроился на водительском месте, тронул рычаги. Они мягко подались. Он включил первую скорость и направил машину к реке.

Крутить его стало не через четыре часа, а гораздо раньше — в будке дежурного по леспромхозовскому разъезду, где он ждал, пока сформируют состав с бревнами. Потом была бесконечно долгая езда в тесной кабине маленького, похожего на самовар, паровоза узкоколейки. В Сургут приехали на рассвете. Насос уже гнал по голове горячую ртуть, но напор еще был слабый, ртуть рассасывалась, не доходила до лобных пазух.

Лозовский не помнил, как он добрался до аэропорта. В платном туалете сбросил грязный камуфляж, надел костюм и «аляску», умылся и только тут рассмотрел себя в зеркало. Увидел чужое, длинное, лошадиное лицо со стиснутыми от приступов боли зубами, серое, в белесой щетине, с распухшими воспаленными веками. Мелькнула мысль о спасительном шприце с промедолом, но он ее отогнал: рано, еще не крайний случай. Постарался расслабиться, к кассе подошел спокойно, молча протянул паспорт и деньги.

— Куда? — спросила кассирша. — Гражданин, вы что, спите? Куда вам?

«В Москву», — хотел сказать Лозовский, но вместо этого сказал:

— В Тюмень.