На том мешке, что вместо головы поставлен, рот, нос, глаза углем нарисованы; ухо одно, глаз один большой, другой — маленький.

Стоит Мопопа, не шелохнётся, делает вид, что нет его.

Солдат Орешек — не промах.

Пальнул в Мопопу из ружья да и вон из дому.

Обернулся, а Мопопа крышу башкой поднял — уже во дворе. Дырка в груди дымится, да, видно, мешку от пули не больно.

Выхватил солдат саблю и на Мопопу. Рубанул сплеча! Не берёт. Словно в стог сена саблей ткнул. Мопопа с боку на бок перевалился — да и вот он, руку-мешок занёс уже было над головой Орешка.

Отступать солдату пора. Он и отступил. А что делать, если ружьё врага не берёт и сабля тоже.

Бежит Орешек что есть духу по деревне, а Мопопа с боку на бок переваливается, за спиной пыхтит. Загнал солдата вконец, споткнулся Орешек о коренья старого дуба, упал, вскочил. Тут его по голове таким тяжёлым, таким пыльным мешком вдарило, что и сам, как мешок, рухнул, и темно в глазах стало.

Очнулся солдат Орешек: что такое?

Верёвками к дереву привязан, да так туго, и пошевелиться невозможно.

Сверху ему далеко видно. Деревня вот она, а в деревне будто бы праздник затевают. Столы на улицу вытащили, избы ветками убрали, а люди как вымерли.

— Пропал ты, солдат! — скачет барин под деревом. — Совсем пропал. Приказано тебя сжечь. Я уже и мужиков в лес за дровишками послал.

И точно! Плетутся нога за ногу мужики из лесу, дрова на себе тащут. Принесли, сложили под деревом.

— Зажигай! — торопит барин. — Солдата до свадьбы велено спалить.

Сам и огонь добыл, а дрова не горят. Уж такие это сырые дрова, словно их из болота достали. Да так оно и было.

— Негодники! — вопит на мужиков барин. — Марш в лес, не то я вас вместе с солдатом на том же дереве изжарю.

Мужики в лес отправились, а солдат Орешек призадумался, как же помочь себе.

— А чья это свадьба? — спрашивает.

— Его препыльности Мопопы! — отвечает барин.

— Какая же дура за него идёт? За мешок с трухой?

— Девица Маланья, за ней на карете поехали.

«Ну ладно, — думает солдат Орешек. — Себя спасти — четверть дела, полдела — Малашу спасти, а дело — людей от Мопопы избавить».

И ещё думает: «На доброе жадным я не был, не оставят меня в беде».

Тут ему на ухо и сказали:

— Мяу!

Кот пожаловал! Тот самый кот, которого Орешек у Верлиоки до отвала накормил.

— Этого, что ли? — башкой на барина показывает, а сам верёвки лапой дерёт, вот и руки уже свободны.

— Этого, что ли? — опять спрашивает.

Барин глядит на кота, трясётся.

— Коты людям не страшны! — говорит.

— Ну это смотря какие! — Обиделся кот, да как фыркнет, как сиганёт с дерева на барина, а тот, слабый человек, бух наземь — и глаза закатил.

Освободился солдат Орешек от пут и в лес подался. Кот за ним. Сели на полянке, задумались.

— Как же это Мопопу-то одолеть? — спрашивает Орешек.

Кот лапой по усам туда-сюда провёл и отвечает:

— Должно быть, без мышки тут не обойтись.

— Мышку я тебе словлю, — говорит солдат, — а куда её деть?

— В Мопопу запустить, в прореху от пули твоей.

У солдата в затылке зачесалось.

— Не больно простое это дело. Однако попробуем. Как говорит мой унтер Иван Спиридоныч: кивер раньше порток надевать не след.

Раскопал Орешек норку, поймал мышку. В платок завернул, в карман положил, а тут и задрожала земля от конского топота: шестёрка коней карету мчит.

В карете Малаша-милаша слёзки льёт. За мешок ведь замуж выдают, а мил-друг, солдат Орешек, без следа канул.

Карета всё ближе, ближе, и вот беда: не идёт на ум солдату, как ему остановить лихих коней, как с Малашей на единый миг свидеться.

Но на то он и солдат, чтоб думать быстро. Выхватил из-за пазухи золотой Чертовкин гребешок, кинул перед конями. И вот уже ни дороги, ни поляны — встал перед каретою дремучий лес. Солдат Орешек дверцу кареты отворил да и говорит:

— Здравствуй, Малаша-милаша!

Обвила девушка милого руками, к сердцу крепко прижалась.

— Не чаяла тебя повидать! Бежим скорей, покуда Мопопа не явился.

— Мы-то от него убежим, другие не убегут, — отвечает Малаше Орешек. — Вот тебе мышка, пусти её Мопопе в прореху от моей пули. Я ему в грудь угодил. И ничего не бойся. Недолго Мопопе бесчинствовать.

А по лесу треск, шум. Мопопа ломится. Передал Орешек Малаше мышку да и был таков.

Привёл Мопопа невесту в деревню. Встал посреди улицы. Малаша — по левую руку, по правую — женихова родня: Анчутка, Чертовка, ведьма косматенькая.

Солдат Орешек в копёшку сена забрался, наблюдение ведёт. Сабля наготове, и кот рядом. Видит солдат, Банника среди Мопопиных родственников нет. Обрадовался:

— Не всякий и ведьмак с тобой дружбу водит, Мешок! Да и гостей что-то нет.

Только барин с барыней перед Мопопой вьются, как мухи.

Мопопа поглядел, поглядел да как рявкнет:

— Гнать гостей на пир!

Барин, словно петушок на жёрдочке, заскакал, кинулся на слуг, слуги — по избам, мужиков да баб в шею — свадьбу гулять. Бредут люди понурясь, кто в чём, неумыты, непричёсаны.

Говорит кот Орешку:

— Моя пора приспела.

Малаша-милаша стоит ни жива ни мертва, мышку в руке держит, а как пустить её Мопопе в дырочку, не ведает. Мопопа с Малаши глаз не сводит: один-то глаз у него с колесо, другой с копеечку.

Вдруг птичка — синие пёрышки! Вьётся над Мопопой так и этак, а он на птичку не глядит, упёрся глазищами на Малашу — и хоть пропади.

Поняла птичка, что до красоты её Мопопе дела нет, и уронила на него капельку. Что тут поднялось! Вся сатанинская дружина завопила, завизжала, кинулась птичку ловить, а Мопопа поднял свою руку-мешок и утёрся. Вот тут-то Малаша и сунула в прореху мышку. Завозилась мышка в Мопопиных нутрях, зашебуршила.

Услышал кот мышку — спину выгнул, когти выпустил, сиганул Мопопе на грудь, а мешок-то гнилой оказался, затрещал да и разъехался надвое. Посыпалась на землю всякая труха, ухнул Мопопа наземь и стал себе, кем был, — мешком негодным.

Нечистая рать взбеленилась было, да явился перед нею солдат Орешек. Табакерочку — подарок Банника — открыл.

— Пожалуйте! — говорит.

Народ честной встрепенулся, туда-сюда колыхнулся да и всем миром:

— А-а! Аа-пчхи!

Для нечистого племени человечий чох — всё равно что крик петушиный. Так и сдуло всех!

Тут и самого Орешка табачок пробрал, повело ему нос на сторону, да и — апчхи! — с Малашей разом!

Поклонились люди солдату-избавителю и сказали:

— Здоровьице вам, Орешек Иванович! Будьте и вы здравы, Маланья Лукинишна!

Рассыпались люди по избам, умылись, нарядились и вышли на широкую улицу весёлую свадьбу играть. Чего ж откладывать-то, коли столы готовы, жених с невестою вот они: жених — молодец, невеста — красавица. Орешек с Малашей матушке поклонились, а она их благословила.

Удалась свадьба на славу, и особая честь на ней была коту.

Тут бы сказке конец, да не всё сказано.

Отпуск солдата невелик, пришла пора в обратную дорогу собираться.

Малаша-милаша и говорит:

— Я с тобой пойду, Орешек. В чужих краях, может, и лихо, да только в разлуке жить не хочу, и родителям моим поклониться нам нужно.

Орешек — лёгкий человек.

— Пошли, — говорит. — Мне ещё три года служить. С милой женой три года за год сойдут.

Попрощались они с матушкой, с соседями, с котом. Кота за его подвиг в деревне все почитают, каждый день ему как масленица.

Долго ли коротко, пришли Орешек и Малаша на хуторок. Выбежали из дома батюшка с матушкой и ну дочку обнимать, слезами поливать: навсегда прощались, а дочка вернулась, да не одна, с мужем. Тут сестрички из дому выпорхнули, как ласточки. Сколько их, и не сосчитать по пальцам.