простою до утра у окна безнадёжной вахтёршей
напишу коготком по стеклу сотню слякотных женских стихов
может, стану отличницей, стану простой и хорошей
у кого-то – талант, у меня ж вот, пардоньте, любовь
где-то глубже, под кожей смиренная жёлтая раса
для тебя, господин, изначально готова к покорности
но прости, я всегда неуместна, как алиса в стране педерастов
идиотка алиса в чужой увлекательной повести
ты – как ангел, я – тварь, ты живешь, я – блуждаю словами
эти игры в огонь меня выжгли под самый чердак
эти жуткие люди… я их называю друзьями…
я – старушка, ты – мальчик, пусть с виду оно и не так
налеплю себе деток из тёплой мякоти хлебной
и пойдём по квартирам клянчить у граждан жалости
простите и вы меня, милые, мамка у вас непотребная
только ветер в лохматой башке да опасные шалости
а может, когда-то ты будешь нетленный, как классик
я продам твои письма, и стану завидной невестой:
перезревшее сердце – холодный оплавленный пластик
мои безымянные дети
и всё что мы делали вместе
Смирная особа
называл меня куклой называл меня кошкой
целовал личико любовался ножкой
отмерял пощёчины как целебные капли
забегал в гости к той крашеной цапле
по привычке цаплю называл куклой
находил издёвку за каждою буквой
собирал вещи убегал к маме
утром возвращался и опять с вещами
приносил деньги отбирал письма
уверял будто проникал в мысли
раздевал смело уставал быстро
напивался смертно врал легко и чисто
изменял с диваном изменял с газетой
перед всеми друзьями похвалялся анкетой
и графой где я похвалялся особо
да и как не гордиться такой смирной особой
а особа смеялась и в любви и в насилии
под рубашкою пряча неучтённые крылья
хорошо – не заметил ох бы выдрал с корнями
и сидела бы дома как приличная дама
Баба Люба
немного жаль немного пусто
свой труд окончила метла
я Вас не вынесла как мусор
я Вас как карму изжила
о да мы долго будем вместе
такой мой фарс такой мой крест
ведь мне одной досталось чести
быть вашей лучшей из невест
и всё же я давно не с Вами
и ночью лапая мой торс
вы всё давно понЯли сами
чего ж давайте свой вопрос
да я смотрю на всё реально
да я решительна весьма
дрожит курсор суицидально
в конце прощального письма
мы так друг друга искусали
живого места не найдёшь
куда друг друга посылали
за десять жизней хрен дойдёшь
такие взрослые войнушки
такой надуманный финал
на нас весь год Любовь-старушка
глядит как в телесериал
на ней простецкая косынка
у ней азартные глаза
ей как бальзам и наше свинство
и наши злые тормоза
наш вой и сломанные зубы
мой смех и Ваше «всё равно»
простит нас глупых Баба Люба
за это скверное кино
в преддверии последних серий
покорно пьёт валокордин
а за стеной сосед Валерий
пока ещё живёт один
Намагниченность
я знаю: есть "прощай"
оно всегда прощает
и по-другому не умеет убивать
но мой инстинкт сильней
он за меня решает
и за него я всё и всех могу порвать
магнитных линий панцирная сетка
такая неспокойная постель
я знаю: есть "должна"
о, это вяжет крепко
и шепчет по-приятельски: "Не смей…"
вращает колесо
с упорством юной белки
но есть еще и то
что мне вовек не врёт
нормален ход часов
но там другие стрелки
они – по кругу, я – всегда вперед
я знаю: есть "камбэк"
и он всегда "форэвер"
но сколько рек бы вспять не утекло
я – стрелка компаса
я снова рвусь на Север
и прожигаю бесполезное стекло
25.02.2004.
светлый
светлый
мне бы бежать за тобой
к краю
просто затем
чтобы не отпускать твою руку
что блядь со мной – я опять не тебя выбираю
и как слепая савраска таскаюсь по кругу
по этажам
по дворам
по глазам
по рукам
стёклами
окнами в комнаты полные мрака
я твой палёный ангел
твой талисман
твой друг
твой враг
и твоя цепная собака
светлый
мне за тобой – высоко и опасно
просто смотреть
что не сорвёшься – верить
знаешь
весь мой пофигизм
и моё невинное блядство
шанс что никто другой
не войдет
дальше двери
Ой, девочки!..
Ах, влюбиться б так, как в детстве,
каждым нервом, каждой клеткой,
и в обветренные окна
по ночам стучаться веткой,
полоумной орхидеей,
бешеной желтофиолью,
чтобы песней разливаться,
чтобы с кровью, чтобы с болью,
сумасшедшей красной рыбой
против всех течений мчаться,
безутешной белой птицей
на асфальте распластаться,
чтобы босиком по снегу
автостопом мерить мили,
чтобы волны,
чтобы парус,
чтобы крылья уносили,
чтоб чернилами – в тетрадку,
чтоб бессонницей – в подушку,
чтоб орать в глухую трубку,
чтоб за волосы подружку,
чтоб как в первый раз отдаться,
наизнанку, без остатка,
чтоб от водки горько-горько,
от таблеток сладко-сладко,
чтобы реаниматолог
вытер пот со лба устало,
чтоб крошить о кафель пола
слишком честное зерцало…
Где эта девочка-плакса?
Мне бы теперь её слёзы.
Поздно. Отрезаны косы.
На улице ветер.
На душе осень.
На сердце Север.
Выбрасывающиеся из окон
Фигура в проеме окна – и весь оставляемый город
Такая улыбка бывает порой у провидца:
Мелькнул перламутровый ряд – ну чем вам не птица
Неуловимый шаг – и безумный, безумный хохот
А помню, ещё вчера, далеки от прозрений
Пережидали в парадном дрянную погодку
Приняв как лекарство немыслимо горькую водку
Навзрыд выкликали обрывки стихотворений
"Лживая! Лживая!" – щёлкают бусины об пол
"Падшая!" – шелестят вороха покинутых платьев
Живут же другие ничуть, от себя не истратив
Серьезные, твердые люди: Дуб, Ясень и Тополь
Глотая взахлёб пресыщенный дымом воздух
В проёме окна застыть нержавеющей сталью
И долго смотреть с плохо сдерживаемой печалью
На неба клочок как погон в кристаллических звёздах
наивная
любила – не любила – опять любила
целовала-плевала куда глаза глядят
так и жила как все от винта
так и умерла как дверью хлопнула
так и воскресла в который раз всё заново
да вот не напаслась ума-чести загодя
в белую ночь не заначила чести-совести
на чёрный день вечерок серо-сиреневый
хлебала б теперь вприкуску солёные жалости
хватала навскидку телячьи вчерашние нежности
глотала вприглядку позапрошлогодние новости
куда ни крути а всё ж уют
опять-таки гости сидят жуют
чаи-кофеи-разговоры оно как водится
