В последнее время лондонцы часто жаловались на то, что распространение этих универсальных торговых гигантов, где полки с товарами громоздятся чуть ли не до самого потолка, означает смерть для маленьких магазинчиков, которые всегда были фирменным знаком Лондона в середине прошлого века. Тем не менее, Полли и ее старшая спутница полагали, что процессу осуществляемых ими покупок широчайший выбор товаров никоим образом не мешает.

В течение трех с половиной часов они успели неспешно перекусить в ресторане отеля «Клэридж», расположенном неподалеку от Брук-стрит и Гросвенор-сквер, и выбрать несколько видов бархата различных расцветок для штор в главные комнаты дома. Темно-красные шторы предназначались для гостиной, светло-голубые — для столовой, лиловые и лимонно-зеленоватые — для двух спален. Полли также убедила Сэл заказать экстравагантные ковры для зала и кабинета Профессора, а также ковровое покрытие симпатичной расцветки для лестницы.

— Мне нужно окончательное разрешении Профессора на покупку всех этих вещей, — сообщила Сэл своей спутнице, когда та бесхитростно заявила, что ей необычайно повезло трудиться под началом Джеймса Мориарти.

— Мне бы очень хотелось самой получить возможность работать у него, — добавила Полли, на что Сэлли ответила, что это не всегда сплошное удовольствие, и временами ее обязанности бывают крайне обременительными.

— Знаешь, Полли, иногда он может сильно напугать. И репутация у него не совсем обычная. — Но Полли подумала, что это, возможно, лишь добавило бы немного приятной остроты в ее пресную повседневную жизнь.

Сэлли Ходжес никогда не говорила ей правду о личных отношениях с Профессором, но до ушек этого очаровательного юного существа, должно быть, уже дошли сплетни, распространяемые живущими в доме девицами.

Между тем в полдень Терремант и его подручные заняли места неподалеку от сходней на том месте, где швартуется пароход, прибывающий в Дувр из французского порта Кале. Он быстро заметил человека, с которым Профессор встречался несколько раз во время пребывания в Вене, и которого он называл Карлом Францем фон Херцендорфом; того самого человека, которого за глаза наградили прозвищем Печальный Пастушок. Более того, глядя на незнакомца, Терремант не в первый уже раз испытал чувство, что человек этот откуда-то знаком ему, знаком не просто по наблюдениям за его встречами с Мориарти во время визита в Австрию, но и благодаря какому-то более широкому знанию. Может быть, есть что-то в утверждении тех, кто говорит, что люди проживают много жизней, и он сам в своем прежнем круге бытия мог знать этого человека.

Окружавшие Печального Пастушка соглядатаи не сводили с него глаз, пока он, сопровождаемый носильщиком с двумя чемоданами, проходил через таможенный зал и показывал дежурному документы. Взятый в каре наблюдателями, приезжий спустился по покатому пандусу прямо к железнодорожной платформе. Терремант, держась неподалеку, но не приближаясь к объекту слежки, видел, как Печальный Пастушок сел в поезд. Одно с ним купе занял шпик Мориарти.

Так они добрались до Лондона, до вокзала Виктория, откуда наблюдение продолжили люди Эмбера.

— Так, говоришь, ты его уже видел раньше? — спросил Эмбер, не шевеля губами и демонстрируя навыки бывалого обитателя исправительных заведений. В свое время он отведал казенной баланды в паре тюрем, отмотав, как говорится, назначенный срок.

— Видел, — проворчал Терремант. — И знаю не хуже, чем вдовушку Палмер с ее пятью дочурками. Да только вот не могу сообразить, откуда.

— Неужели не можешь, Джим? Ясно же как божий день.

— Что именно?

— Присмотрись. Он же как списан с покойного принца Альберта, принца-консорта.

— Да чтоб мне пропасть! Точно! — воскликнул Терремант. — Черт, как же я этого раньше не приметил!

И действительно, при взгляде на незнакомца сразу становилось ясно, что он — копия покойного принца Альберта. Не того молодого, жизнелюбивого и полного надежд, пусть и боявшегося пересекать из-за морской болезни Канал, но того, каким он стал в свои последние дни, изможденного, с лицом, осунувшимся от многочисленных тягостных дум о юном принце Уэльском, согбенного под бременем забот, обрушившихся на его плечи, забот короля, коим он никогда не был. Действительно, пассажира, прибывшего в этот день пароходом из Кале, вполне можно было принять за покойного принца.

— Чудно, — пробормотал Терремант, когда они сели в двуколку и последовали за тарантасом и еще одним кэбом в направлении «меблированных комнат» капитана Рэтфорда. Там гостю оказали надлежащее гостеприимство — предложили еду, бокал доброго рейнвейна и возможность отдохнуть после утомительного путешествия.

Ближе к вечеру, когда на город опустились сумерки, зажглись витрины магазинов и уличные фонари, сам профессор Мориарти нанес визит в комнаты капитана, сопровождаемый, не отступавшим от него ни на шаг Дэниелем Карбонардо. Последний старался постоянно держаться между Профессором и остальными членами старой преторианской гвардии, что не на шутку встревожило Терреманта.

Мориарти разговаривал с Печальным Пастушком добрых три четверти часа и ушел с довольным видом пса, умыкнувшего пару горячих сосисок со стола. Оказавшиеся поблизости слышали, как он пробормотал, что день оказался вовсе не плох.

Вернувшись в Вестминстер, Мориарти застал там Ли Чоу, дожидавшегося встречи с ним. По кухне бесцельно слонялся Бертрам Джейкобс. Рабочие Джорджа Хаккета старательно занимались обустройством дома, истово демонстрируя свои лучшие умения — они знали, что работают для самого Профессора.

Ли Ноу уехал примерно через час, после долгого разговора с Мориарти. Он отправился на железнодорожный вокзал Паддингтон, где к нему присоединился один из его подручных, высокий китаец по имени Хо Чой; серьезный и молчаливый, он говорил лишь тогда, когда это было действительно необходимо.

На вокзале соплеменники сели в вагон третьего класса поезда, направлявшегося в Бристоль, и в течение всего путешествия вели себя с величайшей скромностью, помогая попутчикам получше устроить багаж и вообще всячески показывая, что они, смиренные сыны Востока, знают свое место.

Снова оказавшись в своем Вестминстерском доме, профессор Джеймс Мориарти принялся просматривать письма, полученные с дневной почтой, около четырех пополудни. Целый пакет пришел от Перри Гуайзера — документы, касавшиеся покупки склада и требовавшие подписи Профессора. Из других поступлений внимание его привлек конверт, адрес на котором был написан карандашом, корявым почерком. В левом нижнем углу красовался небольшой крестик.

Мориарти сразу понял, что за люди упомянуты в отчете Сэма Брока. С каждым из них он уже не раз имел дело. Жан Гризомбр, глава одной из самых больших в мире воровских шаек, безжалостный охотник за редкими и особенно ценными украшениями. Шлефстином Сэм назвал высокого, манерного Вильгельма Шлайфштайна, более похожего на банкира, чем на преступника, безраздельного властителя криминального Берлина. Еще одним знакомым Профессора был обходительный толстяк Луиджи Санционаре, сын пекаря, поднявшийся до «титула» самого опасного римского преступника.

В прошлом Мориарти неоднократно имел дела с континентальными коллегами и не сомневался в том, что теперь и Беспечный Джек вознамерился установить с ними связь. Пресечь поползновения коварного Джека не составляло труда, но он решил, что прежде нужно заняться вопросами, касающимися Карла Франца фон Херцендорфа, Печального Пастушка.