Профессор никак не мог забыть Джои Кокса и его птичьи повадки. На фотографической сессии нужно быть осторожным и, как укротителю львов, взять на вооружение стул и хлыст.
Витрину лавки на Хай-Холборн украшали лежащие на подстилке из петрушки угри, пироги с угрями и жестянки с оными. Выставленные на широкое обозрение, эти верткие, скользкие, скрытные создания притягивали взгляд и вызывали обильное слюноотделение у ценителей гастрономических тонкостей, поскольку, будучи приготовленной должным образом, рыба эта отличается нежнейшим вкусом. В данном заведении угря употребляли не только как начинку для пирогов, не только подавали заливным, но и приготовляли особенным образом, о чем извещала сделанная мелом надпись на большой доске выносного меню: «Угорь по-норфолкски».
Народу на ланч здесь собиралось немало, но все же не так много, как к обеду. Хозяин в длинном белом фартуке работал за стойкой; ему помогали две симпатичные дочери. Дело шло споро, пироги появлялись как будто ниоткуда, словно невидимый помощник, спрятавшись под прилавком, подавал их наверх, выхватывая из некоего рога изобилия. Ловко орудуя ножом, хозяин вскрывал жестянку, выворачивал пирог на промасленную бумагу и вручал покупателю, тогда как его супруга принимала деньги и выдавала сдачу. Происходящее здесь напоминало известный трюк с вылетающей из металлической трубы бутылкой; из последней фокусник наливает любой названный зрителями напиток.
Бен Харкнесс попросил две порции угря по-норфолкски — порезанная кусками по два-три дюйма рыба тушилась в масле, а потом хорошенько прожаривалась.
Мориарти никогда не ел угря на публике — употреблять это лакомство — почти то же самое, что играть на губной гармонике, и предаваться такому наслаждению куда лучше в полутьме кэба.
Этим он и занимался по пути домой.
Едва выйдя из кэба, Мориарти понял — в доме что-то случилось. Объяснить это чувство, как и свой гипнотический дар, он не мог, но оно всегда проявлялось в привычных уже симптомах: сердце начало вдруг колотиться, внутри все сжималось, как будто он летел навстречу неведомому в некоем новом, еще не испытанном аппарате.
Было холодно, и, словно в надежде сбросить давящее ощущение обреченности, Профессор, поднимаясь к двери, бормотал под нос знакомые строчки:
Когда свисают с крыши льдинки,
И дует Дик-пастух в кулак,
И леденеют сливки в крынке,
И разжигает Том очаг,
И тропы занесло снегами.
Тогда сова кричит ночами.
[42] В какой-то момент вспомнилось старое поверье: услышишь ночью крик совы — жди чьей-то смерти.
В холле, сразу за дверью, стоял у лестницы брат Билли Джейкобса, Бертрам. Рядом, положив руку ему на плечо, — Берт Спир. Чуть даль, у обитой зеленым сукном двери в кухню, прислонился к стене Уолли Таллин. Все притихшие, с посеревшими лицами. Глаза у Джейкобса были влажные, губы дрожали, рот как будто съехал набок, руки тряслись.
— Что случилось? — Мориарти сбросил с плеч пальто и передал подбежавшему Уолли шляпу и трость.
— Профессор! Слава богу, вы вернулись! — С этими словами Бертрам упал на колени, схватил Мориарти за руку и, поднеся ее к губам, прижался к печатке на среднем пальце. В христианском мире этим жестом выражают почтение к епископу. В мире уголовном он также не редкость, и члены семьи Профессора нередко выказывали таким способом признательность и покорность.
— Что случилось? — повторил Мориарти.
Ему ответил Спир, стоявший с каменным лицом у лестницы.
— Билли… Он мертв. Повесился на чердаке.
— Повесился?
— Я ничего не знаю, Профессор. Мы только что его нашли.
Лишь теперь Мориарти вспомнил, что Билли хотел поговорить с ним, но он не нашел времени, потому что спешил в «Пресс» на ланч. Вторая ошибка за день; первую он допустил, не присмотревшись, как следует, к Джои Коксу. Билли нужно было выслушать, а теперь уже поздно.
— Где были все, когда это произошло?
Картина складывалась постепенно.
За последние несколько часов члены его преторианской гвардии то выходили из дому, то возвращались. Мальчишки мыли посуду внизу, в старой кухне. Эмбер и Ли Чоу занимались поисками старых товарищей и, как выразился Спир, «уговаривали их вернуться в семью». Тем же занимался Терремант. Билли вместе с братом прибирался в доме.
— Мы делали женскую работу, Профессор, — пожаловался Спир. — Убираться должны женщины.
— Потом я послал Билли наверх, вынести вашу мусорную корзину, — хмуро продолжал он. — Старые газеты и все такое. Он долго не спускался, и мы с Бертом решили подняться. Нашли не сразу. Потом я заглянул на чердак… В общем, он там висел. Уже мертвый.
Чердак в доме был большой, но попасть туда можно было только с одной площадки на самом верху лестницы. В каждой его половине, восточной и западной, имелось по большому мансардному окну, но отсутствовал как таковой потолок — только высокие балки и крыша.
К поперечной балке восточного крыла была прислонена лестница. Перекинутая через балку и завязанная простым узлом веревка заканчивалась петлей, сжимавшей шею Билли. Неподвижное тело висело как-то криво, голова вывернулась под неестественным углом. Что и как случилось, объяснить никто не мог. Ясно было только одно: Уильям Джейкобс мертв. И тут Мориарти вспомнил: накануне вечером, когда Сэл раскладывала карты Таро, ей трижды выпадал Повешенный.
«Дело плохо, — подумал Мориарти. — И особенно плохо оно для Берта Спира».
— Ты не выходил из дому с другими? — спросил он, когда они поднимались на чердак, и Спир, угрюмый и озадаченный, покачал головой. Билли хотел поговорить с глазу на глаз, и Мориарти почти не сомневался, о чем он хотел рассказать. В конце концов он же сам приказал Спиру допросить Джейкобса. Шпион Беспечного Джека встревожился и принял меры.
«Говорит, ему надо много чего вам рассказать. Твердит, что дело срочное».
«Кто-то из троих или Спир…»
Берт Джейкобс плакал и даже не пытался скрыть горя, только стонал и бормотал:
— Билли… братишка… бедный братишка…
Мориарти резко повернулся к нему.
— Наши мужчины не плачут, Берт. Возьми себя в руки. — Он взглянул на Спира. — Где Сэл?
— Ушла час назад. Сказала, что идет на Хеймаркет. Проверить своих веселых пташек. Обещала вернуться к четырем. — Мориарти заметил, что Спир избегает смотреть ему в глаза.
Вместе они обрезали веревку и сняли Билли. «Поставить лестницу, перекинуть веревку через балку, сделать петлю — все это не составляло никакого труда, — размышлял Мориарти. — С другой стороны, кто-то вполне мог втащить оглушенного парня на чердак, засунуть в приготовленную заранее петлю». Профессор уже обратил внимание на узел — крепкий, затянут под левой челюстной костью. Трюк Джека Кетча, так это раньше называли. Голова откидывается назад, позвоночник ломается где-то на третьем позвонке, смерть наступает мгновенно. Лет тридцать назад наблюдать такое мог каждый желающий, достаточно было прийти в день казни к Ньюгейтской тюрьме или на Хорсмангер-лейн. Теперь такими узлами не пользовались. Технология повешения изменилась благодаря Уильяму Марвуду, «гуманному палачу», внесшему немало усовершенствований в инструментарий смерти.
Билли положили на дощатый пол чердака. Оставленное душой, тело как будто съежилось и выглядело жалким. Мориарти вспомнил его мать, Хетти, пришедшую просить за сыновей, когда их арестовали в доме скупщика краденого. Бертрам, помогавший снимать брата, несколько раз пытался поймать взгляд Профессора, словно хотел сказать ему что-то.
Внизу, в крыле для слуг, закрылась дверь и послышались голоса. Громче всех говорил Терремант.
— Альберт, спустись к ним и подожди меня. Я хочу поговорить с Бертом Джейкобсом здесь.
