Затем его губы скользнули ниже, а пальцы начали снимать бретельку с плеча.

Фоби внезапно почувствовала такое возбуждение, что чуть не потеряла сознание.

Она закрыла глаза, пугаясь своей реакции, но ничего не могла сделать с приступами взволнованного возбуждения, которое распространяло жар по всему ее телу и ускоряло биение пульса. Она так хотела его, что была готова взорваться.

Из ванной послышался громкий шум спускаемой воды.

Когда Феликс придвинулся к ней еще ближе, очень медленно целуя кожу ее груди, постепенно опускаясь к соску, Фоби в отчаянии попыталась оттолкнуть его, чтобы сохранить контроль над ситуацией. Но чувствуя, как прижимаются его бедра, а его язык скользит по горячей коже, она задохнулась, впиваясь пальцами в его спину. Боже, она должна это остановить.

Наконец Фоби освободила вторую руку и оттолкнула его.

Пока Фоби поправляла бретельку, Феликс выпрямился на диване рядом с ней, сердито проводя рукой по волосам. Взяв с кофейного столика пачку сигарет, он зажег одну из них дрожащими руками.

— Где Флисс? — Дилан опустился на расшатанный стул. — Боже, какой он неудобный. Неожиданно стул развалился, и Дилан оказался на полу, продолжая сидеть на мягком круглом сиденье.

Висевшее в воздухе напряжение мгновенно исчезло при виде ошеломленного выражения лица Дилана. Он начал смущенно и многословно извиняться и предпринял пьяную попытку починить стул. Потерпев неудачу, он захихикал.

Флисс, ворвавшаяся в гостиную, чтобы увидеть, что произошло, упала на коричневый пуф с порванной обивкой, пытаясь сдержать смех.

— Они так напились, что будут смеяться не меньше часа. — Феликс повернулся к Фоби. — Давай потрахаемся.

Она уставилась на него. Его глаза были похожи на два кубика льда в бокале голубоватого шампанского. Мстительный, коварный негодяй снова вернулся.

— А что мы будем делать остальные пятьдесят пять минут? — Она подняла подбородок и ответила на его немигающий взгляд.

— Я спрошу тебя, какое сегодня число, а ты будешь думать над ответом.

— Я должна буду ответить правильно? — Фоби продолжала смотреть на него. — Боюсь, мне понадобится больше времени.

Флисс сползла с пуфа на пол, все еще вздрагивая от смеха.

— Кто-нибудь хочет сыграть в карты? — хихикая, спросила она. Поднявшись с большим трудом, она натолкнулась на книжный шкаф, когда снова подумала о Дилане и стуле.

— Прекрасная идея! — Дилан, осмотрев остальные предметы мебели, благоразумно уселся на пол.

— Вы тоже будете играть, да? — Он взглянул на Феликса и Фоби.

— Мы уже играем.

В последовавшей игре в карты Флисс и Дилан бессовестно мошенничали, но оба были слишком пьяны, чтобы представлять серьезную угрозу для Фоби, у которой наступила редкая полоса удачи. Она выигрывала почти каждую игру. Феликс проигрывал одну игру за другой и мрачнел все больше и больше. По мере увеличения количества проигрышей его недовольство стало соответствовать ее возрастающей язвительности.

— Ты великолепно играешь в «сердца», Фоби. — сказал Дилан, сдавая большую часть карт на пол.

— Все потому, что у нее такое холодное сердце, — огрызнулся Феликс.

— Лучше такое, чем никакого, — пробормотала она.

— Тогда его нельзя разбить. А на твоем, моя дорогая, уже нарисована маленькая мишень.

— Полагаю, никто не потрудится нарисовать мишень на твоем чувствительном месте. Для твоего эго не хватит красной краски.

Через час непрерывного поглощения вина, в чем его первенство никто не пытался оспорить, и продолжая проигрывать в карты, от язвительных комментариев Феликс перешел к угрюмому, тяжелому молчанию. Он бросал на Фоби странные взгляды, в которых смешивались ярость и восхищение. Однако он больше не делал попыток преодолеть расстояние между ними. Когда наступила ее очередь сдавать и она наклонилась к нему, чтобы поднять упавшую рядом с ним карту, он отпрянул, словно к нему потянулся извращенец в кинотеатре.

Устав от постоянных споров с Феликсом, Фоби с трудом держала подбородок высоко и едва сдерживала слезы. Она не могла избавиться от воспоминания, какое возбуждение он заставил ее почувствовать час назад. Как, несмотря на его агрессивность и манипуляции, она могла желать его больше, чем она когда-либо желала Дэна? Она подозревала, что хотела его больше всего на свете. Эта мысль пугала ее и лишала самоконтроля.

Феликс, известный своей выносливостью, был близок к потере сознания. Прислонившись к стене, он сфокусировал взгляд на Фоби, схватил ее за руку и вытащил из квартиры. Там он развернул ее, прижался к ней длинным, стройным телом и поцеловал без всякой нежности. Она чувствовала вкус вина, сигарет и марихуаны. Когда его губы опустились к ее горлу, Фоби закрыла глаза и попыталась оттолкнуть его.

Феликс прижал ее к себе еще крепче и опустил голову к ней на грудь.

— Ты любишь этого Дэна больше, чем меня? — пробормотал он грустным, голосом.

— Я не люблю тебя, Феликс, — медленно ответила она, испытывая боль от этой лжи.

Он рассмеялся ей в шею.

— Значит, Дэн твой мужчина? — приглушенно сказал он, прижимаясь влажными губами к ее коже. — Как чертовски мило. Я бы бросал рис на вашей свадьбе, но меня, наверное, не пригласили бы, правда? Но ты тоже не собиралась там появляться, да? Я уверен, мы могли бы посмотреть видеозапись. Ты будешь в шляпе с мокрым носовым платком. Держу пари, ты великолепно выглядишь в шляпах. Очень модно и сексуально...

Он оборвал себя и погрузился в грустное молчание.

Фоби сделала глубокий, прерывистый вздох.

— Все кончено, Феликс, — прошептала она.

— Нет! — Он схватил ее голову и поднял ее лицо вверх, чтобы она могла видеть его искаженное болью лицо. — Нет, не кончено, черт возьми! Не говори так. Пожалуйста, не говори так. Я знаю, что сегодня вел себя как последнее дерьмо, но мне было так больно. Не смей говорить, что все кончено. Я люблю тебя, Фоби.

Она посмотрела в его наполненные слезами глаза.

— Я говорила обо мне и Дэне, — выдохнула она.

Феликсу потребовалось несколько секунд, чтобы понять ее. Постепенно его глаза перестали метаться так, словно он смотрел в дуло ружья, и засветились внезапной надеждой.

— Хочешь сказать... прошлым вечером... — дрожащим голосом спросил он, — ты не была...

— Я сказала Дену, что все кончено.

— Правда? — Феликс прижался подбородком к ее голове.

— Правда. Навсегда.

— Ради меня?