Была уже ночь, когда Вольфганг, проходя мимо подвального кабачка, увидел поразившую его картину. Вернее, сначала услышал… Все посетители, мастеровые и портнихи, грузчики в повара, сиделки в чиновники, сдвинув столы и обнявшись за плечи, раскачивались и пели на весь квартал: «Мальчик резвый… кудрявый… влюбленный…». Поскольку дальше слов никто не знал, пели просто, «Ла-ла-ла, ла-ла-да, ла-ла-да-ла-а!».
Вольфганг стоял, как загипнотизированный. Жадно вслушивался. Будто слышал в первый раз. Будто не он сочинил эту мелодию.
Вольфганг был по-настоящему счастлив. Подобное ощущение он испытывал только в далеком теперь, беспечном детстве.
Следующие два года прошли под знаком стремительного падения интереса к Моцарту. Будто злой рок на каждом шагу выбивал почву из-под ног Вольфганга.
«Фигаро» с триумфом шел по всей Европе… Прага, Варшава, Бонн, Лейпциг… И только в Вене публика отнеслась к опере прохладно. Словом, после восьми представлений спектакль был снят с репертуара.
Перестали поступать приглашения из музыкальных салонов. О концертах в садах и парках говорить тоже не приходилось. Уже надвигалась холодная зима. Одна из последних.
Вольфганг, стиснув зубы, попытался изменить ситуацию. Заложил и перезаложил фамильное столовое серебро, но… увы! кольцо долгов сужалось.
В редакцию центральной венской газеты в конце рабочего дня зашел странный человек. Весь в черном. Редактор Бунц удивленно вскинул брови. Черный плащ, черная шляпа, черный шарф закрывал почти все лицо. Но Бунд привык к неожиданностям.
— Чем могу… — доброжелательно начал он.
Незнакомец присел на стул и положил перед ним несколько листов. Бунц пробежал главами текст. Статья! О… музыке?! Бунд уныло вздохнул, отрицательно помотал головой. Незнакомец поставил на стол столбик монет. Довольно внушительную сумму. Бунц пересчитал деньги, заметно повеселел.
Статья в центральной газете вышла уже через пару дней. Под заголовком «Кто боится Вольфганга Моцарта?». Более скандальной публикации Вена еще не знала. Безымянный автор направо в налево раздавал публичные пощечины… элите. Назывались даже конкретные фамилии столичных снобов, не оценивших по достоинству гениальную оперу.
Оскорбленные требовали провести немедленное расследование. И судить безымянного автора. Редактор Бунц отбивался как мог. Клялся и божился, что не знает имени автора. Даже не может описать его внешность. Элита не унималась. Скандал разгорался и ширился, захватывая все новые слои населения.
Самое печальное, это ничуть не прибавило популярности Вольфгангу. Скорее, наоборот. В пылу полемики, взаимных оскорблений, его имя попросту забывалось. Так бывает. Предмет спора отходит на второй план. На первый выходят оскорбленные самолюбия.
Михаэль Гайдн спешил навестить семью Моцартов, потому без стука распахнул дверь в их маленькую квартиру.
Констанция и Вольфганг в обнимку танцевали по комнате и весело хохотали. Михаэль долго стоял пораженный. Парочка не обращала на него ни малейшего внимания.
— Кто кого обучает танцам? — полюбопытствовал он.
— Согреваемся. Дрова нынче дороже хлеба! — смеялась Констанция, влюблено глядя на мужа.
— В движении счастье, дорогой мой! Только в нем! — говорил, задыхаясь, Вольфганг, — Кто остановился, тот… памятник!
— Мне это не угрожает! — усмехнулся Михаэль.
В предместье Праги в зарослях плюща стоит маленький белый домик. Здесь, у своих знакомых, супругов Душек, Вольфганг и Констанца провели лучшие месяцы своей жизни.
Игра в кегли, бесконечные чаепития, разговоры на свежем воздухе, постоянные розыгрыши, смех… И конечно, работа! Вольф ни на минуту не прекращает работу над «Дон Жуаном».
Дни, недели пролетают, как ставя вспорхнувших птичек. Окружающим кажется, будто Вольфганг так же легко, играючи, как сбивает кегли, пишет самую великую свою оперу. Только преданная Констанца знает, Вольфганг вообще не спит по ночам, склонившись над нотными листами. Чтоб не уснуть, он просит рассказывать ему сказки. И сонная Констанца ходит взад-вперед по комнате и рассказывает ему… о Золушке, про Али-бабу с сорок разбойников. А Вольфганг пишет, пишет, пишет…
С большим опозданием приходят в Прагу вести из далекого Зальцбурга. Смерть отца Леопольда и скоропалительное замужество Нерл. Но Вольфганг не может вырваться, ни на один день. Таковы условия контракта.
Отец Леопольд так и не простил сыну самовольную женитьбу. Так и не увидел триумфа в Вене. Erо просто не было. И больших денег, обеспеченности, о которой мечтал Леопольд, тоже не было.
Нерл! Изящная, тонкая… Увы! Превратилась в сухую, черствую особу. Романтизм и легкость характера исчезли под напором тупой, однообразной жизни. Нерл вышла замуж за вдовца, вдвое старше ее. Взвалила на себя обязанности по большому хозяйству. И больше ни разу в жизни не подходила к клавесину.
Премьера в Праге превзошла все ожидания. «Дон Жуана» дирижировал сам автор. Одно это внесло в спектакль особую неповторимость. Когда закончился последний акт и занавес упал, несколько секунд стояла оглушительная тишина. Затем раздались дружные аплодисменты. Они все нарастали и нарастали…
Двое актеров вывели под руки Вольфганга на самую авансцену. Он стоял в одиночество. Маленький, худенький мальчик… Вольф. В свои тридцать пять лет он и выглядел таким. В нескладном камзоле, в белом парике, чуть сбившимся набок. Из конца партера и тем более с галерки трудно было разглядеть выражение его лица…
Аплодисменты все нарастали. Они уже перешли в бурную овацию. Сотрясали здание театра… Казалось, аплодирует вся Прага…
Констанция сидела в ложе вместе с супругами Душек. Она не могла аплодировать, ее душили слезы.
Поздним вечером Вольфганг в Констанция сидели на лавочке в саду, любовались закатом. Последние лучи солнца медленно исчезали за соседним лесом.
— Я счастлива! — тихо прошептала Констанца.
Вольфганг не ответил. Широко раскрытыми глазами он следил за последним лучом солнца… Вот в он… погас…
На предместье Праги опустились сумерки.
Вена встретила Вольфганга и Констанцу традиционным дождем. Все было неуютно, мокро, серо. Такими же серыми были лица всех прохожих, знакомых. Необходимо было опять впрягаться в бесконечную борьбу за выживание…
Нищета костлявой рукой намертво вцепилась в горло Вольфа. Домовладелец грозится подать в суд и со скандалом выкинуть на улицу семью. Кредиторы устроили настоящую охоту. Постоянные недомогания Констанцы и болезни ребенка могут свести с ума. И Вольф снимает для работы каморку на другом конце города.
В каморке темно, сыро, холодно. Убогая свеча едва светит. Больше коптит. Маленькое зеркальце на цепочке запотело и совсем не дает бликов. По стенам бегают гигантские, уродливые тени. Они словно колышутся на ветру, хотя тот завывает на улице.
Вольфганг сосредоточенно пишет. «Волшебная флейта» уже близка к завершению. Только никак не дается увертюра.
«Черный человек» появился внезапно. Бесшумно возник перед столом. Черная шляпа, надвинутая на самые глаза, черный плащ, черный шарф, закрывающий почти все лицо. Вольфганг вздрогнул.
— Что вам угодно?
«Черный человек» молча сел на стул, протянул конверт.
Вольфганг развернул письмо, быстро пробежал глазами. Заказ на… Реквием! Заупокойная обедня! Срок исполнения и цена… во усмотрению господина композитора. Без подписи.
— Кто вы? — прямо спросил Вольфганг.
Незнакомец отрицательно покачал головой.
— От кого пришли?
Опять отрицательное покачивание головой.
— Я вынужден отказаться! — решительно заявил Вольфганг.
Тогда незнакомец наконец заговорил. Голос был знакомый, чуть глухой, надтреснутый. Вольфганг никак не может вспомнить, где?.. когда?.. он слышал его.
