Услужливый трактирщик тут же зажег свечу на столе и поставил перед Антонио бокал темного вина.

За окном сыпал мелкий, моросящий дождь.

«Надо спасать мальчика!» — думал Антонио, — «В противном случае пустоголовый отец разменяет его талант на несколько горстей монет и окончательно загубит гениального ребенка!».

К столику Антонио подошел крупный, грузный мужчина и тяжело опустился на стул напротив. Они встретились взглядами.

Антонио Сальери и Михаэль Гайдн были знакомы много лет и ценили друг в друге не столько талант музыкальный, сколько умение молчать. Редкое качество среди музыкантов, умение молчать. И слушать.

В отличие от знаменитого брата Иосифа Гайдна, Михаэль относился к своему композиторскому дару легкомысленно. С радостью бросался помогать друзьям, выручал из беды первых встречных. Сочинять садился только когда, неотвратимо наваливалось вдохновение. Когда никак нельзя отвертеться.

— Был? Насладился? — напрямик спросил Гайдн. И не дождавшись ответа, понимающе кивнул.

Антонио молчал. Но Михаэль сегодня был слишком взвинчен, чтоб сидеть с закрытым ртом.

— За какие грехи нам подобное проклятие? — покачивая головой, сокрушался он. — Серьезная музыка никого не интересует! Совсем! Ни-ко-го! — по складам добавил он.

Антонио никак не реагировал. Смотрел в окно.

— Еще два-три года… — продолжал Гайдн, — И во всей Европе не останется ни одного серьезного музыканта!

Сальери повернул к нему голову, удивленно вскинул брови.

— Да, да! Именно так! — настаивал Гайдн. — При таком императоре, все салоны скоро заполонят фокусники, жонглеры и индийские танцовщицы! Будет сплошной «танец живота»!

Не выдержав, Антонио улыбнулся и покачал головой.

— Не думаю, что все так… безнадежно.

— Ты неисправимый оптимист! — откинувшись на спинку стула, обличительным тоном изрек Гайдн. — Посмотри вокруг! Мир катится в пропасть! Падение нравов, озверелое накопительство…

Антонио залпом допил вино и встал из-за стола.

— Надежда умирает последней! — улыбнувшись, сказал он.

Леопольд Моцарт с его незаурядными детьми стад приглашаем во все самые модные салоны и гостиные. Предложения сыпались одно за другим. Дети играли. На клавесине и на скрипках. Гости и хозяева аплодировали. Леопольд Моцарт подсчитывал деньги.

За две недели пребывания в Вене его дети заработали больше, чем он, своим каторжным трудом, мог бы заработать за три года. Вершиной успеха Леопольд посчитал приглашение приехать в Лондон и выступить перед самой королевой Англии.

Но все планы поломала неожиданная болезнь Вольфа. Мальчик заболел и выздоровел только через две недели.

Поздним вечером в маленькой комнатке скромного пансионата Леопольд Моцарт на бумаге подсчитывал доходы от концертов.

— Возвращаемся в Зальцбург! — с довольной улыбкой сказал он. Вольф и Нерл весело запрыгали и захлопали в ладоши.

Приехавший в Зальцбург за год тупеет, за два превращается в кретина и только через три становится истинным зальцбуржцем.

Было большой наивностью, полагать, что успех, триумф, фурор произведенный семейством Моцартов в Вене, кого-либо обрадует в родном городке. Грязные слухи, сплетни, обвинения в связях с «нечистой силой» лавиной обрушились на скромное семейство.

Что мог противопоставить Леопольд Моцарт этому натиску? Скромность, честность, работоспособность. Только эти добродетели уберегали его семью от невзгод прежде, уберегут и сейчас.

И Леопольд Моцарт еще более ужесточил требовательность к детям. Еще более усердно трудился сам. С еще большим смирением принимал злобные выпады соседей и знакомых.

Постепенно обыватели смирились. Травля теряет всякий смысл, если объект никак не реагирует. И жизнь вошла в свою накатанную годами колею.

Время в маленьких городках бежит гораздо быстрее, нежели в столицах и крупных центрах. Вдохнул — осень, выдохнул — весна, не успел перевести дыхание… прошло уже несколько лет.

Вольфганг уже совсем юноша. Правда, из-за своих постоянных простуд и систематических болезней, он ничуть не вырос. Так и остался худеньким ребенком. Но в глазах появилось осознание своей одаренности. Чувство собственного достоинства. Он по-прежнему весел, смешлив и готов радоваться любому пустяку.

Нерл превратилась во взрослую девушку. Грациозную, с большими романтическими глазами. И прекрасной фигурой.

Только родители, Леопольд и Анна Мария сильно постарели.

Умер от белой горячки прежний правитель князь Сигизмунд. Новый, Иерохим, оказался еще хуже предыдущего. Подлее. И хотя он держал в кабинете бюст Вольтера, был абсолютным самодуром. При нем псарям и егерям стало жить легче, чем концертмейстерам, альтистам и скрипачам.

Леопольд не оставлял надежды вывести сына «в люди». Гастроли по Европе, столицы, оперные театры. Только они могли дать сыну достойную оценку. И разумеется, деньги.

Но князь Иерохим и слышать не хотел, ни о каких поездках. Стоило любому из приближенных произнести вслух имя «Моцарт» как он превращался в разъяренного быка. Кричал и топал ногами.

В далекой Вене за столиком трактира «Серебряная змея» сидели двое: Аскетичный Антонио Сальери и авантюрный Михаэль Гайдн.

— Друг мой! — без лишних предисловий объявил Антонио. — Вы можете оказать неоценимую услугу. Мне и всему человечеству.

— Вызвать кого-то на дуэль? — весело прищурился Михаэль.

— Дело гораздо прозаичнее. И благороднее.

Некоторое время Антонио молчал, подыскивая нужные слова. Михаэль ждал. Он уже чувствовал, предложение от Антонио поступит нешуточное. Не тот был человек Сальери, чтоб о чем-то просить по пустякам.

Наконец Антонио произнес вслух то, ради чего вызвал лучшего друга.

— Нужно поехать в Зальцбург! — глядя в сторону, медленно произнес Антонио. Долго молчал. Потом добавил. — И спасти там того самого мальчика!

— Выкрасть у родителей!? — усмехнулся Михаэль.

Сальери отрицательно помотал головой.

— Талант. Мальчик наделен незаурядным талантом.

— От чего его спасать, в таком случае?

— «…и враги человека, домашние его» — задумчиво, почти нараспев произнес Антонио. — Если ему не помочь, Европа лишится еще одного гения.

— Даже так. — шутливо начал было Михаэль, но увидев какой-то потусторонний взгляд Антонио, замолчал.

— Все расходы беру на себя! — объявил Сальери.

— Разумеется! — с вызовом ответил Михаэль, — Каждой собаке известно мое финансовое положение! Когда нужно ехать?

— Вчера! — неожиданно жестко закончил Антонио.

Князь Иерохим неожиданно вызвал к себе Леопольда и милостиво разрешил юному Вольфгангу совершить одну поездку в Европу. В сопровождении матери. Отец и сестра останутся в Зальцбурге, как заложники.

Обыватели Зальцбурга терялись в догадках. Что могло так кардинально повлиять на решение князя? Ходили неясные слухи.

Будто, во дворец князя Иерохима неожиданно приехал какой-то «черный человек». Пробыл всего несколько минут. И тут же уехал в своей карете, кутаясь в черный плащ, никому не открывая лица. Еще говорили, будто его карета остановилась перед домом Моцартов и «черный человек», отодвинув занавеску, долго смотрел на окна второго этажа. Слушал, ка-ак играет юный Вольф. Потом, карета, вместе с «черным человеком» навсегда покинула город.

Слухи ходили самые разные. Но факт оставался фактом. Князь Иерохим неожиданно разрешил Вольфгангу выезд в Европу.

Нерл и Вольфганг, взявшись за руки, сидели в коридоре на маленькой скамеечке. Нерл тихо плакала, Вольф сердито сопел.

— Не плачь, пожалуйста! Я люблю тебя больше всех на свете.

— Я знаю… — всхлипывала любимая сестра.

— Разве нас что-то может разлучить? — допытывался Вольф. Нерл не отвечала, продолжала плакать.

— Мы всегда-всегда будем вместе! Клянусь тебе! — торжественно произнес Вольфганг и даже зачем-то поднял вверх руку, как римский полководец Гай Юлий Цезарь.