Но в это время заскрипели ступени, кто-то долго шарил в темных сенях по двери, отыскивая ручку, и, не найдя ее, открыл дверь, потянув ее за клочок войлока.

«Дядя Никита! Спастись, как можно скорее спастись от этого человека!» Заскрипела на ржавых петлях рама, звякнули стекла, едва державшиеся на старой замазке. Коля уже перенес левую ногу через подоконник, как из-за сарая, который стоял в глубине двора, вышел высокий рыжий полицай с автоматом и крикнул:

– Эй! Давай назад!.. – и поднял автомат.

Он подчинился рыжему полицаю и вернулся обратно в кухню. В соседней комнате Иван Митрич уже встречал дядю Никиту, и они завели разговор.

Коля искал, куда бы ему спрятаться… Для того чтобы пробраться на чердак, нужно проникнуть в сени, и тогда необходимо пересечь комнату, в которой ждет его дядя Никита. А подвал? Может быть, в полу есть люк?.. Нет, все доски плотно пригнаны одна к другой, люка не видно. В отчаянии Коля прижался к косяку приоткрытой двери и стал слушать, о чем говорит Иван Митрич с этим проклятым банщиком.

Но они говорили не о нем. Иван Митрич упрашивал дядю Никиту раздеться и присесть к столу. А тот отговаривался тем, что занят, – шел мимо да вдруг вспомнил: давно не фотографировался, а тут как раз бургомистр Блинов требует, чтобы его работники представили свои фотографии.

Иван Митрич выяснил, какого размера должны быть фотографии, пожаловался, что теперь трудно достать хорошую бумагу. Связей с немецкими офицерами у него нет, а если ему изредка и приносят бумагу, то он боится купить: как бы потом не обвинили, что он ее украл. Никита Кузьмич обещал Ивану Митричу достать все, что нужно, ему это нетрудно, ведь он выполняет специальные поручения городского управления.

Они говорили солидно, как два человека, которые знают себе цену и занимают в обществе определенное, заметное положение. Даже в том, каким тоном Иван Митрич обращался с просьбой достать ему фотобумагу, было достоинство. Он просит, но если это трудно, то не настаивает. Со своей стороны Никита Кузьмич обещает, но в то же время не навязывает.

Иван Митрич пригласил Борзова прийти завтра утром в ателье, и он сделает все, что нужно.

Затем наступило молчание. Как будто все уже было сказано, и Никите Кузьмичу оставалось только уйти.

И действительно, загремели стулья. Никита Кузьмич поднялся и подошел к двери. Коля облегченно вздохнул. Наконец-то он уходит!

Но Борзов вдруг словно вспомнил о чем-то весьма маловажном:

– Да вот, Иван Митрич!.. Тут один мальчишка за вами увязался. Мне надо будет захватить его с собой.

За дверью наступило тягостное молчание – видно, Иван Митрич собирался с мыслями, удар был нанесен неожиданно.

– Вы говорите о Коле? – спросил он, и его голос прозвучал твердо.

Это был голос человека, который решил не сдаваться. И Коля вдруг поверил в то, что старик сможет защитить его. Он выбежал из кухни и бросился к дяде Никите:

– Уходи, уходи отсюда!

Дядя Никита кивнул головой к двери:

– Идем! Да поживее!

Якушкин заслонил Колю спиной.

– Мальчик останется здесь, – сказал он решительно.

– Нет, он пойдет со мной!

Якушкин усмехнулся:

– Но вы, кажется, его дядя? И вы знаете, каковы могут быть последствия…

– Да, я все знаю, господин Якушкин. Он мой племянник, и поэтому я увожу его с собой. На это есть приказ Блинова…

– Приказ Блинова? – переспросил Якушкин. – А зачем Блинову этот мальчишка?..

Дядя Никита зло взглянул на Колю:

– Этот мальчишка слишком много знает! И у него очень плохо привешен язык. Короче говоря, он пойдет со мной. Он арестован!..

Якушкин развел руками и отступил.

– Бог вас накажет, Никита Кузьмич! Губите людей ни за что!.. Иди ко мне, Коля, я тебя поцелую, мой мальчик. У меня нет сил защитить тебя, но я буду хлопотать, чтобы тебя отпустили…

Никита Кузьмич отворил двери настежь.

– Иди вперед! – грубо сказал он Коле. – Да не вздумай бежать. Когда я на службе, у меня нет родственников.

Якушкин провожал Колю до ворот. Здесь Коля с ним простился. Рыжий полицай уже ждал его посреди дороги и по знаку Борзова подтолкнул мальчика стволом автомата.

– Иди, иди! Быстрее!

Коля пошел впереди полицая, дядя Никита поравнялся с ним.

– Черт тебя подери, наделал же ты мне хлопот! – вполголоса ругался он. – Зачем бежал? Теперь придется тебе сидеть в подвале. Об одном прошу: молчи. Даже в подвале молчи…

Полицай шел слишком близко. Дядя Никита замолчал и лишь время от времени многозначительно поглядывал на своего арестованного.

Вскоре Колю втолкнули в подвал мучного склада – здесь полицаи устроили нечто вроде пересыльной тюрьмы. Сюда приводили задержанных и решали, что с ними делать дальше, – передавать ли в гестапо или вести дело здесь. В подвале еще пахло мукой и мышами. Тусклый свет пробивался с улицы через мутное оконце под самым потолком. Окно было настолько узко, что и решетки не требовалось: взрослому человеку в него не пролезть. Сквозь окно виднелись клочок неба и ноги часового в грубых кожаных ботинках.

У левой стены были сколоченные из толстых досок, почерневшие от времени широкие нары. На них сидели двое старых мужчин в рваных ватниках и худенькая девочка в косынке и потертом пальто. В дальнем темном углу лежал человек, укрытый грязной шинелью.

За спиной гулко стукнула дверь, и заскрипел засов. Коля медленно подошел к нарам и присел с краю.

Старики удивленно взглянули на него.

– Ну вот, за детей уже взялись!.. – сказал один из них; лицо его было изборождено следами оспы.

Девочка перестала плакать и с удивлением посмотрела на Колю. То, что рядом оказался худенький мальчик, который был так же несчастен, как и она, успокоило ее. Девочке было лет пятнадцать; две тоненькие светлые косички выглядывали из-под косынки.

– Садись сюда! – сказала девочка и подвинулась ближе к стене, уступая место. – Как тебя зовут?..

– Коля! А тебя?

– Мая!

– Я тебя на улице видел.

– И я тебя видела.

– Ты на Костромской живешь?

– На Костромской.

– Твой отец в депо работал?

– В депо.

– И мой в депо… Машинист…

– А мой слесарь. Как твоя фамилия?

– Охотников!

– А моя – Шубина. О твоем отце папа часто рассказывал… Он усатый такой, сердитый. Все время на слесарей ругался.

Но Коля не хотел говорить об отце. Он спросил:

– Тебя за что забрали?

– Хотели отправить в Германию, а я спряталась.

– А тебе сколько лет?

– Четырнадцать… Но в комендатуре сказали, что я вру и что мне шестнадцать…

– А мне уже пятнадцать, – соврал Коля; ему не хотелось быть моложе этой девчонки.

– Тебя за что? – спросила она.

Коля насупился.

– У меня мать убили, – сказал он, – а я от дяди Никиты убежал. Потом он меня поймал – и сюда.

– Это какой дядя Никита? Тот, что у бургомистра работает?..

– Он самый, – подтвердил Коля. – Хотел взаперти меня держать, а я убежал… И опять убегу.

Мая вздохнула:

– Отсюда не убежишь! – И она глазами показала на черные подкованные сапоги, которые топтались в светлом квадрате окошка.

– А я убегу! – с упорством повторил Коля.

Человек, лежавший в углу, стянул с головы шинель и приподнялся на локте.

– Что-то голос знакомый, – сказал он, и Коля сразу узнал в нем того самого пленного, которого пытался спасти во дворе дяди Никиты. – Эй, и ты здесь? Вот не ожидал! Как же тебя сцапали?

– Сцапали вот, – хмуро ответил Коля.

Человек покачал головой.

– Не ожидал я тебя здесь увидеть… – Он сполз на край нар и протянул Коле руку. – Ну, малый, давай познакомимся. Зови меня Мишей… Не за меня ли тебя сюда упрятали?..

– Нет, – сказал Коля. – Меня дядя предал.

– А что они с тобой хотят сделать?

– Не знаю.

Миша улыбнулся;

– Не падай духом! Главное – держаться. А там видно будет…

Один из стариков вздохнул:

– Когда-то я в этот подвал купцу Дорофееву муку привозил. Вот уж не знал, что буду дожидаться здесь своего последнего часа!..