— Что случилось опять? — прервала их спор Исабель, подходя к кровати матери. — Почему вы все время ссоритесь, стоит только оставить вас наедине? Бернарда, ты снова позволяешь себе повышать голос на мою маму? К чему столько крика?

— Просто кое-что в этой истории происходило не так, как рассказывает Бернарда, — заявила мадам Герреро. — Ей очень хочется выгородить себя, предстать перед нами невинной жертвой. Но я этого не позволю!

— Я говорю только правду! — вновь закричала Бернарда, забыв о том, что Исабель не нравится, когда она повышает голос на мадам Герреро. — Оказавшись брошенной, беспомощной, одинокой, эта несчастная девушка уехала! Уехала в Буэнос-Айрес. И тогда… — Бернарда посмотрела на мадам Герреро и почему-то замолчала.

— И что тогда? — спросила ее Исабель. — Продолжай дальше, Бернарда.

— Нет, Исабель! — остановила ее и собиравшуюся продолжить рассказ Бернарду мадам Герреро. На этот раз она уже не выглядела слабой и беспомощной, какой была еще минуту назад. Глаза ее снова сверкали. Тонкая сухая рука была властно поднята вверх. Наверное, именно так поднимали вверх руку коронованные особы, призывая подданных к вниманию и повиновению. — Будет справедливо, если эту часть истории расскажу тебе я.

— Но, мама, разве ты тоже знаешь эту историю? — удивилась Исабель.

— Да, — кивнула мадам Герреро, устраиваясь поудобнее на подушках. — Мало того, некоторые главы этой истории развивались далеко не так, как рассказывает она. — И вновь рука мадам устремилась в сторону Бернарды, сидевшей сейчас молча на стуле и утратившей весь свой пыл. Мадам помолчала, собираясь с мыслями, и заговорила, прищурив глаза, словно стараясь получше рассмотреть давние события: — Однажды, во время страшной бури, какой давно не видывала здешняя земля, когда небо раскалывалось пополам от молний, а горы сотрясались от ударов грома…

— Но, сеньора! — вдруг взмолилась Бернарда. — Ведь это было гораздо позже! — Бернарда повернулась к Исабель. — Исабель, ты помнишь, о чем я рассказывала? — И, не дожидаясь ответа, словно не доверяя ее памяти, начала торопливо напоминать ход событий: — Дело происходило в маленьком поселке на Сицилии. Девушка поняла, что она беременна. Потом она узнала, что ее возлюбленный оказался негодяем и бросил ее на произвол судьбы с ребенком в чреве из страха быть убитым братьями девушки. Они не успели ему отомстить за поруганную честь семьи, ибо он уплыл в лодке и покинул Сицилию. — Бернарда говорила торопливо, словно опасалась, что ее могут прервать в любой момент и она не успеет рассказать все до конца. — Девушка понимает, что если только братья узнают о ее беременности, они немедленно убьют ее. Законы Сицилии жестоки по отношению к таким, как она. Честь семьи тут ставится выше жизни того, кто опозорил семью. Девушка понимает прекрасно, что ей ни в коем случае нельзя оставаться в поселке. У нее есть лишь один выход — бежать!

— И что? — Исабель опять была захвачена разворачивавшимся сюжетом. — Она решила убежать? Одна? Куда? К кому? Ведь она ни разу не уезжала дальше соседнего поселка. И у нее, наверное, не было для этого денег? Как она решилась на бегство? Тем более так далеко — в Буэнос-Айрес.

— Дело в том, что туда когда-то уехали их близкие родственники, — пояснила Бернарда, вдохновленная вспыхнувшим вновь интересом Исабель.

Деньги у нее были, правда немного, но их должно было хватить. Она знала об этих родственниках по рассказам матери. Кузина Джулия, посоветовавшая в свое время обратиться к старой знахарке, да еще несколько тетушек втайне от ее родителей и братьев помогли ей с деньгами, чтобы она могла оплатить дорогу. До того часа, пока Бернарда не очутилась на борту корабля, отплывавшего в Буэнос-Айрес, она не чувствовала себя в безопасности. В любой момент все могло выплыть наружу и закончиться трагически для нее. Но наконец все осталось позади, и она отправилась в долгое путешествие.

Бернарда помолчала, собираясь с мыслями. Мадам Герреро не прерывала ее. Если раньше Бернарда спешила, боясь, что ее могут прервать, то сейчас она не торопилась, уверенная, что ей дадут возможность довести рассказ до конца.

— Это путешествие было ужасным, — продолжала Бернарда. Когда она начала рассказывать о самом путешествии, ее даже передернуло, настолько неприятны были воспоминания. — Погода почти все эти дни, которые показались ей долгими годами, стояла неспокойная. Морские волны кидали корабль то вверх, то вниз. Девушка очень страдала от качки. А тут еще и беременность. Ей было так плохо, что она пролежала всю дорогу пластом, не подымаясь. Временами состояние ее становилось столь невыносимым, что ей хотелось броситься за борт и покончить раз и навсегда с мучениями. И лишь мысль о ребенке, который жил в ней и поминутно напоминал о себе, удержала ее от самоубийства.

Я уже говорила, что денег у девушки было очень мало и ей удалось купить билет лишь в третий класс, где не было никаких удобств. Наверное, раньше так перевозили живой товар из Африки в Америку работорговцы. Не будь на борту ее земляков, которые отнеслись к девушке очень доброжелательно, она бы не доплыла до далекого Буэнос-Айреса живой. Они делились с ней своими скудными запасами пищи, приносили ей воду, кто-то пожертвовал одеяло, на котором она лежала и которым укрывалась.

Куда плыли все эти несчастные сицилийцы? Почему они решились бросить землю своих предков, собрав нехитрый скарб? Да потому, что для нищей Сицилии и ее населения Аргентина была сказочной страной, где самый бедный богаче самого богатого сицилийца. Буэнос-Айрес был легендой, он не давал покоя, он снился по ночам, о нем мечтали. Аргентину называли землей надежд. Эти надежды давали многим веру в то, что есть смысл за что-то бороться и к чему-то стремиться. И девушка решила, что она выдержит любые испытания, но доберется до сказочной аргентинской земли. Ради того маленького человечка, что должен был появиться на свет уже совсем скоро. Она верила в то, что ей и ее ребенку удастся закрепиться на новой родине и там им повезет больше, чем на старой.

Девушка очень надеялась, что ее аргентинские родственники поймут ее и помогут. Она была готова на любую работу, она была молода, полна сил, ей неведомы были капризы городских девушек, привыкших к легкой жизни. — Бернарда вновь замолчала, в который раз переживая те давние события. Собравшись с духом, она попыталась продолжить. — Но…

— Что случилось? — с тревогой спросила Исабель. — Она не доплыла до Аргентины? Заболела в дороге?

— Нет, она добралась до этой обетованной земли. Ей даже удалось довольно быстро отыскать в большом городе своих родственников, на которых она так надеялась. Но надеждам ее не дано было сбыться. Как только родственники узнали о том, что она беременна, сразу же стали открыто презирать ее. Несмотря на то, что они уже давно уехали из Сицилии, законы далекой родины продолжали действовать в их кругу. Они считали себя почему-то обманутыми, считали, что их дом покрыт позором. В этом отношении они мало отличались от братьев девушки. Разве что только не грозились убить ее. Но порой презрение, с каким они относились к ней, было хуже смерти. Если бы не ребенок, который вот-вот должен был появиться на свет, девушка давно покончила бы жизнь самоубийством.

— Грубые люди, невежды! — произнесла неожиданно для Исабель и Бернарды молчавшая все это время мадам Герреро.

— Нет, — покачала головой Бернарда, — простые люди, жизненная философия которых была ими впитана на далекой Сицилии, в таких же маленьких деревушках, как и та, откуда бежала девушка. Хотя они и жили далеко от родины, в большом городе, по сути своей они оставались прежними сицилийцами.

— Бесчувственные! — вновь бросила обвинение мадам Герреро.

— Нет, — снова возразила Бернарда. Она не защищала тех далеких родственников, которых уже и на белом-то свете не было. Она просто знала, что иначе те не могли поступить. — Поверьте мне, у них было море чувств, но у них была и своя оценочная шкала в отношении к поступкам людей. И если по этой шкале поступок считался плохим, ничто уже не могло их переубедить, заставить изменить свое мнение.