— Эта история одной молодой девушки и одного юноши, — продолжила Бернарда, словно не расслышав вопроса Исабель. — Эта история — история любви…

— О любви? — Исабель удивила романтическая нотка, которая прозвучала сейчас в голосе Бернарды.

— Не знаю, — произнесла мадам Герреро, — надо ли это, Бернарда?

— Мама, в чем дело? — Исабель очень хотелось разобраться наконец в том, что происходило между матерью и Бернардой, которая с детства принимала деятельное участие в ее воспитании и, по сути, являлась второй ее матерью. — Я обожаю истории про любовь! — Исабель хотелось разобраться, понять и защитить мадам Герреро. Она была уверена в ее правоте.

— Девушек всегда привлекают романтические истории о любви, — печально констатировала Бернарда. — Особенно о такой, как у девушки из моего рассказа. — И Бернарда как будто вновь погрузилась мыслями в годы беззаботной юности. Она даже прикрыла глаза, словно для того, чтобы не видеть окружающую ее обстановку и свое отражение в зеркале на стене. — Она открывала по вечерам окно в своей комнате и смотрела на море, переливающееся красками заката, а если это было ночью, то залитое лунным сиянием. — Голос Бернарды лился ровно и напоминал рокот морского прибоя. — Она ждала любви.

— Она, эта девушка, — спросила Исабель, — была очень красива? — Рассказ Бернарды очаровывал ее.

— Она была красивая, молодая и мечтательная, — кивнула Бернарда.

Мадам Герреро против своей воли тоже погрузилась в это море воспоминаний. Ведь то, что рассказывала сейчас Бернарда, происходило на ее глазах, при ее непосредственном участии. Это была часть ее жизни, далекая часть. Еще не было этой болезни, приковавшей ее к постели и отнимающей у нее по каплям жизнь.

— У нее были деньги, у этой девушки? — опять спросила Исабель.

— Она была не богатой, но и не бедной. — Все неприятности последних дней оставили Бернарду, она уже жила там, в прошлом, и это было написано на ее улыбающемся, помолодевшем лице. — Она была такой, как большинство тех, кто жил в ее поселке.

Перед глазами Бернарды возникли узкие улочки большого поселка, дома из камня, который добывали неподалеку. Этим же камнем были вымощены все улочки. Они были настолько узкими, что балкончики противоположных домов почти касались друг друга.

— У ее родителей было немного земли, которую они возделывали и которая кормила семью и давала возможность даже откладывать немного на черный день. Был также каменный дом. Впрочем, такие дома были почти у всех жителей. Однажды…

Перед глазами Бернарды вдруг ясно предстал тот самый день, когда она увидела его, свою первую любовь. И защемило сердце. Стоял теплый солнечный день. Правда, на улочках было прохладней, потому что солнечные лучи не проникали в эти узенькие щели между высокими домами. Она шла домой, веселая, чуть танцующей походкой, и прямо посреди улочки, уже у самого дома, вдруг увидела его. Он с товарищем толкал перед собой небольшую тележку, в которой они перевозили инструменты. Она сразу же выделила его. Взглянула, и дыхание перехватило от предчувствия большой любви.

— Однажды она увидела его напротив своего дома, — звучал ровный голос Бернарды. — У него была такая красивая улыбка, широкая, добрая, что, казалось, освещала все вокруг…

И вновь Бернарда следила за собой со стороны, глазами женщины, которой было на двадцать лет больше. Она видела, как юноша оставил на товарища тележку и подошел к ней. Снял фуражку и поклонился. При этом лицо его так и светилось улыбкой, он что-то сказал девушке. Ясно было, что это комплимент, который заставил ее покраснеть от удовольствия, смутиться, спрятать глаза под опущенными длинными пушистыми ресницами и ускорить шаг. Но юноша не отставал от нее, следуя чуть позади. Она взбежала на высокое каменное крыльцо своего дома и, словно почувствовав себя уверенней под защитой родных стен, остановилась и уже взглянула на него смелее. Они стояли друг против друга, только она чуть выше, на ступеньках крыльца, а он на тротуаре, и они смотрели друг на друга, как зачарованные, и улыбались, с каждой секундой все радостнее, счастливее. Товарищ наблюдал за этой немой сценой и временами делал знаки другу, стараясь дать понять, что тот должен заговорить с приглянувшейся ему девушкой.

— Здравствуй, красавица. — Юноша протянул девушке руку.

— Бернарда! Бернарда! — раздался властный женский голос из открытой двери дома, и испуганная Бернарда, а это была именно она, отдернула свою, уже было протянутую юноше руку и быстро скрылась за дверью.

Юноша проводил ее восторженным взглядом и повернулся к товарищу. Тот торопил его. Ведь были они на работе и из-за встретившейся им Бернарды здорово опаздывали. Рабочие инструменты, которые они везли на тележке… Их давно уже заждались. Но юноша махнул товарищу рукой, чтобы тот не расстраивался, и они быстро покатили тележку дальше.

А в доме в это время мать делала выговор дочери, наступая на нее и потрясая кулаками. Бернарда не могла понять, почему так сердится на нее мама. Только лишь из-за того, что она обменялась взглядом с парнем? Она ведь уже достаточно взрослая, и пора бы подумать о муже.

— Знаешь, кто этот парень? — Глаза матери сверкали праведным гневом. — Ты знаешь, кто он?

— Нет, — развела руками Бернарда. — Откуда мне знать? — воскликнула она. — Я его сегодня в первый раз увидела на нашей улице. Да и что такого я сделала, мама? — спросила она. — Я даже не говорила с ним! Может, мне теперь и из дома нельзя выйти? Ведь ты сама говорила, что я красивая, а на красивых всегда парни обращают внимание.

— Это старший сын злейших врагов нашей семьи! — закричала мать. — Ты что, забыла, что живешь на Сицилии? Ты никогда не должна ни разговаривать с ним, ни смотреть на него, ни думать о нем. Иначе быть тебе наказанной. Ты не должна забывать о наших обычаях. Он твой кровный враг! — Мать бросилась к Бернарде и схватила ее за плечи. — Ты поняла меня? Поняла? — трясла она Бернарду так, что у той заболела голова.

— Да, мама, я поняла! Отпусти меня, мне больно! — по щекам Бернарды текли слезы. Отчасти от боли, а отчасти из-за несправедливых обычаев ее родины. Она не испытывала к этому парню, что так мило улыбался ей на улице, никакой вражды. Наоборот, ей впервые так понравился молодой человек. Но она должна отказаться от своих чувств, принеся их в жертву старинной вражде, корни которой уходили далеко в прошлое.

— Вот так-то будет лучше, — уже негромко проронила мать и отпустила Бернарду. Она долго еще молча, не отходя от дочери, смотрела ей в глаза, словно проверяя, поняла ли ее дочь и крепко ли засели в ее юной и потому легкомысленной головке наставления.

— Но почему эта девушка должна была так поступать? — возмущенно воскликнула Исабель, зачарованно слушавшая эту историю о любви, больше похожую на мелодраматический роман какой-нибудь модной писательницы. Все ее чувства были на стороне юной Бернарды. Она даже не могла сообразить, что та Бернарда из сказки о любви и сидящая сейчас перед ней женщина — одно и то же лицо. И поэтому она говорила о юной Бернарде как о третьем лице.

— Это старые счеты, — попыталась объяснить Бернарда. — Тебе действительно трудно понять это сейчас. А тогда обычаи были гораздо сильнее государственных законов. Это старые распри другой земли, где говорят на другом языке и живут другой жизнью. — Бернарда бросила украдкой взгляд на мадам Герреро, которая дрожала, словно в лихорадке.

— Мама, ты плохо себя чувствуешь? — испугалась Исабель, заметив состояние матери. — Если ты хочешь, мы можем отложить этот разговор до тех пор, пока ты не поправишься.

— Нельзя отложить неизбежное, — простонала мадам Герреро.

— Но почему? О чем ты так трагически говоришь, мама? — Все происходящее по-прежнему было для Исабель тайной за семью печатями.

— Сейчас ты все узнаешь и поймешь, — сказала ей Бернарда и повернулась к мадам Герреро. — Хотите, чтобы я продолжала, мадам? — спросила она.

— А разве ты бы остановилась, если бы я сейчас сказала тебе нет? — с горькой иронией ответила мадам, с трудом повернув голову в сторону Бернарды, чтобы видеть ее лицо.