«Гальдеротмечает, что „все (в ОКХ) наперебой рассказывают страшные истории о силе русских войск (позади танковой группы в районе Пинских болот)“.
(От «Барбароссы» до «Терминала». Взгляд с Запада. М., 1988, с. 70.)
«На фронте группы армий „Север“ немецкое командование также начало проявлять неуверенность, столкнувшись с упорным сопротивлением противника. Русские спешно перебрасывали с финской границы солдат, танки и авиацию, чтобы усилить измотанные в боях армии генералов М.М. Попова и Ф.И. Кузнецова. Эти регулярные части, сплотив вокруг себя отряды, составленные из новобранцев, ополченцев и милиции, предприняли серию яростных контратак, в результате чего „на ряде участков фронта немецкие войска оказались в критическом положении“. (Там же, с. 71.)
«В районе Могилева большая часть соединений 13-й армии оказалась в окружении. Тем не менее русские продолжали сражаться с неукротимым героизмом, который вызывал восхищение даже у Гальдера, и их „дикое упорство“, на которое он будет часто сетовать в своем дневнике, постепенно подтачивало вооруженную мощь вермахта». (Там же, с. 77.)
В таком изображении не было никаких преувеличений. Немецкие отчеты той поры рисуют следующую типичную картину, которая делает понятным, почему была выиграна война:
«Русские не ограничиваются противодействием фронтальным атакам наших танковых дивизий. В дополнение к этому они ищут любую удобную возможность, чтобы ударить по флангам наших танковых прорывов, которые в силу необходимости оказываются растянутыми и относительно слабыми. В этих целях они используют свои многочисленные танки. Особенно настойчиво они пытаются отсечь наши танки от наступающей за ними пехоты. При этом русские, в свою очередь, нередко оказываются в окружении. Положение подчас становится таким запутанным, что мы, со своей стороны, не понимаем, то ли мы окружаем противника, то ли он окружил нас». (Там же, с. 75.)
Гитлер, однако, не обращал внимания на первые неудачи, считая их естественными. Больше впечатления производила на него захваченная территория, которую Красная Армия, отчаянно сопротивляясь, все-таки вынуждена была оставлять из-за общего неравенства сил. Гитлер ликовал, считая, что война идет к победной развязке. 13 июля, ориентируя генерал-фельдмаршала Браухича (1881-1948), командующего сухопутными войсками, он сказал ему: «Не столь важно быстро продвигаться на Восток, как уничтожать живую силу противника». (Там же, с. 73.) При этом фюрер ставил задачей захватить сначала Ленинград, как колыбель революции, крупный экономический центр, лишить русскую сторону выхода в Балтийское море и обеспечить беспрепятственный подвоз железной руды из Швеции. Потом уже, в зависимости от обстоятельств, выходить на новую цель — Москву или Украину. Сам он больше склонялся к последнему, считая необходимым захватить ее, как несравненный источник продовольствия и сырья.
Будучи в великолепном настроении от первых успехов, Гитлер велел вызвать в свою ставку «незадачливого пророка» Кестринга, с торжеством показал на карту и сказал: «Ни одна сволочь никогда не выгонит меня отсюда». — «Надеюсь, что нет», — осторожно ответил Кестринг, не питавший никаких иллюзий и имевший не одну радужную информацию. (Там же, с. 72.)
Но уже к 4 августа (меньше чем через 2 месяца войны!) Гитлер понял, наконец, что он просчитался, совершил ужасную ошибку. От других он это скрывал, чтобы не лишить их мужества, но вождю танковых войск знаменитому Гудериану (1888-1954), не раз бывавшему в России до войны по делам военного министерства, в кулуарах совещания в ставке фон Бока (командующего группой армий «Центр») с огорчением признался: «Если бы я знал, что приведенные в вашей книге („Внимание, танки!“ — В.Л.) данные о мощи русских бронетанковых сил соответствовали действительности, я думаю, что никогда бы не начал эту войну». (Там же, с. 82.)
С 1944 г. Гитлер стал задумываться над собственной судьбой. Раньше он не возражал против того, что его называют новым Чингисханом. Это ему нравилось. Теперь же он сам стал называть себя помесью Чингисхана и Христа! Свои странные слова фюрер пояснял так: хотя он и совершил величайшие завоевания, но он все-таки может кончить как Христос — на Голгофе. О размерах закулисного сопротивления политике Гитлера в рядах самой нацистской партии, сопротивления, которое не прекращалось, несмотря на ярое насаждение культа личности фюрера, которое охватывало «старых соратников», министров, военных, финансистов, ответственных чиновников, родовую знать и т.д., говорит множество фактов. Войны с СССР (по идейным соображениям или из страха за собственную голову) не хотели очень многие. Особенно те, кто был облечен большой властью, купался в лучах славы и материальных благах (как Геринг и ему подобные) и по должности был осведомлен относительно фактов действительности. Все они были не склонны витать в облаках, стремиться к химерическим целям. Поэтому-то отчаянно упирались, прикрываясь формальным согласием и любезными улыбками (кому хотелось потерять голову?!). Среди них находились: Гесс, Геринг, Кана-рис со многими сотрудниками, министр иностранных дел Нейрат со своим преемником Риббентропом, финансист Шахт, граф Штауфенберг, генерал Бек, Бломберг и еще большое количество очень важных лиц. Только принимая во внимание это тайное сопротивление, неизбежно принимавшее вид интриги (ничего «единого» нацистская верхушка, партия и общество, не представляли!), можно понять, каким же образом советской разведке удавалось проникать всюду, несмотря на аппарат тотального сыска и страшнейших репрессий. Поэтому и признают ныне исследователи, что советской разведке удалось укрепиться в центральном аппарате гестапо, штабе Геринга, шифрослужбе абвера, МИДе, научных и промышленных кругах, во многих посольствах, в Италии — тоже в МИДе, в армии, даже в канцелярии Муссолини. Шли агентурные сведения из правящих кругов Югославии, Болгарии, Венгрии, Румынии, Польши. (Канун и начало войны. Документы и материалы. Л., 1991, с. 310-311.)
Чрезвычайно интересен такой вот необычный факт. 9 мая 1937 г. посол СССР в Германии Я. Суриц сообщает в свой наркомат: «Один видный немецкий промышленник третьего дня мне рассказывал, что Шахт в разговоре с ним с большой тревогой отзывался о советско-германской торговле. Шахт предвидит, что очень скоро Германия лишится советской нефти, марганца, заменить которые будет „чертовски трудно“. Он говорил, что обо всем этом сигнализировал Гитлеру, которому нашептывают эти „проклятые Геббельсы“. Мой собеседник со слов Шахта уверяет, что выпад, направленный Гитлером против нас в его первомайской речи ( 1937 г. — В.Л.), не был воспроизведен в печати. К числу сторонников изменения курса по отношению к нам мой собеседник также относит и Геринга». (Документы внешней политики СССР. Т. XX, с. 235.)
Это очень напоминает совет Сталину: что надо сделать, чтобы сорвать нападение Гитлера. Увы, сообщению Сталин не поверил: он был убежден, что в 1941 г. Гитлер будет нападать не на СССР! Коварный фюрер довольно ловко обманул его. Неудачи на фронтах реабилитировали Кестринга. И после заминки, в 1942 г., когда подтвердились многие его предсказания о силе Красной Армии, он вновь обретет доверие. С сентября 1942 г. со своим адъютантом Виттенфельдом он вновь занимается формированием частей «казаков» из белогвардейцев и их сыновей, действуя на положении специального уполномоченного по вопросам Кавказа. Цель, которую ставили перед ним: привлечь народы Кавказа к войне Гитлера против Сталина. В
1944 г., после неплохих успехов на этом поприще (результатом явились массовые высылки Сталиным с Кавказа карачаевцев, ингушей и т.д.), он назначается командующим «добровольческих отрядов» — из власовцев, уголовников и военнопленных. Части эти очень скоро показали низкую свою боеспособность и надежд руководства вермахта совершенно не оправдали. Да и сам Гитлер был против формирования таких частей, считая их опасными.
В 1945 г., когда стало окончательно ясно, что война проиграна, Кестринг сдался в плен американцам. Он рассказал им много интересного о работе немецкой разведки, об отношениях между руководством РККА и рейхсвера, об отношениях СССР и Германии. Довольнее американцы быстро его освободили (1946), и он стал первым освобожденным из плена генералом.
