Это то возражение, которое приходит в голову сразу. Но есть и другое, еще более важное. Подозрительно тощим является набор документов из судейской папки. Между тем сам Ежов в 1937 г. ясно указал на то, каким должно быть следственное дело: «К делу приобщается: ордер на арест, протокол обыска, материалы, изъятые при обыске, личные документы, анкета арестованного, агентурно-учетный материал, протокол допроса и краткое обвинительное заключение». (Оперативный приказ Ежова № 004447 от 30 июля 1937 г. — Расстрел по разнарядке. — «Труд». 04.06.1992.)

Возникает поэтому неучтивый вопрос: куда же столь важные документы делись?! Где протоколы обысков у Тухачевского и его товарищей?! Где материалы, изъятые при этом?! Где личные документы?! Где анкеты арестованных?! И, главное, где агентурно-учетный материал?! Куда это все делось?! Тем, кто судил Тухачевского и К°, кто формировал судейскую папку и затем сдавал ее в архив, незачем было что-то изымать из нее. Да ее бы в таком виде (с изъятыми документами!) и не приняли! А вот как насчет тех, кто хочет оправдать Тухачевского любой ценой?! Даже с помощью мошенничества и подлога?! Они не могут украсть из папки важные документы, обличающие Тухачевского и его компаньонов?! Или — еще лучше! — вообще всю ее подменить — на другую папку, фальшивую насквозь?!

Уже то, что читателю известно о методах «реабилитации» Викторова, к доверию не располагает!

Теперь перейдем к самим обвинениям. Обвинительное заключение ставило в вину участникам процесса следующие преступления:

— создание в Красной Армии строго законспирированной военной оппозиционной организации;

— план устранения от власти советского правительства и партийного руководства во главе со Сталиным, с заменой их военно-фашистским правительством и новым партийным руководством;

— создание террористических групп с целью убийства Сталина, Молотова, Ворошилова, Кагановича и Ежова;

— тайные связи с генеральными штабами и военными разведками Германии, Италии и Польши, то есть с фашистскими державами;

— целенаправленное совершение различных акций саботажа с целью подрыва мощи Красной Армии на разных уровнях и в округах, а также в военной промышленности и в области армейского снабжения;

— подготовка крупных диверсионных актов для дезорганизации обороны в начале предстоявшей войны;

— передача зарубежным разведкам секретных сведений военного характера: о состоянии сил пограничных военных округов — Ленинградского, Киевского, Харьковского, Белорусского, а также Московского и Кавказского, о командных кадрах РККА, о перспективных новинках военной техники, о военных заводах, их мощностях, планах, руководящих кадрах, о заранее намеченных военных операциях, о систематической дезорганизации красной конницы под предлогом ускорения танковых формирований в округах, о намеренном замедлении темпов строительства новых военных объектов в округах, реконструкции железнодорожных узлов, о формировании воздушнно-десантных частей из враждебных элементов, плохой военной подготовке призывников и их низкой политической подготовке;

— обязательство передать Германии Украину, Японии — Дальний Восток, Польше — Белоруссию в случае помощи оппозиции в борьбе за власть;

— восстановление в стране капиталистических отношений путем проведения буржуазного курса после прихода заговорщиков к власти.

Таковы были обвинения. Каждое грозило смертной казнью. Официально опубликованное обвинительное заключение повергло все общество, армию и партию в шок. А ведь соответствующий слух о преступных деяниях Тухачевского и его сообщников распускался предварительно, чтобы смягчить впечатление от того, что предстояло. Конечно, ситуация являлась самой тяжелой и неприятной: судить как предателей предстояло известных в стране людей, еще недавно бывших эталоном честности, порядочности, воинского мастерства, величайшей авторитетности в армии.

Несмотря на риск, доверявшие друг другу люди обсуждали ситуацию и старались разобраться в том, что же происходит. НКВД имело достаточно информации о подозрительных и опасных разговорах, особенно в армейской среде, среди офицерства. Учитывая все это, Сталин поспешил произвести кадровые перемещения. 9 июня «Красная Звезда» объявила о новых назначениях в округа путем переводов: Буденный (1883— 1973, чл. партии с 1919) стал официально командующим Московским военным округом, П. Дыбенко (1888-1938, чл. партии с 1912) — Ленинградского военного округа, Н. Куйбышев (1893-1938, чл. партии с 1918) — Закавказского военного округа, И. Белов (1893-1938, чл. партии с 1919) — Белорусского военного округа, И. Федько (1897-1939, чл. партии с 1917) — Киевского военного округа. Лишь один М. Ефремов (1897— 1942, чл. партии с 1918), бывший московский рабочий-инструментальщик, прошедший во время Гражданской войны путь от красноармейца до начдива и бывший в Приволжском военном округе командиром корпуса, за особые заслуги остался на месте и стал командующим этого округа.

За границей внимательно следили за всеми переменами в СССР, особенно на военных верхах. На все лады газеты описывали новых командующих и их карьеру.

О И. Федько, например, газета Струве «Возрождение» писала так: «Федько, конечно, законченный коммунист; он слепо выполняет приказы гениального Сталина, и если Тухачевский мог позволить себе мечтать о перевороте, или готовиться в бонапарты, то Федько, несмотря на всю его хохлацкую хитрость и умение приспособляться, всего лишь марионетка в руках Сталина». (Опишня И. Замвоенком Федько. — «Возрождение». 04.03.1938, с. 5.)

Упоминание о «Бонапарте» в газетной статье вовсе не случайно. Руководством СССР было сочтено, что такое объяснение наиболее верно при данных обстоятельствах. В своих воспоминаниях видный писатель И. Эренбург (из очень осведомленных свидетелей того времени!) сообщает об интересном разговоре, который он имел с М. Кольцовым, одним из своих друзей, видным журналистом, членом редакции «Правды»: «Я спросил Кольцова, что произошло в действительности с Тухачевским. Он ответил: „Мне Сталин все объяснил — захотел стать наполеончиком“. (Эренбург И. Собрание сочинений. М., 1967, т. 9, с. 135.)

Дело Тухачевского, бывшего маршала и первого заместителя наркома обороны, дело его товарищей, крупных военачальников, являлось делом о военном заговоре. Поэтому трудно было ждать, что оно станет рассматриваться иначе, чем на основе закона от 1 декабря 1934 г. Принятый сразу после убийства С. Кирова, члена Политбюро ЦК ВКП(б), секретаря ЦК партии, главы Ленинградской партийной организации, этот закон означал немедленное приведение приговора в исполнение без всякого обжалования. В судебном процессе подобного рода участие защитника не предполагалось (впрочем, от услуг казенной защиты, как мало эффективной, подсудимые в таких случаях чаще всего отказывались и предпочитали защищаться сами).

Стенограмма судебного заседания, происходившего 11 июня (с 11 часов утра, с явной задержкой!), занимала в подозрительной папке с делом всего несколько страниц. В этой связи Б. Викторов замечает: «Это свидетельствовало о примитивности разбирательства со столь тяжкими и многочисленными обвинениями, да и тот факт, что весь „процесс“ длился один день, говорил сам за себя. Пересказывать все содержание стенограммы нет необходимости».

Викторов, по своему обыкновению, «забывает», что подсудимых было всего восемь человек. За день суда установить целый ряд гнусных фактов, обличавших подсудимых в совершении тяжелых преступлений, можно вполне. Тем более что главная работа была проделана на предварительном следствии и сами судьи обвиняемых знали «как облупленных»: их характеры и все дела, поскольку работали с ними многие годы. С их письменными показаниями они знакомились предварительно.