Рьяный болельщик «Пеньяроля» по имени Жаманду будет по ходу разговора постоянно подливать из термоса кипяток в тыквочку. Он из неё потягивает горькую разновидность чая мате (название которого в России почему-то произносят с ударением на последний слог, хотя надо на первый).
Его сосед — фанат «Насьоналя», которого мы назовём ещё болёе уругвайским именем Табаре. После появления одноимённой поэмы это индейское имя стало очень популярным. Особенно почему-то в семьях рабочих и военных. Табаре мусолит стаканчик виски.
А владельца «боличе», Даниэля, мы сделаем стороной, которая сначала сведёт, а потом будет разнимать соседей. Он на работе и будет у нас попивать не виски и не мате, а местную газировку «Помело». Именно ей настоящие уругвайские патриоты всегда предпочтут заморскую колу.
ДАНИЭЛЬ, ВЛАДЕЛЕЦ «БОЛИЧЕ» (чинно закуривая местную сигарету «Коронадо»): Ну, а какие ещё новости, кроме того, что ты, Табаре, забыл сегодня «буфанду» и, кажется, всё-таки успел простудиться, а ты, Жаманду, предпочёл моё скромное заведение очередному бессмысленному заседанию твоей новой партии троцкистов?
ТАБАРЕ, БОЛЕЛЬЩИК «НАСЬОНАЛЯ»: Надо было тебе, Жаманду, как твоему отцу, деду и прадеду, голосовать спокойно за «Колорадо».
ЖАМАНДУ, БОЛЕЛЬЩИК «ПЕНЬЯРОЛЯ»: Ой, ладно! Не эта ли ваша партия «Колорадо» в своё время билась с церковью и заставила нас писать слово «Бог» с маленькой буквы?
ДАНИЭЛЬ: Жаманду прав. С маленькой буквы слово «Бог» первыми в стране стали писать в газете «Эль Диа». И ещё повесили на фасаде редакции мерзкую сирену, которая заменила церковный набат.
ЖАМАНДУ: И что хорошего получилось? Вот ты, Табаре, почему сегодня шарф забыл? А потому что жены нет. А почему жены нет? Потому что развёлся уже трижды. А почему развёлся трижды, хотя, по идее, ты католик? А потому что в церковный брак так и не вступил, всё по гражданской форме расписывался! Как того и хотели Батжже и его «Колорадо».
ТАБАРЕ (достаёт из кармана какую-то скромную книжечку). Знаешь, я как раз сейчас читаю книжку Рубена Кастижжо о том, как именно у нас, в Уругвае, за два года до появления Би-би-си в Лондоне началось регулярное радиовещание.
ДАНИЭЛЬ (страстно): Всё-таки какой передовой и прогрессивной мы были тогда страной! Обогнать саму Англию! А Рубен Кастижжо — это не отец красавицы Росарио?
ТАБАРЕ (мечтательно и при этом почёсывая пальцами горло, что на языке жестов означает «не знаю»): Росарио Кастижжо, которая телеведущая? У которой ещё такой несколько странный выговор?
ЖАМАНДУ (по-революционному рубит воздух ладонью): Да, Рубен — это отец красавицы Росарио. А какой ты хочешь, чтобы у них был выговор? Столько лет во время диктатуры просидеть в эмиграции в Испании! Естественно, начнёшь по-другому говорить!
ТАБАРЕ: Но тем не менее книжку он написал не об Испании, а об Уругвае. О том, как именно у нас начались первые в мире регулярные радиопередачи. Так вот. Одну из первых политических передач вёл как раз Батжже. Но как только он стал ругать церковь, над всей страной разразилась буря с молниями. Помехи были такими, что Батжже никто не услышал. Так что Бог есть. Но судя по моим разводам, Бог действительно не на моей стороне...
ДАНИЭЛЬ: Но Жаманду-то! О церкви вспомнил! Хорош себе троцкист-коммунист!
ЖАМАНДУ (нервно посасывая свой горький мате, который как раз считается «фирменным» напитком уругвайских троцкистов): Ну а что? Вот Табаре голосует за «Бланко». А ведь тоже разведён. Нет, только левая идея вырвет нашу страну из мещанства.
ДАНИЭЛЬ (хитро улыбаясь). Ты знаешь, что общего у коммунизма с порнографией?
ТАБАРЕ: О! Я знаю эту шутку. По телевизору слышал. Ни в коммунизме, ни в порно нет сценария![72]
ЖАМАНДУ (обиженно): Да ну вас обоих, отстаньте! Вот придём к власти, мы вам ещё покажем!
ДАНИЭЛЬ (примирительно): Ну, ладно, ребята. Что-то вы сегодня не в духе. Давайте я вам сегодняшнюю газету почитаю, «Эль Обсервадор».
ЖАМАНДУ: Представляю, что бы мне сказали мои однопартийны, знай они, что мой друг читает буржуазный «Обсервадор»! Чикаго-бой, да и только!
ДАНИЭЛЬ: А ты что хочешь, чтобы все, как раньше, так и бегали по замкнутому кругу: просыпались с петухами с «Эль Пайс», а перед сном клевали носом над «Эль Диа»? Хватит, наелись.
ЖАМАНДУ: Ну, про «Эль Диа» ты махнул! Она уже сколько лет как разорилась!
ДАНИЭЛЬ: Тем более. Что хочу, то и читаю. Я свободный человек. И ты, Жаманду, не торопись. Вам, кстати, обоим должно быть интересно, что я сейчас прочту. Это опрос про то, у кого больше болельщиков, у «Насьоналя» или у «Пеньяроля».
ЖАМАНДУ: У «Пеньяроля»!
ТАБАРЕ: У «Насьоналя»!
ДАНИЭЛЬ: Терпение! Начнём издалека. Опрос по заказу газеты провели социологи из агентства «Фактум». Верьте или не верьте, но только шесть процентов уругвайцев говорят, что футбол их совсем не интересует и любимой команды у них нет.
ТАБАРЕ: Вообще-то всё равно много. Неужели в стране столько извращенцев?
ЖАМАНДУ: Допустим, шесть процентов — это и немного. А что они там ещё пишут?
ДАНИЭЛЬ: Четырнадцать процентов не являются болельщиками ни «Насьоналя», ни «Пеньяроля», а поддерживают другие клубы.
ТАБАРЕ: Ну, мы всё-таки демократия. Должны же быть защищены и права меньшинств.
ЖАМАНДУ: Хотя вот ты хоть одного человека знаешь, кто бы был не за «Насьональ» и не за «Пеньяроль»?
ТАБАРЕ: Нет, я в реальной жизни таких не встречал.
ДАНИЭЛЬ (явно удивлён услышанным): Да?! Ну ладно. Сейчас будет момент истины. Что же ещё показал опрос? Кого же больше: поклонников «Насьоналя» или болельщиков «Пеньяроля»?
ЖАМАНДУ (торопясь, чтобы сказать первым): А тут и сомневаться нечего. Конечно, нас, из «Пеньяроля», больше. Как можно не болеть за первую национальную команду?!
ТАБАРЕ (возмущённо)-. Это кто же национальная? Вы же англичане!
ЖАМАНДУ (заводясь): Это я-то англичанин?! Я типичный креол. Такой же, каким в нашей «английской», как ты говоришь, команде был коренной уругваец Хулио Негрон! Кстати, произошло это уже в 1895 году. Вас тогда ещё и в помине не было. А нам было уже четыре года!
ТАБАРЕ (ядовито): Как это в 1895 году вам могло быть четыре года, если название «Пеньяроль» утверждено вами только в 1914 году?!
ЖАМАНДУ (теперь пришла его очередь возмущаться): Ну вот, типичная грязная пропаганда «Насьоналя»! Мы тогда всего-то сменили название на «Пеньяроль». А основан клуб был в 1891-м. И, кстати, даже когда мы назывались «Железной дорогой», то и тогда про нас писали как о клубе из района Пеньяроль. Ты полистай газеты тех лет! Так что первые — мы!
ТАБАРЕ (важно, с осознанием своей правоты)'. А я листал даже не газеты, а недавние статьи некоторых ваших теоретиков. Они умудрились договориться до того, что вроде как было даже два разных клуба: и «Пеньяроль», и «Железная дорога». Правда, играли они в одной форме. Так что вы, ребята, между собой определитесь, за какую вы версию. Я же скажу так: первая национальная команда — это мы, «Насьональ». Мы уже и первый свой матч сыграли под этим названием. И сразу выиграли. И у кого выиграли? У команды, составленной из тех самых заезжих иностранцев, которые нас, коренных уругвайцев, в свои элитные клубы не пускали.
ЖАМАНДУ: Зато нам, футболистам из «Пеньяроля», вы сразу стали проигрывать. Мы выиграли у вас и первый официальный матч в рамках чемпионата, и первый матч на стадионе «Сентенарио», и первый матч с искусственным освещением, и первый матч в эпоху профессионального футбола, и наш юбилейный сотый матч! И вообще, в общем зачёте за все годы «Пеньяроль» ведёт. И по победам, и по забитым мячам.
ТАБАРЕ: Зато в этих наших с вами «классических» матчах остальные рекорды — наши. Хотя бы и самая внушительная победа со счётом 6:0. Слышишь, ты, Жаманду? 6:0! И это я тебя ещё жалею. Газеты вышли с заголовком «10:0». Потому что одновременно прошёл матч и резервных, вторых составов нашего славного «Насьоналя» и слабаков из «Пеньяроля». И общий счёт составил десять—ноль! 10:0! Позор вам, ура нам!
