Однако в Лондоне всё равно не понимали всю логику, всю внутреннюю механику принятия решений в СССР. После Второй мировой СССР так резво разрушил миф о «колоссе на глиняных ногах», что никому на Западе уже и в голову не приходило, что брежневский Советский Союз уже перестал быть «железобетонной» великой державой. А при взгляде изнутри были заметны ещё какие трещины. Итак, причина такой сдержанности Москвы по вопросам о Фолклендах крылась в другом. И эту причину мне раскрыл генерал Леонов: «Мы рассматривали Мальвины не более как ещё один «прыщ», который будет «оттягивать» американцев. Но нас в тысячу раз больше тогда заботили Польша, где уже случилась «Солидарность», и, конечно, Афганистан. В отличие от других подобных кризисов, когда проводился ситуационный анализ с председателем КГБ, в случае с Мальвинами такого анализа не было». На чьей стороне невольные симпатии профессионального латиноамериканиста Леонова — понятно. Вот он даже отзывается об островах как о «Мальвинах». Но сам же говорит, что приоритетом они не были. А если не было «ситуационного анализа у председателя КГБ», то не было и никакой стратегии. В том числе и по военным вопросам.

Но если политическое руководство СССР испытывало в тот момент к Аргентине такое «безразличие» и даже известную неприязнь, то что же за таинственная сила приняла решение о том, чтобы всё-таки оказать ещё и военную помощь? А со слов капитана Питы, с которым мы встречались в декабре 2006 года в клубе отставных офицеров в Буэнос-Айресе, всё-таки были и предложения об углублённом военном сотрудничестве. Они не были приняты, но, по словам Питы, с инициативой наладить такие контакты выступали русские[58]. Добавим к этому, что ещё 8 апреля 1982 года диктатор Галтьери рассказал американскому госсекретарю Хейгу, что СССР предлагает от имени Аргентины торпедировать британские корабли[59]. Американцы тогда восприняли это как блеф. Но мы же слышали слова генералов Леонова и Варенникова о том, что разведданные «переваривал» не один только Советский Союз, но и Аргентина?!

Когда я попросил поделиться своими воспоминаниями о тех действиях советских вооружённых сил генерала Варенникова, то он даже удивился тому, что удивился я. Мол, что тут особенного?

Как рассказывает полковник Бульбенков, «перед авианосцем разведывательный корабль выдвигали, чтобы он самолёт отыскал, но мы их всегда находили раньше, чем они». В этом и заключалось умение «подныривать под радары». Генерал Варенников и в этих обычаях холодной войны ничего особенного не видит.

Возможно, во мне и говорит сугубо гражданский человек. Но всё-таки пролёты советских стратегических разведчиков над флотом ядерной державы, который шёл отнюдь не на учения и находился в состоянии боевой нервозности, — это посерьёзнее отрыва пары-тройки американских истребителей. Ведь одно неверное движение пилота Ту-95 или капитана британского авианосца, и на пороге конфликта оказался бы и сам СССР. Зачем было так рисковать во имя какой-то Аргентины? При всём уважении. Ответ прозвучал из уст генерала Варенникова:

По словам генерала Леонова, и «продать оружие хотели наши военные». Зачем? «В ответ они хотели получить опорные пункты». И Леонов развивает свою мысль: «Военные варили свою «ведомственную кашку». Это вообще характерно для периода позднего Брежнева. Каждое ведомство действовало как хотело». То есть получается, что без какого-либо политического решения, по своему разумению, исходя из собственных «представлений о прекрасном», часть советского военного руководства помогала хунте и провоцировала ядерную державу!

Такие сепаратные «забавы» военных — это ещё хуже, чем если бы было принято политическое решение поддержать Аргентину как «кормильца». Цена этой поддержки была хорошо известна. Шмат говядины и мешок с зерном. Но такое политическое решение можно было бы, тем не менее, занести в своеобразный «актив» советского руководства. Можно было бы сказать, что Брежнев и Тэтчер стоили друг друга. Можно было назвать это примером где-то и похвального отказа от идеологических шор. Примером циничного, но достижения национальных интересов. При всём тогдашнем своеобразии этих интересов. Интерес-то заключался в том, чтобы великой державе найти где поесть. Зато нас все боялись...

Но даже и такого политического решения не было! И когда выясняешь, что действия советских военных были вообще самодеятельностью, то страшно становится вдвойне. Потому что выходит, что под конец «классического» советского периода в Москве как будто забыли даже об очевидных уроках Карибского кризиса. Как будто действие «прививки» истекло. Как будто однажды, в октябре 1962 года, страна уже не стояла на грани ядерной войны, а значит — уничтожения.

Но про то, что в 1982 году страна опять оказывалась в миллиметре от войны с ядерной державой, никто в политическом руководстве страны не знал! Советские лётчики мужественно подлетали почти на бреющем полёте к британским авианосцам, а про это знали только их непосредственные командиры! Ни на секунду не сомневаюсь в патриотизме и советских лётчиков, и советских генералов, но не им было решать вопросы войны и мира. То, что «поздний Брежнев», наверное, и знать не хотел, — другой вопрос. Не должна была даже и самая мудрая армия даже и в такой ситуации подменять собой политическое руководство. Тем более что речь шла не об обороне национальной территории, а о вмешательстве в процессы в весьма экзотической части света. Пусть даже и по логике «враг моего врага — мой друг», о которой говорил генерал Варенников[60].

Признаться, когда со слов генералов Леонова и Варенникова я выяснил истинную природу советского военного участия в фолклендской войне, то всё равно продолжал сомневаться.

Ну не может быть, чтобы об этом не знали на вершине пирамиды — в ЦК КПСС и в Кремле! Тем более что в мозаике моих источников действительно была «щербина». Ведь КГБ, где служил Леонов, и Генеральный штаб, где служил генерал Варенников, — это действительно ещё не вся конструкция принятия решений даже и при «позднем Брежневе». При всём уважении к Леонову и Варенникову требовалась ещё одна перепроверка.

И тогда я переговорил с легендарным переводчиком Брежнева Виктором Суходревом. Вот уж кто помнит все нюансы всех кризисов времён «холодной войны»! Не может он не помнить, как Фолкленды обсуждались на самом верху. Встречи с Суходревом мне даже и искать не пришлось. По ходу написания этой главы сама судьба свела нас на записи программы «Культурная революция» у Михаила Швыдкого. Подсаживаюсь к легендарному дипломату, спрашиваю, не мог бы он вспомнить какие-то обстоятельства, связанные с 1982 годом и Фолклендами. Суходрев страшно удивился. В вольном пересказе его реакция прозвучала так: «Фолкленды? Ах да, было дело. Но мне вспомнить-го и нечего. В Кремле это не обсуждалось. Так, эпизод. Мало ли их было?!»