В самом низу, у слабенькой полоски света, пробивающейся в щель из-под двери, я увидела небольшое темное пятно. Что бы это могло быть? Я оглянулась – коридор был пуст, все двери плотно закрыты. Впрочем, я могла видеть только в пределах досягаемости света моей свечи… Мне пришлось наклониться, чтобы рассмотреть пятно. Оно казалось густым и маслянистым. На поверхности пятна что-то плавало.

Я дотронулась до пятна пальцем и, поднеся его к свету, едва не закричала. Думаю, ужас перехватил спазмом мое горло, иначе я не смогла бы удержаться. Это была кровь…

Вне себя от страха, я бросилась к двери в комнату Марии Федоровны и стала громко стучать. Она открыла почти сразу же. Поняв по моему лицу, что произошло нечто из ряда вон выходящее, она молча последовала за мной.

Мы вдвоем рассматривали страшное пятно, не в силах вымолвить ни слова. На его поверхности плавали лепестки красной розы, единственной розы, распустившейся в оранжерее как раз сегодня утром. Это был любимый розовый куст Александры, который она сама поливала, и единственный распустившийся бутон которого вызвал у нее такую бурю восторга, что мы все радовались, узнавая прежнюю барышню.

Мария Федоровна вошла к барышне, убедилась, что все в порядке.

– Она спит, но очень беспокойно, все время вздрагивает и стонет во сне. Полина, – обратилась она ко мне очень по-человечески, по-свойски, как будто я была ее подругой. – Если хоть одна живая душа узнает, что мы тут видели, – не удастся скрыть это от Александры. Нового потрясения она может не вынести. Горячка вернется, и тогда неизвестно, к чему это приведет.

Мы вдвоем, стараясь не шуметь, принесли воды, тряпку, вытерли пятно и вымыли пол у двери.

– Никто ничего не должен знать об этом. Ты обещаешь мне, Полина?

Я пообещала.

– Потом разберемся, что здесь в самом деле происходит, – тихо сказала Мария Федоровна. – А теперь, – спать! Утро вечера мудренее.

Мы разошлись, каждая в свою комнату. Я думала, что ни за что не смогу заснуть. Закрыв свою дверь, я никак не могла успокоиться. Только придвинув к ней сундук, в котором я хранила зимние вещи, мне удалось совладать с волнением и страхом. Я улеглась в постель и, как ни странно, почти мгновенно заснула. Сказалось нервное напряжение, истощившее мои силы. Я проспала, как убитая, до самого утра.

18 июня.

Утро сегодня выдалось хмурое, серые тучи затянули небо, низко нависли над рекой, садом. Ветер гнет деревья, срывает цвет, листву. Вот-вот пустится проливной дождь.

Барыня велела позакрывать все окна, убрать с террасы диваны и столики. После бессонной ночи я чувствовала себя разбитой, растерянной. Ночные события не выходили у меня из головы. Сказывалась и погода, наводя уныние и неприятно возбуждая нервы.

Мария Федоровна спустилась к завтраку как всегда причесанная, тщательно одетая. Только залегшие под глазами тени выдавали то, что и она провела ночь в нелегких раздумьях. Она заговорщически подмигнула мне, и мы уединились в углу гостиной, за карточным столиком, где нас никто не мог слышать.

– Мадемуазель Полина, – обратилась она ко мне с усталым и озабоченным видом. – Я не смогла сомкнуть глаз почти до самого утра. В доме моей сестры происходят странные и зловещие события, за которыми определенно прослеживается чья-то недобрая воля. Кто-то намеренно пытается повредить нашей семье, и в первую очередь Александре. Зная, как безумно любят ее отец и мать, я не сомневаюсь, что цель выбрана превосходно.

– Но кому это могло бы понадобиться? – удивилась я. – У господ нет врагов. Они живут в кругу своей семьи, в придворных интригах не участвуют, с соседями поддерживают добрые отношения, многим помогают. Их дом всегда открыт для гостей, которым оказывается самый радушный прием. Их все любят…

– Понимаю вас, деточка, – Мария Федоровна поморщилась. – В жизни существует не только очевидное. Истинные мотивы надежно скрыты, искусно замаскированы. Ложные и отвлекающие движения сбивают с толку. Беспорядок вносит сумятицу и растерянность, очень удобные для того, кто желает остаться в тени. Вы еще слишком молоды и неопытны… Поэтому я решила, что смогу лучше вас оценить обстановку и определить, как нам теперь себя вести, чтобы не сыграть на руку злоумышленнику.

– Вы полагаете?… Нет!

Для меня сама мысль, что в доме кто-то может затевать недоброе против господ, и, в особенности, барышни, показалась совершенно дикою.

Должна признаться, что барышня Александра ведет себя иногда совершенно несносно, но она делает это не со зла, а просто от чрезвычайной импульсивности характера. Ее взрывной темперамент, сдерживаемый до поры до времени в рамках, вдруг прорывает всякие искусственные ограничения и выходит из берегов, как сход снега весной вызывает разлив реки, затопляя селения и поля. Это стихия. А на стихию не обижаются.

Я попыталась объяснить все это Марии Федоровне, как могла обстоятельно. Она меня выслушала, не прерывая. Покачала головой.

– Понимаю, дорогая Полина, что тебе не хочется подозревать кого бы то ни было. Вы тут живете довольно тесным кругом в привычном и уютном мирке. Но события не происходят сами по себе. Вещи не происходят сами по себе. Всегда есть причина, есть некто, или нечто, кто руководит, рассчитывает и направляет если не свою, то чью-то руку. Увы! Если у тебя есть пирожок к чаю, то обязательно есть кто-то, кто его испек. И если под дверью молодой госпожи появляется пятно крови, на поверхности которого плавает ее любимая роза, то был кто-то, кто сделал это.

Я была до крайности подавлена, но не могла не признать, что в словах барыни есть логика. Действительно, откуда ночью может взяться кровь? Да еще в коридоре? Да еще под дверью больной барышни, чей покой все оберегают? На все эти вопросы я не могла дать вразумительного ответа.

– Да, – отвечала я с поникшей головою. – Однако, что же теперь нам делать? Как себя вести? Расспросить слуг? Рассказать все господам?

– Ни в коем случае. То, что произошло ночью, никому не известно, кроме нас с тобой и злоумышленника. Некто предполагал, что сии действия – кровь, цветок, – произведут губительное впечатление на барышню, которая не совсем еще оправилась от болезни. Но ужасные последствия, благодаря твоему чуткому слуху, удалось предотвратить. Тот, кто сделал это, сейчас в недоумении. Он, или она, – не знают, кто из домочадцев видел пятно и убрал его. К тому же и злая цель не достигнута. Теперь этот некто может выдать себя. Ну и в любом случае вынужден будет повторить попытку.

Мне стало страшно. То ли погода, то ли нервное возбуждение вызвали дрожь во всем теле. Я сильнее закуталась в шаль, ощутив неприятный внутренний озноб, мурашки, волну холода.

– Чем я могу помочь?

Мария Федоровна внимательно на меня посмотрела, видимо, что-то сама для себя решая. Думаю, она не то что мне очень уж сильно доверилась, а просто у нее не было особого выбора. К тому же я все знала, а посвящать еще кого-то в происшедшее ночью ей не хотелось. Поэтому она выбрала меня своим доверенным лицом и помощником в этом неприятном деле.

– Мы с тобой не будем спускать глаз с Александры и всех, кто тесно с ней общается. Доктор, горничные, подруги и приятельницы, портниха, кухарка, – никто не должен остаться вне поля зрения. Прислушиваться, присматриваться, не упускать ни одной мелочи, все замечать, – это будет теперь для нас делом первостепенной важности.

– Но… – я почувствовала полнейшую растерянность. – Следить? Подслушивать? Это дурной тон! Я не могу…

– Можешь. – Мария Федоровна сказала это очень жестко, глядя на меня своими черными глазами. – И будешь. Ты должна мне помочь. Одна я могу с этим не справиться. И подсматривать, и подслушивать, а письма, которые будут приходить, приноси сначала мне. А я уж буду решать, что дальше с ними делать.

Мне ничего не оставалось, как согласиться. Ночью мы договорились дежурить по очереди. Так как дверь и моей, и ее комнаты выходила к тот же коридор, что и дверь барышни, – нам это было удобно. Первую половину ночи должна буду бодрствовать я, а вторую – она. Утром же, перед завтраком, во время прогулки, – мы будем рассказывать друг другу обо всем, что происходило. Или не происходило.