— Скажи, ты узнала все, что хотела, мама? — спросила Варя, глядя на спокойное лицо матери.
— Да, Варя. — Она потянулась к дочери и, как маленькую, погладила по голове. — Я могу повторить то, что уже сказала: ты не умеешь делать глупости.
— Знаешь, из этой истории я вынесла кое-какие мысли о любви.
— Поделись. Интересно.
— Я поняла, что антипод любви — вовсе не ненависть.
— Вот как? А что же? — В голосе матери звучало любопытство.
— Равнодушие.
Мать помолчала, потом кивнула:
— Пожалуй, соглашусь. Когда я рассталась с твоим отцом, так и было. Мне было все равно, с кем он. — Она покачала головой. — Мудро.
— А еще я поняла, что безусловно нужно любить саму жизнь. Она отзовется на твою любовь, будет оберегать тебя. А потом пошлет тебе того, кто нужен.
— Тебе он уже послан. Сама знаешь. — Мать наклонилась и поцеловала дочь в макушку.
На самом деле он Варе уже послан, она нашла его. И она хочет его удержать.
13
Варя выглянула в окно. В рассветной серости что-то косо падало с неба. Ей показалось, что это что-то колет ей плечи, она поежилась и набросила поверх пижамы красный плед, который ночевал на спинке кресла. Босыми ногами она ощущала холодные доски паркета. Как будто на ночь отключили отопление...
Едва ли. Ее передернуло, когда она поняла, откуда этот холод. Он шел изнутри, он сигнал тревоги, с которой она вчера пошла спать.
Варя не ложилась за полночь. Она набирала и набирала номер мобильного телефона Ястребова. Но все тот же механический женский голос отвечал: «Абонент недоступен».
Где он?
Варя знала, что произошло в имении Скурихина. Татьяна рассказала ей новость, о которой уже гудел город.
— Такое говорят! — На беломраморном лбу, над которым теперь свисала самая короткая и сама редкая в мире челка, собрались морщины.
— О... ком? — спросила Варя, уже точно зная, что о нем. О Ястребове.
Татьяна догадывалась об их симпатии друг к другу — она сама нашла такое странное слово, совершенно неожиданное для нее. Казалось, эта женщина знает много других слов и обычно не прибегает к их тщательному отбору. Симпатия... На Новый год они с Надей подарили Варе теплую пижаму с вышитыми мишками на животе, которая сейчас на ней. Татьяна сказала:
— Спи в ней, пока Ястребов тебя не греет.
Варя покраснела, открыла рот, собираясь что-то произнести, но Татьяна опередила.
— А если он слишком разгорячится, как настоящий гусар, — она многозначительно посмотрела на Варю, — ее легко скинуть. Раз, два — и нету.
— Нахалка, — фыркнула Варя. — А за пижамное тепло — спасибо.
То, что рассказала Татьяна о стрельбе из пушки у Скурихина... невероятно. Как и то, на что намекала газетная статья. Ее тоже принесла Татьяна. Имени Вари названо не было, но все, кому интересно, могли его легко вычислить. Упоминали о даме, голос которой не уступит певчей птице, и что на этот голос повелся Ястребов, благо фамилия говорящая... Он хотел закогтить птичку, плененный голосом... А жена мешала...
Придумать такое — будто Саша хотел смерти своей жены из-за нее, Вари! Господи, но они же на самом деле просто... относятся другу к другу с симпатией.
В маленьком городке любые, даже самые мелкие, интриги становятся значительными. А уж стрельба из пушки, кровь...
Так где он сейчас? Какой он сейчас?
Варя вышла из ванной и принялась одеваться с каким-то странным чувством, она не могла определить точно, что это — тревога или волнение. Разве это не одно и то же? Да нет. Тревога — беспокойство о том, что может случиться. А волнение тоньше, оно близко к предощущению. Она многому научилась после первого опыта с Юрием. Каким образом? Простым, доступным всем, кто хочет. Книги, мысли, наблюдения. Верно говорят, несчастья делают умных еще умнее, а глупых учат. Одинаково хорошо для тех и других.
И потом, разве влюбиться — несчастье? Несчастье — выйти замуж за того, кто не любит тебя. А она не сделала этого в первый раз и не сделает... во второй.
Хорошо, с первым разом все ясно. Кроме чувств, было много привходящего, того, что не зависело от нее, да и от него тоже. Он был сыном своей семьи. Но, думала Варя, если бы Юрий ее любил, он не перевел бы ей то, что говорила по-эстонски его мать.
Варя надела черную куртку, рывком застегнула длинную молнию, надвинула капюшон на голову и уже стояла у двери, когда зазвонил телефон.
Варя вздрогнула. Он? Саша?
— Это я, — сказал он.
— На самом деле? — Ее голос звенел, будто она собиралась заплакать.
— Ты что, Варя? — В низком голосе слышалась усмешка, а в ней — одобрение.
— Я... я тебе очень сочувствую.
— Я тебе тоже, — засмеялся он.
— Ты смеешься? — Варе захотелось сесть от внезапного облегчения. Она поискала глазами стул, но его не было, и Варя шлепнулась на бордовый коврик возле двери. — Ты как, не слишком...
— Нет, — ответил Саша. — Я в порядке. Встретимся?
— Хоть сейчас, — выдохнула она.
— Вечером. Ладно? Есть кое-какие дела.
— Ага.
— Я позвоню.
Варя положила трубку и отбросила капюшон. Ей стало слишком жарко.
Саша вернулся домой поздно, но по свету в окне спальни, которая давно безраздельно принадлежала Наталье, он понял, что жена дома.
Он не навестил ее в больнице, не желая участвовать в спектакле. Саша подошел к двери подъезда, не успел дотянуться до ручки, как зеленая створка распахнулась, и ему под ноги вылетел черный мохнатый комок.
— Ох! — воскликнул он от неожиданности и отступил. — Здравствуйте.
— Привет-привет, расстрельщик, — хохоча, бросила соседка. — Сам-то живой?
— Как будто, — кивнул он, собираясь пройти.
— Послушай, — тихо сказала женщина, загораживая дорогу. — Я все знаю.
— Что вы знаете? — спросил он, пытаясь догадаться, к чему приготовиться.
— Моя племянница работает медсестрой, — торопливо шептала она. — Она сказала, что на твоей Наталье была никакая не кровь, а...
— А что? — Он насторожился. Он и сам знал, что не кровь. Но что именно...
— Клюквенный сок, вот что. Она сделала анализ.
