– Я его в терапию отправлю.

– Я не сказала, что из него не выйдет приличного акушера-гинеколога. Я сказала, что из него не выйдет приличного врача. В терапии тоже всякое случается, знаете ли… Я рапортую о случившемся начмеду, главному врачу и профессору, курирующему интернов. Если вам важно не то, кем будет ваш сын, а будет ли он вообще – разрешите ему заниматься тем, что ему по душе. Пока не поздно. Я вообще не понимаю, как он медицинский вуз окончил! Хотя так, как их теперь там учат… В общем, забирайте его отсюда для начала, – Татьяна Георгиевна кивнула на койку. – А дальше – дело ваше. В моём отделении его больше точно не будет.

– Татьяна Георгиевна, вы свободны сегодня вечером? – огорошил её папаша Сергея Ивановича. – Вы не замужем, я – вдовец…

– Откуда вы знаете, что я не замужем? Ах, ну да… Времена меняются только в виде дверей.

– В смысле?

– В смысле снимите вашему чувствительному болтуну квартиру, купите хорошую швейную машинку, и пусть занимается, чем хочет… Судя по костюму, рубашке и ботинкам, деньги у вас на эти мероприятия найдутся. И сегодня вечером я занята. И завтра, на всякий случай, тоже. Я занята по вечерам на всю мою оставшуюся жизнь.

– Зря, Татьяна Георгиевна. Зря!

– Очень даже может быть. Но я не желаю проводить вечера с человеком, ломающим мой характер. Он у меня уже слишком установившийся, – усмехнулась заведующая. – Так что не обижайтесь, Иван. Ничего личного. Вы красивый мужчина и как только отселите сынишку и забьёте на его жизнь – толпы молодых девиц просто накинутся на вас.

– И всё-таки, если передумаете… – Иван протянул Татьяне Георгиевне визитку. Она отрицательно покачала головой. Он положил визитку на стол и, подхватив под руки пошатывающегося и всхлипывающего сынишку, отчалил.

В кабинет тут же заскочила старшая акушерка и цапнула со стола визитку:

– Иван Спиридонович Волков, генеральный директор ООО «Мандала».

– ООО… чего?! – прыснула Татьяна Георгиевна.

– Манда, блин, ла! Манда-ла-ла-ла! – подхватила Маргарита Андреевна.

– Господи, даже страшно предположить, за что его общество ограниченно отвечает! – утирала выступившие от хохота слёзы заведующая обсервацией. – За чистые земли будд? За шерстяные ниточки для детского творчества, коим нынче увлекается иное бабьё? Это может быть что угодно! Алмазные диски для болгарок, например.

– А может, он торгует этими самыми… – зловеще начала старшая акушерка.

– Марго!

– Ла-ла-ла-ми торгует! В любом случае дядя видный. И машина у него – блеск! Какого ты отказалась?!

– Маргарита Андреевна, я не хочу иметь ничего общего с человеком, не понимающим собственного ребёнка. И вообще, чего ты лезешь в мою личную жизнь?

– Никуда я не лезу! У тебя личной жизни нет, так что лезть особенно некуда. Я бы этому гадёнышу, сынку его, ещё бы и по жопе выписала. Забыла, как он тут нам целый час лекцию слёзную читал? Убийцами называл, а?!

– Тут он прав. Поздний аборт – убийство.

– Ты что, даже на него не рассердилась?

– За что на него сердиться? Доктор на больных не обижается, – Татьяна Георгиевна улыбнулась.

– Ну, ты вообще… Чистый Будда.

– Ага. Сейчас, мандалу в душ свожу – и светиться начну.

– Ладно, я пошла. В хате жрать нечего, псина не выгуляна, Светка неизвестно где шляется. Ты домой?

– Что мне дома делать? Поздно уже. Тут останусь.

– Зря ты всё-таки отшила этого Ивана Спиридоновича. Можно подумать, они за тобой стадами ходят. Нет, ну, может, и ходят… На дежурный перепихон без отягчающих последствий!

– Маргарита Андреевна!

– Что Маргарита Андреевна?! Я сто лет уже Маргарита Андреевна! Где ты сейчас приличного мужика найдёшь? Ты же нигде и не бываешь толком.

– Марго, иди уже бога ради! Псину выгуливай, Светку ищи и жрать готовь. Я их вообще не понимаю, этих приличных мужиков. У меня же на лбу написано: «Не дам приличному мужику!»

– Ага. А снизу мелко и неразборчиво: «Но очень хочется…»

– А я-то, дура, думала, чего мне не хватает – только персональной сводницы!

– Что ты крысишься, а? Я ж любя.

– Знаю.

– Ладно. Друзья на мандалу не обижаются. И всё-таки зря!

– Маргоша, у меня климакс на носу, а ты мне о мужиках…

– Кстати, о климаксе! Я тут с этим… бледным нянем… чуть не забыла. Профессорша звонила, требовала, чтобы ты завтра на кафедральное явилась.

– Вот её мне только не хватало! Спасибо, Маргарита Андреевна. Иди уже…

– Кто бы сомневался, что Татьяна Георгиевна у нас такая шишка, что непременно опоздает на кафедральное заседание! В кои-то веки осчастливив нас своим присутствием! – с невыразимой злостью отозвалась профессор в ответ на вежливое: «Извините, Елизавета Петровна, у нас в отделении была ургентная ситуация». – Разумеется, никто, кроме Татьяны Георгиевны, не смог бы разобраться с ургентной ситуацией в отделении!

– Я – заведующая, – скромно резюмировала Татьяна Георгиевна, потупив ехидные глазки, и присела на свободный стул с краю стола.

За этим огромным столом сидели лаборанты, аспиранты, ассистенты, доценты, два молодых доктора наук и прочая публика, имевшая несчастье состоять на кафедре совместителями. Или не состоять, но являться соискателями учёной степени, как Татьяна Георгиевна. Последние вроде как и независимы от кафедры. Но, увы, не от капризов научного руководителя или консультанта.

– Людочка, открой окно! – скомандовала Елизавета Петровна старшей лаборантке.

Шестидесятилетняя «Людочка» бросилась исполнять приказание сорокавосьмилетней Елизаветы Петровны. Доцент Матвеев поплотнее закутался в синий байковый халат «для выхода». Дело в том, что за окном было минус пятнадцать, завывала утренняя сумеречная вьюга и температура в просторном кабинете профессора неуклонно стремилась к «ниже нуля». Сидящий невдалеке от окна аспирант смачно чихнул. И ещё чихнул. И ещё. Профессор уставилась на невинную жертву.

– Какого чёрта вы ходите на работу, если больны?

– Вы… Апчхи!.. Извините. Вы сами… Апчхи!.. Извините. Вы сами, Елизавета Петровна, сказали, что уважительной причиной неявки на кафедральное может являться только смерть! – выпалил он скороговоркой и снова расчихался.

– Людмила Николаевна, – нарочито вежливо обратился доцент Матвеев к старшей лаборантке, – сделайте мне горячего чаю, пожалуйста!

– Вам что, холодно, Юрий Владимирович? – с улыбкой анаконды поинтересовалась Елизавета Петровна.

– Нет, ну что вы! – прикинувшись маленькой, но ядовитой змейкой, парировал доцент. – Мне не просто холодно, мне холодно, как челюскинцам на льдине!

– Вам всем что? Тоже холодно?! – Елизавета Петровна обвела присутствующих взглядом голодного питона.

Но что мог позволить себе доцент Матвеев, то у простых смертных штатных кафедральных сотрудников, совместителей и соискателей и близко к речевым центрам не лежало.

– Нет-т-т-нет-т-т, нам-м-м т-т-теп-п-п-ло! – хором выбили они дробью.

Татьяна Георгиевна покосилась на Матвеева, мысленно похвалив себя за предусмотрительность. Перед тем как отправиться на пятый этаж в кабинет Елизаветы Петровны, она надела под пижаму термобельё. А сверху – халат. Белый, плотный. И второй сверху. Такой же, как и на доценте Матвееве, байковый синий «для выхода». А ещё – натянула на уши белую шапочку.

Доцент Матвеев кинул хитрый взгляд на Татьяну Георгиевну и демонстративно достал из кармана синего халата белую вязаную шапочку и белые шерстяные перчатки. Мол, не одна такая умная!

Старшая лаборантка поднесла ему чашку горячего чая, налитую из электрического самовара, стоящего на журнальном столике профессорского кабинета. Шумно прихлебнув, доцент Матвеев сообщил в пространство:

– Эх, на морозе кипяточку завсегда хорошо! – И ещё раз смачно сёрбнув для пущего эффекта, добавил: – Хоть и самовар у нас электрический и сами мы не вполне искренние! В соответствии с классиком сатиры!