Его вопль странным, вибрирующим эхом отразился от металлической поверхности ангаров. Труба покатилась по бетону с характерным звоном.

Я отпустил белобрысого. Он шатался, как марионетка, внезапно лишившаяся поддерживающих ее ниточек. Ноги ослабли, глаза, покрасневшие от мучительной боли, закатились.

— Сукин… — простонал он.

— А не нужно было наступать на мои blue suede shoes,[69] балбес.

Я врезал ему прямо по морде славным, амплитудным ударом ноги. Толчок швырнул его на стену ангара. Наркоторговец попытался выпрямиться, извиваясь на листе железа. Он больше ничего не видел, но все еще хотел доказать себе, что круче всех крутых.

Я покончил с противником, без затей пнув его носком ноги в брюхо, после чего тщательно подготовил «удар милосердия», пока он сгибался, выпуская воздух из легких. Я достал его кулаком — прямо в челюсть, сбоку, на уровне рта. Кровь брызнула так, будто кто-то взмахнул мокрой кистью в воздухе. Белобрысый рухнул навзничь, как безжизненная кукла, ударившись головой о стену ангара, после чего осел на землю будто куча тряпья.

У меня по-прежнему здорово болела задница, из раны на голове сочилась кровь, в левой ладони было полным полно осколков стекла, и, более того, правая рука казалась жесткой, как баскетбольный мяч под сильно хлопнувшей по нему ладонью.

За спиной раздался хрип умирающего человека.

Под холодным голубым светом фонаря я сначала различил лишь две фигуры, сидевшие друг напротив друга в странных позах, на бетоне, покрытом радужной пленкой от отработанного масла.

Я увидел серо-голубую гандуру и черный тюрбан мавра, прислонившегося к корабельному приколу.[70] Сразу за ним находилась серо-рыжая от ржавчины поверхность старой баржи, заполненной металлоломом, — своего рода противопожарный металлический занавес, а напротив — Карен. Скрестив ноги, она играла с чем-то невидимым для меня.

В этот момент раздался новый хрип, но я не понял, чьи легкие его издали.

— Карен, — крикнул я. — Карен, ты в порядке?

Я кинулся к краю пристани.

Девушка не ответила, и я чертовски забеспокоился.

Я присел на колени рядом с Карен, та машинально теребила нож мавра — прекрасный традиционный кинжал, лежавший у нее на бедрах. Ее глаза излучали яркий УФ-свет, а взгляд был обращен в бескрайнее никуда. Ноги негра выглядели продолжением нижних конечностей Карен, он опирался спиной о корабельный прикол и дышал с трудом; глаза африканца закатились, а руки дрожали, хотя остальное тело казалось потерявшим всю свою гибкость и окоченевшим как статуя. В искаженных чертах его лица я прочел смертельный ужас, его рот был судорожно сжат, а взгляд блуждал, не задерживаясь ни на чем.

И в этих глазах исподволь отражался сиреневый свет со вспышками всех оттенков спектра.

Я повернулся к Карен, которая уставилась в какую-то точку, расположенную между ее ногами и галактикой Андромеда. Затем вновь — к подыхающему мавру. Никакого следа. Никакого следа раны или крови, ничего.

Я опять посмотрел на Карен. Ее лицо было мертвенно-бледным, в уголках губ выступила зеленоватая пена, в глубине зрачков кружился вихрем УФ-свет — своего рода блестящие круглые витражи.

— Карен, — повторил я, — Карен, ты в порядке?

Она промолчала, но я услышал, как за спиной что-то пробормотал мавр.

Я в очередной раз повернулся к нему.

Его губы дрожали, он пытался протянуть руку в нашу сторону.

Африканец упорно повторял несколько слов на непонятном языке, смутно походившем на арабский.

Я безмолвно разглядывал его, как бы побуждая произнести фразу отчетливее.

Дрожь на губах мавра стала замирать, повторяясь все реже, рука вновь упала на землю, постепенно деревенея. Его глаза словно вопили нам о том, что он умирает и, умирая, полностью осознает свою судьбу.

Наконец слова на туарегском наречии перестали звучать. Взор негра стал пустым, если не считать фиолетовой искорки, которая несколько секунд еще трепетала в его радужке, а потом в свой черед пропала.

Боковым зрением я увидел, что все мускулы Карен напряглись в отчаянном усилии.

Ее взгляд устремился к ночному небу, куда-то над головой мавра.

Она находилась в трансе, она соединилась с чем-то — тут же понял я.

Но с чем?

Можно подумать, она была святой, до глубины души пораженной божественным явлением.

УФ-свет спокойно переливался в зрачках Карен, но лицо оставалось бледным, а его осунувшиеся черты свидетельствовали о полном истощении сил.

Она взглянула мне прямо в глаза и вздохнула.

— Вколи им наркотик, — холодно прошептала девушка.

— Что? — глупо переспросил я.

— Сделай укол, у них карманы битком набиты их чертовыми дозами, нужно вколоть им наркотик.

Она сказала это как какую-нибудь банальность, которую вдалбливают неисправимому маленькому сорванцу.

— Зачем? — удивился я все с тем же глупым видом.

Карен испустила весьма недвусмысленный вздох:

— У них есть «Steribox»,[71] полным-полно доз, нужно, чтобы ты вколол им наркотик.

— Постой-ка, это что — ответ на вопрос «зачем», да?

Она долго смотрела на меня взглядом невинного ребенка; УФ-свет, казалось, говорил: «Осторожно, я столь же невинен, как оружие, которое уже дважды убивало».

Карен вздохнула:

— А зачем, по-твоему? Нужно создать видимость, будто они убили друг друга под воздействием очередной дозы.

Я бросил взгляд на массу, распростертую у подножия ангара, — она не двигалась, но была еще жива. Мавр же отдал концы. Да, это точно. Должно быть, Карен оказалась в тяжелом положении и влепила по нему своей чертовой нейровирусной баллистической ракетой. Но вот что касается моего кореша-«сёрфингиста» — я оставил бессознательное тело, но не остывающий труп.

— Тогда потрудись объяснить мне, как оставшийся в живых парень мог получить смертельный удар от кого бы то ни было.

Карен не сводила с меня своих невинных глаз.

— О чем ты говоришь? — произнесла она.

Я указал на массу в одежде из поблекших светящихся красок. Парень еле-еле шевелился в своем углу.

— Я говорю о нем. Как видишь, он еще не совсем умер.

Ее взгляд переместился к ангару из рифленого листового железа, где тихо стонал лежащий мужчина.

Затем Карен вновь повернулась ко мне.

Она протянула руку, чтобы я помог ей встать, что я и сделал. Медленно приблизилась к фигуре в светящейся одежде. Остановилась в нескольких шагах и плюнула на землю.

— Сожалею, — сказала она, — я только что лишилась по меньшей мере десяти миллионов нейронов, занимаясь вон тем засранцем, у меня не осталось ни микрограмма энергии… Я ничего не смогу сделать…

Я пристально посмотрел на нее:

— На что ты намекаешь, на хладнокровное убийство?

Карен смерила меня взглядом — как умела делать только она.

— А как ты думаешь, дурачок, — продолжила девушка, — второй придурок уже окочурился, а этот ничем не лучше. Он сдаст нас ивуарийской полиции с потрохами. Тебе не кажется, что у нас и без того достаточно неприятностей?

Я смотрел на нее, на самом деле не видя.

Под моими ногами как будто разверзлась пропасть. Карен права.

Именно этот факт было ужаснее всего, сложнее всего признать. Идиот-«сёрфингист» видел нас в баре, он знал, что мы французы, мог описать нашу внешность. Абиджанские копы станут преследовать нас по пятам, пусть даже смерть наркодилера-туарега (можно в этом поклясться) уж точно не заставит их рыдать.

— Знаю, — ответила Карен, когда я в нескольких словах объяснил ей суть моей проблемы («хладнокровное убийство — не для меня»), — я могла бы заставить сердце мавра произвести десяток ударов в то время, пока мы будем вводить ему содержимое шприца. Этим нужно заняться немедленно — впрыснуть ему «передоз».[72]